Алена Нефедова - Уха из петуха

— Много — не мало, — заключил он, подходя к вольеру. — Хуже не будет.

Похоже, пернатая парочка была с ним совершенно согласна, учитывая, с каким энтузиазмом Изольда набросилась на предложенное, совершенно пренебрегая манерами за столом. Питбуль же, напротив, для начала протанцевал вокруг пирующей подруги в своей манере раненного в задницу оловянного солдата, подметая кончиками крыльев землю и недоверчиво косясь на врага-кормильца. И только когда Сергей, снабдив их водой, покинул явно спорную, по мнению нахального петуха, территорию, присоединился к поглощению пищи, но не жадно, а, скорее уж, деликатно, трепетно заглядывая Изольде в глазки и издавая нечто похожее больше на голубиное курлыканье, нежели на свое обычное хамское "Куо-о-о".

— Надо же, а ты не безнадежен, — отдал ему должное мужчина, но не был удостоен даже мимолетным взглядом за этот сомнительный комплимент. — Ну, вы тут это… если и шалите, то без фанатизма.

Тоху Сергей застал уже заканчивающим свой нехитрый завтрак. Узнав, зачем сосед появился в их доме в столь ранний час, еще немного сонный мальчишка тут же приободрился, засиял так, словно получил давно желанный подарок, и бросился хлопотать, щедро наполняя уже знакомую Сергею пузатую кружку молоком и угощая пирогом.

"Кстати о подарках, — сладко зевнул, приоткрыв один глаз, заспанный дебил. — Ты их отдавать-то собираешься или решил, что пусть будут, в хозяйстве все сгодится?"

"Успеется еще" — отмахнулся Сергей.

По дороге Антоха болтал без умолку о своих чрезвычайно важных пацанячьих делах и приключениях, что на удивление нисколько не раздражало мужчину. Даже наоборот, как-то по-хорошему взгрустнулось от мысли, как же все же насыщенно и ярко проходил каждый день в детстве. Мир был полон миллионом чрезвычайно интересных и важных дел, источник простых, но при этом головокружительных желаний никогда не иссякал, скуки как будто и не существовало вовсе. Пресыщение и усталость? Не-а, никогда не слышали. И, между прочим, в голове никаких подселенцев тогда не было.

"Ой, да не гони ты, — развязанным тоном уличной шпаны возразил дебил, пожевывая смятую где-то стыренную папироску. — А кто тебя день через день подбивал на самые запоминающиеся свершения?"

"Угу, мысль изучить поближе принцип действия той нефтекачки в поле за станицей была верхом гениальности и креатива. Хорошо хоть жив остался"

— О. А вон и мамка обратно идет, — без всякого перехода сообщил Антоха, выдергивая мужчину из погружения в ностальгические глубины.

Впереди на тропинке в поредевшем мареве тумана действительно проступила знакомая фигура, и хоть ни самого лица Лилии, ни его выражения Сергей разглядеть еще не мог, но все равно сбился с шага, застигнутый врасплох запрещенным ударом под дых от окончательно распоясавшейся в последнее время нижней чакры. Она, эта самая чакра, и до минувшей ночи с завидным постоянством забивала на тормозящие директивы от разума, взывающего к совести и нудящего о принципах поведения подобающих цивилизованной особи мужского пола, а сейчас и вовсе перешла к активному мятежу, захватывая позорно капитулирующее без малейшего сопротивления сознание и бессовестно топя его в неуправляемом бурном потоке видений и ощущений. Сердце суматошно заскакало, как обожравшийся белены сбрендивший заяц, кожа взмокла и вспыхнула, напоминая о каждом месте, где ее касались руки и губы Лилии, поясница, пах и бедра обернулись свинцовыми горячими пластинами, страдая и изощренно наслаждаясь одновременно от внезапной тянущей судороги-воспоминания о моменте потрясающего финала, пережитого, казалось, вот только что. Сергей гулко сглотнул, невольно шевеля языком в пересохшем рту в поисках снесшего ему крышу солоновато-сладкого вкуса этой поразительной женщины, которым он упивался еще так бесконечно недостаточно, а руки рефлекторно сжались в кулаки, жаждая снова гладить и стискивать роскошные изгибы, какими его одарили так щедро и что ускользнули из его загребущих конечностей безжалостно быстро.

— Мам, а дядя Сережа нам с баб Надей помогать будет, — радостно сообщил Тоха и понесся вперед, а Сергей дернулся, возвращаясь на землю из своих грез, чрезвычайно далеких от пристойности.

Твою же дивизию, он ведь чуть не ломанулся вперед и не сгреб Лилию прямо на глазах у пацана, о присутствии которого тупо забыл в ту же секунду, когда увидел очертания вожделенного силуэта. Вот это была бы картина маслом. Совсем ум за разум зашел. Небось, засопел тут как паровоз, удивляя мальчишку, такое только глухой бы не услышал. Уши мгновенно вспыхнули, щеки заполыхали, в затылке резко зачесалось, а мозги вскипели от смущения, и все, что он смог произнести, это неразборчивое "Добрутро". При этом сколько Сергей ни пытался отвести глаза от Лилии, на лице и шее которой заметил стремительно разливающийся румянец — отражение собственного состояния, сделать это не удавалось хоть разбейся. Чувствовал себя полным дурачиной с бегущей на лбу строкой "Внимание. У нас был секс, и я хочу еще вотпрямсчаз" и продолжал пялиться, не отрываясь, глупея, смущаясь и заводясь с каждой секундой все больше.

— Доброе утро, Сере… гей Михайлович, — пробормотала Лилия, краснея еще сильнее и настороженно косясь на сына. — Не спится вам? Опять Питбуль помешал?

— Мне так сегодня спалось… как никогда в жизни, — ляпнул он сдуру, делая ситуацию еще более неловкой, если это вообще возможно.

— В самом деле? — уже едва слышно прошептала женщина, мазнув по нему коротким, чуть встревоженным взглядом, будто ожидала, что он сейчас признается, что все это не более чем шутка.

— Да я хотел бы до конца жизни только так и… спать, — совершенно искренне выпалил Сергей, дико желая поцеловать и стереть любое сомнение женщины в том, что она его наизнанку почти вывернула этой ночью.

"Думай что несешь, — вскинулся дебил. — Ты тут в отпуске, а не на ПМЖ"

— Пойдем, дядь Сережа, солнце подымется, жарища будет, много не наработаешь, — дернул его за рукав Антоха, явно недоумевающий от того, что взрослые застряли на месте и спотыкаются в совершенно простых словах, будто как говорить нормально позабыли.

— Да, точно, идите. А я… — почти обрадовалась Лилия, но тут же запнулась, столкнувшись с откровенно жаждущим вопрошающим взглядом Сергея. — На работу мне надо. Увидимся попозже.

И проскользнула мимо Сергея, омыв его своим неповторимым ароматом, от которого снова поплыло в голове, торопливо зашагала в сторону дома. А он стоял и глядел ей вслед, ощущая, как его сердце словно щенок-потеряшка поскакало ей вслед по кочкам узкой тропинки, пока его не окликнул Антоха.

— Пришел-таки, — одобрительно улыбнулась старшая Апраксина. — Смори-ка, и косить умеешь?

— Ну, не то чтобы умею, но дед когда-то показывал. Только лет с тех пор прошло немало, могу и не вспомнить, — кинул "толькобыотказалась, толькобыотказалась, толькобыотказалась" взгляд на опирающуюся на свое грозное оружие соседку Сергей.

— А ты смори сюды: держи ее вот так вот, правой за пупок…

— Какой пупок?

— У меня черемуховый, люблю черемуху, а у Лильки, у той — ивовый.

"Э-э-э, вы точно на одном языке беседу ведете?" — почесал репу дебил.

— Че лупаешь, не понял? А как же тогда у вас его называют? — видя непонимание в глазах городского, уточнила бабка, тыкая в кривоватую ручку на косовище, делящую его примерно пополам. — Мы пупком зовем, его ж как раз по пупку косяря меряют, где ставить. Коса-то, она у кажного своя, чужой косить не сможешь, неловко будет. В общем, правой хватай за пупок, левой ближе к краю и веди косу ровнехонько, прям как ладошкой земельку гладишь, вона как…

И Анастасия Ниловна, слегка расставив крепкие кривоватые ноги в резиновых сапогах, сделала небольшой замах и аккуратненько, как парикмахер машинкой, подбрила чистенькую полосочку сочной зеленой травы. Еще замах, и снова полосочка. Замах — полоска. С открытым ртом смотрел Сергей, как поразительно красиво и ровно укладываются рядочки скошенной зелени, какое удивительно чистовыбритое "под ноль" пространство стелется под ногами баб Нади, которая мелкими шажочками быстро продвигалась вперед.

— Жу-ум — жа-ам, жу-ум — жа-ам, жу-ум — жа-ам, вкусна-а-а, — пела коса в ловких крестьянских руках.

— Хрум-хрям-тыц, да штоб тебя, — сердилось орудие труда, попавшее в корявые лапы никуда не годного экономиста. Коса у него крутилась, вертелась, то взлетая вверх, то втыкаясь в землю, то чиркая об откуда ни возьмись камешки, палочки, бугорки и прочие неровности.

Наконец, наблюдавший за мучениями мужчины Антошка не выдержал и с опаской подошел к нему:

— Дядь Сереж, ты эта, положь косу, слышь? По ножище себе секанешь, кровишши буде-е-ет. А я кровишши боюсь, сомлею ишшо, точно грю — сомлею. Ты давай-ка лучче со мной вороши траву. Тут тоже работы невпроворот. Вот, гля, как надоть — ты ее граблями тудый-сюдый разгоняй, шоб вона ровнехонька так легла — вишь, как делаю. Вот и ты за мной так же. Мы ее быстренько раскидаем, а вечером сгорнем в копешки. А по утряни, как роса высохнет, опять раскидаем. И так пока вся не высохнет.

— А зачем каждый день утром раскидывать, а вечером собирать? Смысл в чем? — в очередной раз удивился Никольский, откладывая строптивую, что твой Лужок, косу и покорно принимая на первый взгляд смирные грабли.

— От ты, дядя, ду… городской совсем. На ей же роса вечером выпадет, всю ночь пролежит, а утром ее мокрую солнцем опять прихватит, и погорит сено. И не сено то будет уже, а чистый мусор. Корова такое жрать не станет. Только в хлеву стелить. Но в хлев траву на пол кидать — только грязь разводить — дуже мокнет быстро. В хлев на пол солома нужна крепкая.

— Господи, сколько премудростей, — вздохнул Сергей, невпопад шлепая граблями по траве в попытке сымитировать действия мальца.