– Маманю укусил клещ, энцефалитный, – печально констатировал Бориска, наблюдая эдакое безобразие. – Сперва сама с ума сошла, а потом и нас всех перезаражает.

– Да ну тебя, – опасливо отмахивалась рукой Варька. – Просто у мамы... хорошее настроение... может, чего-нибудь съела на этой даче, белены, например...

– А мне кажется, она просто... просто наливочки в Марией Тимофеевной выпила, – предполагала Алька. – И вот... веселится.

– Это сколько надо выпить, чтобы похмелье целую неделю держалось! – фыркал Бориска и снова печалился. – Нет, точно говорю – энцефалит. Или комар малярийный. Или еще такая муха цеце есть, тоже кусается...

Все объяснилось, когда Лидия Демидовна через три дня заявила:

– Детки мои! Я завтра снова на дачу, а вы не скучайте. Варька! Дай мне свои джинсы, ну те, вельветовые! Они тебе все равно большие!

Алька сразу же предупредила:

– Мам, а я завтра в утреннюю смену работаю. Не смогу отвезти.

Лидия Демидовна вздернула бровки, томно растянула губы и промурлыкала:

– А кто тебя просит, дитя мое? Меня завтра отвезет Афанасий Кузьмич. Мой добрый, новый знакомый! Так что – мне пора спать, завтра я должна выглядеть если не розой, то уж непременно душистым горошком! Афанасий Кузьмич обожает душистый горошек!.. Или он любит просто горох... Не важно! Я все равно должна благоухать!

– Ну уж, маменька, не скажите! Здесь ведь огромная разница, чем благоухать – просто горохом или душистым горошком! – уже в двери кричал большой знаток ботаники Бориска.

Сестры же ничего не кричали, они только глупо пялились на закрытые двери маменькиной спальни и хлопали глазами. Неужели маменька влюбилась? Такого просто не могло быть!


И все же это случилось. И это стало очевидно буквально через две недели. Маменька все время пропадала на даче подруги, приезжала свежая, веселая, стирала в новенькой стиральной машине чьи-то серые штаны, байковые рубахи и длинные тоскливые носки, потом нагружалась провизией и снова уезжала. Казалось бы, настало время всему молодому населению квартиры вздохнуть свободнее, но не тут-то было. Бориске за неполный рабочий месяц выдали первую зарплату – три тысячи двести рублей, и он, наконец-то, развернулся вовсю. Теперь он если чувствовал себя не королем, то уж не ниже министра финансов!

– Алина! – грозно рычал он, садясь за стол. – Изволь докладывать, сколько денег ты вкладываешь в нашу общую казну! Кстати, кто сегодня ходил в магазин? Почему так нерационально расходуете деньги? Я спрашиваю – кто ходил в магазин?!

В магазин ходила Варька, поэтому и отвечала за такую халатность она. Сейчас она, ссутулившись, стояла перед мужем и выслушивала нотации:

– Варвара! Мы не можем кидать на ветер такие деньги! Одна вот эта колбаса стоит... сколько она стоит? Ну не важно, много. Так вот, мы не можем... К тому же, здесь питается не одна наша семья, но еще и Алина!! А это дополнительные расходы!

Алька только качала головой от возмущения, а Варька плюхалась на диванчик, лениво ковырялась пальцем в солонке, а когда кончалось ее терпение, вскакивала и орала:

– Какие расходы?! Мы, между прочим, до сих пор питаемся на Алькины деньги! Потому что всю свою зарплату ты положил себе на книжку!

– Та-а-ак... – поднимался Бориска. – Меня здесь уже куском хлеба попрекают... А я, между прочим, работаю! И тебе, Варвара, пора на работу! К станку!

И так продолжалось каждый день, пока Варька однажды не ответила мужу достойно.

– Что, Варвара, опять лоботрясничаем? – строго вперился в жену взглядом Бориска. – А заводам не хватает рабочих! Некому у станков стоять!

– Сам-то что-то не к станку встал, – ехидно усмехнулась Варька.

– Я... Я рожден для большего! Я – администратор! А тебе пора к станку! На работу!

Варька выгнулась кошкой, лениво потянулась и проговорила с томной улыбкой:

– Ну кто меня теперь такую возьмет?

– А что? – переполошился муж. – Ты – нетрудоспособна? А чего раньше молчала? Почему не предупредила?

– Ну как я тебе раньше-то скажу, дурень? Раньше же я не была беременная, а теперь – пожалуйста, ребеночка жду.

Бориска в расстройстве бросил ложку и уставился в стену:

– Все же нашла выход! И на что только эти бабы не идут, чтобы не работать...

– Что-о-о-о-о?! – взревела вдруг Варька. – Что ты там бормочешь! Ну-ка повернись сюда! Ты что это, откормленная рожа, не рад ребеночку?! Да я тебя за ребеночка...

И Бориска вдруг понял – за этого неведомого ребеночка Варька и в самом деле может запросто лишить его и жизни, и семьи, и жилплощади с городской пропиской.

– Варя... – просипел Бориска, от испуга куда-то подевался голос. – Я безутешно рад... что мы станем... родителями... Только... Как мы все здесь уместимся?

– А чего не уместиться? – весело хохотнула Варька. – Маманя вон замуж собралась, осталось только Альку пристроить!

Алька всерьез струхнула – она понимала, что Варька теперь приложит все усилия, чтобы сестрицу сбагрить замуж за первого встречного.

– Господи, пусть ей под руку попадется приличный мужчина... – пролепетала она и быстро скрылась в ванной. Чем меньше попадаешь на глаза в таких случаях, тем тебе же лучше.

Для Альки наступили тяжелые дни. Совсем тяжелые. Мало того что сестра упивалась своим будущим материнством и открыто почти говорила, что Алька уже должна и совесть иметь – некрасиво засиживаться в девках, когда на твою жилплощадь уже претендент готов. Так еще и маменька между своими дачными отлучками однажды порадовала:

– Детки мои, мы с Афанасием Кузьмичем решили пожениться... – смущаясь по-девичьи, сообщила она.

– Ур-р-р-ра-а-а-а!!! – возопили молодожены Тюхины. – Маманя за-а-амуж выходит!!!

Лидия Демидовна и вовсе пошла малиновым румянцем.

– Я рада, что вы в восторге. Сразу говорю, мы с Афоней вам мешать не будем и все лето будем проживать на его даче. Если б вы знали, какие там дивные места!.. Алька нас всех вместе обязательно свозит.

– Маманя, погодите-ка... – первым сообразил Бориска, – летом не будете мешать, а зимой?

– И зимой тоже, – мило улыбнулась она. – Мы будем жить в моей комнате и к вам никакого отношения иметь не собираемся...

– У нас?!! – хором взревели будущие родители.

– Маманя! Но у тебя же уже почти готовый внук! – чуть не плакала Варька. – Или внучка! Как же ребенок в такой тесноте?!

– Ребенок, пока он еще новорожденный, немного места занимает, я знаю! – вскричала Лидия Демидовна, и на миг в ней проснулась прежняя властительница дома. – А потом папочка заработает малышке новый домик, правда ведь, крошка?

И она с умилением погладила живот дочки. Дочка от ласки не растаяла, и Лидия Демидовна пояснила:

– Нам совсем будет не тесно! Вы – в своей комнате, мы – в своей, а встречаться будем в гостиной...

Алька даже спросить боялась – а куда, собственно, ей? Но родственники и без того поняли ее вопрос и молчком уставились на свою кормилицу.

– Ну чего вы все на меня смотрите? – чуть не ревела Алька. – Уйду я, сниму квартиру и уйду.

– Да поживи еще, – милостиво разрешил Бориска. – Лето же еще не кончилось, да и малыш у нас родится только в марте... Живи...

– Может, мы и тебе какого женишка подберем... – вздохнула Варька и вдруг обернулась к матери: – Мам, так я не поняла, если у этого Афони своего дома нет, он что же – бомж получается? Это у моего ребенка дедушка бомжом будет, что ли?

Лидия Демидовна задумалась, а поразмыслив, проговорила:

– Ну почему же бомж... он просто житель нашего города, только квартиру он пропил... ну это когда он еще пил, теперь-то он не пьет. Чего вы набычились?! И потом – у него замечательная дача! Да какой он бомж?! У него даже машина есть! И гараж! И дача! Поду-у-умаешь, зимой жить негде...


Алька теперь спасалась только на работе. Только там она чувствовала себя полноценным человеком. Там у нее все получалось, проект снова набирал силу, работа занимала руки, мысли и время, даже минуточки не было, чтобы подумать о чем-то лишнем. И все же о Раскатове она думала. Только теперь она поняла, что, оказывается, как дурочка влюбилась. Да нет же, не влюбилась, она любила его, и ничего с этим не поделать. Понимала, что женат, что нельзя рушить семью, что счастлива с ним никогда не будет, а все равно думала. Единственное, что она могла с собой сделать, – это не ездить в автошколу, где он работал. А ведь как хотелось. Недели две назад она не вытерпела и поехала. Оставила машину во дворе, а сама тихонько спряталась за толстый тополь и смотрела, как он лениво курит, ожидая очередного ученика, как разглядывает облака, как равнодушно подносит к уху телефон... Она ушла только тогда, когда вдруг отчетливо поняла, что сейчас не выдержит – вот так возьмет и кинется к нему прямо на его старенький «жигуленок». Больше она к автошколе не приближалась на расстояние трех кварталов.

А в это время родственники устраивали судьбу Альки по своему усмотрению.

В один из дней, придя после работы домой, Алька услышала в гостиной звяканье вилок, веселый маменькин смех и строгий голос Бориски. После своих первых трех тысяч он говорил только строгим речитативом.

– Чего это сегодня маманя со своей дачи вернулась? – сама у себя спросила Алька. – Она ж должна была только в четверг... Наверное, Афоню своего привезла знакомиться.

Как ни странно, этого загадочного Афанасия Кузьмича дети Лидии Демидовны еще ни разу не видели. То ли женщина стыдилась показать своего будущего супруга детям, то ли супругу боялась показать детишек – те ведь не приучены словесные вензеля выписывать, что в голову взбредет, то и мелют.

Не увидели детишки «папу» и в этот раз.

– Алечка! А мы тебя заждались! – воскликнула маменька, едва Алька вошла в гостиную. – Знакомься – Степан Кузьмич, прошу любить и жаловать!

Степан Кузьмич был для маменьки молод. Он выглядел хоть и изрядно потрепанным, однако все же намного моложе Лидии Демидовны. Но, может, оно и ничего, вон как мужик расстарался – жиденькие волосенки сгреб на один бочок, в кармашек цветастой рубашки затолкал носовой платок в мелкий горошек и даже на шею повесил какую-то цепочку под золото с чьим-то выпавшим зубом... неужели со своим? Красавец!