– Что-то не похоже, что тебе оно доброе. Вон сбледнул, хужей вчерашнего стал! – Да уж, ходить огородами бабуля явно не собиралась. – Чай не жрамши ниче с утра?

Сергей честно хотел все отрицать, но зверское рычание желудка спалило его с потрохами. Только и осталось, что пораженчески сглотнуть.

– Вылазь давай! – скомандовала баб Надя. – А то помрешь еще, а люди скажут, ты куды, Надька, сморела, что сосед-он твой с голоду помер у тябя под боком. Вылазь, сказала!

ГЛАВА 28 поцелуямиопьянительная, в которой главный герой теряет весь накопленный за годы возмужания опыт и словарный запас и ведет себя как влюбленный школьник

Усадив гостя за большой стол, одним боком притулившийся к стенке огромной русской печи, бабка поставила перед ним глубокую тарелку с крупными ломтями желтоватого творога, алеющего всполохами давленой клубники и сверкающим песчинками крупного сахарного песка. Следом за тарелкой на столе материализовалась младшая сестра глиняного монстра, принесшего в жизнь городского жителя не забываемые пасторальные ночные пейзажи, прекрасно обозреваемые из щелей нужника.

– На-тко, творожку со сливочками свежими. Токма ты это, смори мне, не вздумай нынче огурцов зеленых поесть. А то знаю я вас, городских. Ох и непутевые вы.

– А что не так с зелеными огурцами? – искренне удивился Сергей.

– Да усе так с ими, токмо вот не соседствуют оне ни с молочком, ни со сливочками. Так не соседствуют, что ни Боже мой как просраться можно, ох, спаси душу грешную, что ж я к столу-то такое говорю. Капустку вот квашеную можно, аль груздей тоже. А вот огурья свежие – ни-ни.

«Ой, дура-а-ак», – захихикал дебил.

«Сам дурак, гы-гы-гы, – передразнил Сергей. – Откуда бы мне знать, что это несовместимые продукты. Значит, зря на бабку грешил».

– … с медком. Ты какой большее полюбляешь – в сотах аль такой – выгнанный?

– Ась? – переспросил погрузившийся во внутренний диалог Сергей.

– Грю, вон булка есть, свежая, вчерашняя, можешь с медком закусить.

– А, нет, спасибо. Я уже наелся. Правда. Очень вкусно. – Сергей даже уже немного привстал на стуле, обозначив готовность откланяться и не напрягать боле гостеприимную хозяйку. Но не тут-то было.

– Вот и хорошо, что наелся. На голодный желудок разговоры-то вести – последнее дело, – хитро сверкнула глазами местная бабка-ёжка, на что Сергей чуть было не ляпнул: «А как же в баньке попарить да спать уложить?» Но благоразумие, глядя на примостившиеся у печи настоящие ухваты и огромную деревянную лопату, на которой его, скорее всего, на этих словах засунули бы в печь, пересилило взыгравшую было богатырскую силушку, и он с тихим вздохом послушно умостил зад обратно на стул.

– А и вот скажи-ка мне, Сергей батькович, жанат ли, иль баба есть, дети, родители, работаешь где, живешь как, много ль пьешь? – напевной скороговоркой выдохнула баба Надя.

«Ох, не расплатишься за творожок и сливочки», – покачал головой дебил.

«Засада», – уныло согласился Сергей.

– Не женат, детей нет, родители… родители живы-здоровы, – с легкой запинкой оттарабанил Сергей. – Работаю, ну, работаю, да. В конторе одной. Э-э-э, экономистом, – признаваться бабке, что является трейдером, зарабатывающим себе и другим на валютном рынке, он не решился. Во-первых, бабка все равно не поймет сути его деятельности, во-вторых, еще подумает, чего доброго, что он миллионер, гребущий деньги лопатой, не-е-е, чур-чур, обойдемся без подробностей.

– Экономистом? – удивилась бабка, окинув его внимательным взглядом с головы до ног. – Ох, горемычный! Да как же тебя угораздило-то? Аль совсем со здоровьем плохо?

И столько неподдельного сострадания и участия было в ее глазах, что Сергей невольно ощутил себя и правда беднягой горемычным. Но пересилил жалость к себе и все же спросил:

– А что не так с профессией экономиста?

– Да как же? – снова поразилась недогадливости гостя бабка. – Это ж какой нормальный здоровый мужик пойдет с бумажками ковыряться в пыльном кабинете, а? Токмо с детства хилый да болезный. Здоровые, оне вон в армию идут, в полицию, али там инженером на завод, егерем опять же, да на лесопилку. А хучь и трактористом – тоже здоровья немало надо, особливо по страде-то. Оно ж как – сильные должны работать работу для сильных, а слабые – для слабых. Вот и спрашиваю – болел небось в детстве?

На такую нехитрую бабкину логику Сергей даже не нашелся, что сказать. В голове мелькали аргументы вместе с фактами о механизации и автоматизации множества работ, требующих простой грубой силы, и о редкости таланта, вернее сказать, настоящего нюха на прибыль от заключаемой сделки, без которой ни один брокер не продержится и сезона на бирже. Но все их пришлось проглотить. Именно в этот момент Сергей понял смысл присказки, которую однажды услышал от одной знакомой женщины, рассказавшей, как переспала с мужиком, который ей ну вот ни капельки не нравился: «Ой, да ему легче дать, чем объяснить, почему не хочешь».

– Болел, – «чистосердечно» выдал страшную тайну допрашиваемый.

– А чем болел-то? Свинкой болел? А желтухой? А этой, как ить ее, краснухой, во! – не унималась интервьюэрша.

«Она точно не из военкомата?» – опасливо поежился дебил.

«Пора линять», – принял решение наевшийся пленник.

– Э-э-э, Надежда, простите, не знаю, как по отчеству. Вы меня простите, очень вкусно было, правда. И интересно. Но, знаете, у меня тут дел еще немало. Сами понимаете – только приехал, не все распаковал. Творог – вкуснейший, в городе такого не найдешь. Если позволите, я был бы рад покупать именно у Вас два-три раза в неделю. И молоко. И сливки тоже, – проговаривая все это, Сергей прижал руку к сердцу, как бы подчеркивая искренность своих слов, и начал медленно привставать со стула. Процесс этот он старался произвести со скоростью знаменитого Махмуда Эсамбаева в его знаменитом «Золотом боге», то есть так, чтобы бабка и не увидела, что он встает до ее разрешения.

– Ага, ну ладно, коль спешишь, – неожиданно легко смилостивилась соседка. – Ток ты так и не ответил – баба есть аль нет?

«…ты, Сергуня, деда слушай и на ус на свой сопливый-то мотай, – выдыхая горько-сладкий густой дым собственноручно выращиваемого самосада, басил дед – станичный атаман из самой что ни на есть настоящей кубанской вольницы. – Баба должна быть жопаста и титяста. Шобы, значицо, сынов тебе крепких рОдить и выкормить, понял? А енти вот нонче модные моли бледные – тьху одним словом. Смотреть-то глазам больно, а уж вдуть так и вовсе страшно – а ну как сломаитцо? И цыть мне! Не кривися, малой больно, на деда кривиться! Сам вот подумай, – и дед начал загибать мозолистые узловатые пальцы, которыми, несмотря на почтенный девятый десяток, по-прежнему мог согнуть пусть не подкову, но нехилый такой железный пруток: – Днем хто по хозяйству цельный день крутится? Баба! А за скотиной ходит да жрать на всю семью хто готовит? Баба! А детей кто рожает? А ночью к ребетенку хто первым подрывается? Опять же баба! А ежель в ей весу три пуда от силы – откеля мОчи взяться? А окромя ребетенка ночью ей ишшо мужика своего обскакать надо? Надо! А иначе мужик другую пойдеть объезжать, а ты шо думал? Мужик – скотина-то норовистая, ему рука крепкая нужна, такая, шоб и за чуб, и за корень могла оттаскать так, чтобы спал токмо на своей лавке и пузыри счастливые во сне пускал…»

Вспомнив тонкую фигурку Юли, ее нежные ручки с идеальным маникюром, брезгливое выражение на лице при укладке чашек после утреннего кофе в посудомоечную машину, ее «Серюня, ну давай лучше в наш любимый ресторан сходим» и готовность тусить ежевечерне, Сергей ответил совершенно честно:

– Нет. Бабы у меня нет.

ГЛАВА 29 мифосказительная, в которой главный герой знакомится с местными легендами, но отказывается верить во всю эту мистическую хрень. А зря.

Отдых в деревне. И какая же благолепная картинка возникает в голове от этой фразы! Уютный домик на отшибе, с живописным, слегка запущенным садом; домашние свежайшие продукты, чей вкус уже толком и не припомнит среднестатистический городской житель; сочная зелень листвы и травы, не покрытая слоем пыли и копоти; свежий воздух, небо с неожиданным множеством звезд повышенной яркости, которого просто не замечаешь в городе…

И непременно тишина-а-а! Ни долбаных соседей сверху, что ни свет ни заря ежеутренне устраивают скачки тяжеловозных лошадей. Ни пронзительного скрипа старого лифта, угрожающего испустить последний вдох при каждом использовании и шарахающего дверями с непередаваемой ненавистью. Ни чокнутого дятла Вудди за стенкой справа, который, чует моя задница с повышенной интуицией, не просто затеял вселенский и бесконечный ремонт, а тупо развлекается, производя самые жуткие виды шумов, какие только можно извлечь из контакта кирпича со всевозможными инструментами, созданными человечеством со времен изобретения колеса…

Но вернемся к пасторали. Итак, отдых в деревне! Это ли не рай для измученной души горожанина! Рай для издерганных нервов! Ну-ну, если он вдруг не обернется адом усилиями одной зловредной пернатой твари! Не подумайте только, что это соловей!

– Вы только полюбуйтесь, Сергей Михайлович, это настоящий сруб, не новодел какой-то! – постучала длиннющим ногтем со стразами по потемневшему дереву дамочка-риелтор в ярко-красном брючном костюме и на высоченных каблуках, на которые были нанизаны кусочки дерна вместе с травой.

Сергею едва удалось сдержать непристойное фырканье, когда она смешно ковыляла по заросшей лужайке к дому, звеня ключами и сто процентов проклиная свою непредусмотрительность. При каждом шаге дева неуклюже выворачивала ногу набок, оттопыривая наверняка старательно прокаченную в модном спортзале попу, натужно улыбалась ему и бросала краткие, полные ужаса взгляды себе под ноги, будто ожидала, что мерзкая мягкая почва поглотит ее вслед за пятнадцатисантиметровыми каблуками. Конечно, он и сам выглядел немного нелепо в своем дорогом костюме в этом заросшем саду перед классическим деревянным домом из крепкого кругляка. Внутри Сергей почти ожидал увидеть вязанные крючком половички и какую-нибудь старинную железную кровать с неким подобием уродливых башенок на спинках. Но, как ни странно, интерьер оказался вполне современным. Конечно, мебель слегка устаревшая и пыль кругом, но если выслать вперед клининговую команду и прикупить новые чехлы, то вполне можно и въехать, хоть завтра. Скривившись, Сергей подошел к окну и, выглянув наружу, обозрел некое пестрое пространство до соседского забора, которое, судя по всему, было раньше цветником, и напомнил себе еще раз, какого черта его принесло в эту глушь. Причин было три.