Виконт не должен вернуться обратно со своих пирушек почти до февраля, с угрюмым видом пояснила экономка, если провинциальные леди позволят ему уехать хотя бы тогда.

– Я все знаю о таких загородных приемах, вот так-то. Просто прикрытие для того, чтобы бродить темными коридорами и передавать друг другу ключи от спален так, словно это визитные карточки. Ему бы все флиртовать и грешить, в его-то тридцать пять лет, а наследника даже близко не видать. – Она прищелкивала языком всю дорогу до слишком пустой детской, где Маргарет и ее племянницы смогут остаться до тех пор, пока их дела не будут улажены. – Верьте мне, мисс Тодд, получать свое удовольствие для нашего лорда Вульфа важнее, чем чувствовать себя оскорбленным из-за незваных гостей.


Вопреки ожиданиям своей экономки – и его собственным – Вульф, как все называли его, проводил время вовсе не весело. Джона, виконта Вульфрама, звали Вульфом[2] вовсе не за поседевшие волосы. У него на голове все еще была шапка кудрявых светлых волос. При этом виконт не обладал странным, золотистым взглядом. Его глаза отливали яркой голубизной. Не был он и хищником, ловким охотником, потому что его добыча с радостью приходила к нему. Нет, его прозвище появилось из-за того – кроме его собственного имени, разумеется, – что его сиятельство прославился своей неуловимостью. Один из выдающихся холостяков своего времени, с титулом и состоянием, внешностью и шармом, его было чертовски трудно поймать всем занимающимся сводничеством мамашам, которые пытались сделать это с тех пор, как ему исполнилось двадцать один год.

Жениться до того, как он вынужден будет это сделать? Навсегда ограничиться одной женщиной? С таким же успехом можно поджать хвост и завыть на луну. Вульф был не готов к этому, но его дни были сочтены, и он прекрасно знал об этом. Неужели ему на самом деле уже тридцать пять? Его друзья почти все женаты, что говорило о том, что они заботятся о преемственности, если не о супружеском блаженстве. Даже его верный слуга Пол, который работал в качестве камердинера, секретаря и доверенного лица, принялся класть на стол Вульфу брошюры, содержащие пустую, глупую болтовню о том, как ухаживать за настоящей леди, намекая на то, что Вульф имел успех у менее благопристойных, неподходящих женщин.

Но это было не так. Стоило только взглянуть на его нынешнюю любовницу, молодую вдову пожилого графа. К несчастью, леди Сиддеринг оказалась намного менее привлекательной в свете раннего утра, когда Вульф покинул ее спальню перед тем, как появились слуги. Она спала с открытым ртом и пускала слюни. Что ж, парню не обязательно делить спальню с женой, рассуждал Вульф. По большей части не обязательно. И Мартина все-таки настоящая леди.

Или она была ею, до тех пор, пока за завтраком Вульф не решил, что она просто не подойдет в качестве его виконтессы. Он планировал окончить эту связь рубиновым браслетом, а затем отправиться в гости по следующему приглашению. Если виконту придется жениться в новом году, то он намеревался отпраздновать святки и свои оставшиеся холостяцкие дни по высокой моде, а не прислушиваясь к храпу Мартины. Или к ее диатрибам[3], когда леди обнаружила, что он уезжает после ленча.

– Но я никогда не обещал тебе венчального кольца, – ответил Вульф, когда она запустила ему в голову дорогой браслет. – Ты должна была знать это.

– Ерунда. Тебе пришло время жениться, все так говорят. И ты безнадежно скомпрометировал меня. Теперь ты должен поступить как джентльмен.

К несчастью, недостаток сна и изобилие вина с пряностями, очевидно, затуманили рассудок Вульфа. Он рассмеялся.

Мартина дала ему пощечину.

Что только утвердило его решение, что она не того калибра, который должна иметь будущая леди Вульфрам. Разозлившись из-за этой сцены, из-за задержки и ноющей щеки, Вульф сказал ей:

– Мадам, так как я ни ваш первый, ни последний джентльмен, несомненно, то я не снизойду до того, чтобы обращать внимание на ваши абсурдные заявления о компрометации. Но поймите, что я не взял бы себе жену, которая свободно демонстрирует свой характер, или бесплатно одаривает своей благосклонностью. – Бесплатно? Мартина стоила ему целое состояние в безделушках и счетах от портних. Завести жену было бы намного дешевле.

Леди рассердилась. Она также боялась старости, страшилась утратить свою внешность и жить на те гроши, которые оставил ей муж. Ее самый лучший шанс сделать блестящую партию – покинуть это унылое сборище, где не было никаких других неженатых джентльменов со средствами. Она может отправиться на прием к леди Планнеборд, где охота была лучше. Разъяренная, она полоснула ногтями по лицу виконта.

Вульф поклонился и вернулся в свою спальню, где его верный камердинер Пол заканчивал паковать вещи. Пол бросил один взгляд на лицо хозяина, и лицо слуги стало такого же цвета, как и его седые волосы. Вульф глянул в зеркало и его сердце сжалось. Кровь сочилась из четырех параллельных порезов на лице, пачкая шейный платок. Дьявол, он выглядел так, словно травил медведя и потерпел поражение! Как теперь он сможет отправиться на другой веселый праздничный прием? Его хозяйка упадет в обморок при виде Вульфа. Женщины, с которыми он надеялся развлечься, будут ежиться от страха при виде его лица. Предполагаемые невесты станут беспокоиться, что он останется изуродованным. Что самое худшее, друзья будут смеяться. Вульф даже не сможет заявить, что это было дорожное происшествие – четыре острых ветки поцарапали его одновременно? – потому что сплетники из этой компании видели его за завтраком с нетронутой физиономией.

Что добавило новое оскорбление к ране – или рану к оскорблению – так это то, что чертова штука болела, когда Пол промокнул ее алкоголем. Теперь Вульф вовсе не находил в себе сил праздновать Рождество, петь гимны и уговаривать очередную женщину забраться в его постель.

Ему хотелось спрятаться. Что он и решил сделать: вернуться в свой пустой лондонский городской дом, на то время, пока рубцы не заживут, его чувство юмора не восстановится, и он не смирится с тем, что весной ему нужно будет найти невесту. Если только эта сука не оставила ему шрамы на всю жизнь.


Глава 2


Каждая женщина заслуживает того, чтобы за ней ухаживали, даже та, чья помолвка устроена родителями, а соглашение подписано до того, как вы бросили хотя бы один взгляд на будущую невесту. Она будет благодарна вам за доброту и внимание, и не станет ощущать себя движимым имуществом. Если ваш успех не был обеспечен подобным образом, то вы должны приложить намного больше усилий, чтобы гарантировать, что ваше ухаживание будет принято. Приятное обхождение, чистая и аккуратная внешность должны считаться de rigueur[4], как для вас, так и для юной леди.

Джордж Э. Фелбер, «Пособие по ухаживанию для джентльмена»


Вульф ехал целый день и половину ночи, оставив Пола вместе с экипажем и своим багажом. Таким образом, виконт хотел сэкономить время и уменьшить шансы встретить кого-нибудь из знакомых. С надвинутой на глаза шляпой и высоко намотанным шарфом Вульф въехал на Беркли-сквер.

Странно, что на первом этаже его дома горели огни. На какой-то момент Вульф задумался: неужели его двоюродная бабушка Болтон наконец-то решила вращаться в обществе. Как только кот из дома…?[5] Нет, старая леди вела себя как мышь, и насколько Вульф знал, не имела в городе никаких знакомых. Он сам открыл парадную дверь своим ключом и снова удивился, в этот раз запаху ели, гвоздики и яблок, а также красным лентам, обвивающим перила мраморной лестницы. Должно быть, немногочисленные слуги решили украсить дом к праздникам, решил виконт, обрадовавшись этой идее. Теперь его собственное Рождество будет немного ярче, если это возможно.

Затем виконт услышал звуки, доносящиеся из музыкальной комнаты – пение, смех, бренчание клавиш. На его памяти двоюродная бабушка никогда не входила в музыкальную комнату, и не выказывала никакого интереса к посещению концертов, оперы или музыкальных вечеров в домах его друзей, хотя он спрашивал ее об этом целый год после того, как она приехала, а затем сдался. Вульф сомневался, что сейчас трясущаяся, дрожащая старушка смогла бы взять такие высокие ноты, распевая старый рождественский гимн.

Он не возражал против того, что слуги празднуют, и не был недоволен тем, что они потратились на небольшое количество зелени, но, по правде говоря, им не следовало находиться в официальных комнатах. А его фортепиано было редкой и дорогой вещью, не предназначенной для того, чтобы по нему стучали пальцы любителей.

Вульф прошагал по коридору и распахнул дверь.

Песни, смех и музыка – все это замерло. Миссис Олив взвизгнула. Дора-горничная бросилась в объятия Филлипа-лакея. Ребенок лет десяти – маленькая девочка, в его доме? – показала пальчиком на его искалеченную щеку и начала плакать. Еще один ребенок, поменьше – две маленькие девочки, в его доме? – спрятала голову в юбках симпатичной женщины в выцветшем коричневом платье, которая стояла возле фортепиано, с лицом таким же белым, как и сделанные из слоновой кости клавиши инструмента. Вульф мгновенно, опытным глазом оценил женщину: молодая, но без юношеского румянца, даже до того, как побледнела. Слишком молода, подумал он, чтобы быть матерью маленьких девочек, хотя виконт смог разглядеть, что у той малышки, которая рыдала, такие же каштановые волосы. У женщины были большие зеленые глаза, прямой нос, нежные губы и приятная глазу фигура – он смог разглядеть это под скромным, немодным платьем. И она казалась абсолютной незнакомкой.

– Что за дьявольщина тут творится? – закричал он.

Теперь все начали говорить одновременно, за исключением девочек, которые теперь обе плакали.

Миссис Олив крутила свой передник, не глядя на него.

– Ей было некуда идти, милорд, и я не думала, что вы станете возражать. И они не слишком много едят.

Догадываясь, что он в любом случае будет уволен, Филлип отступил от Доры и произнес: