Когда они выходили из конторы, Эмма сказала:

– Я заказала столик у Каннингэма – надеюсь, ты ничего не имеешь против рыбы?

Позже, во время ужина в ресторанчике в Мэйфер, где кормили рыбой и устрицами, Пола немного пришла в себя, что очень порадовало Эмму. Она даже внешне изменилась. Ее алебастрово-белая кожа немного порозовела и стала нежно-розовой – оттенка морской раковины; из глаз исчезло загнанное выражение, заметно спало напряжение. К тому времени, когда принесли кофе, Пола была уже гораздо больше похожа на себя. И Эмма приняла решение: она поделится с Полой своими подозрениями. Сегодня же вечером. Прежде чем они уйдут из ресторана, она вскользь упомянет о тех подозрениях, которые внушает ей Джонатан, но сделает это мимоходом. Она считала, что необходимо предупредить Полу, но, с другой стороны, ей не хотелось чрезмерно тревожить ее. А завтра, когда она будет ужинать с Александром, она подробно расскажет ему о том, как обстоят дела. В каком-то отношении даже важнее, чтобы Александр был настороже, был готов отразить нападение, – ведь Джонатан Эйнсли работает в «Харт Энтерпрайзиз».

Глава 20

Наступило тридцатое апреля – день, когда Эмме Харт исполнилось восемьдесят лет. Как обычно, она проснулась рано и, лежа в постели, еще не до конца стряхнув сон, подумала: «Кажется, сегодня не совсем обычный день?» И вдруг вспомнила, чем нынешний день отличался от всех остальных. Ее день рождения.

Эмма терпеть не могла валяться в кровати. Она решительно опустила ноги на пол и, слегка улыбаясь, зашлепала босиком по ковру в направлении окна. Свершилось. Ей никогда и в голову не приходило, что она проживет так долго. Боже, ведь она на одиннадцать лет старше двадцатого столетия! В 1889 году, в тесном домике в Топ Фолд, что в деревушке Фарли, ее мать Элизабет Харт подарила ей жизнь.

Раздвинув занавески, Эмма бросила взгляд на улицу, и ее улыбка стала еще шире. Какой великолепный солнечный день. Голубое небо без единого облачка, под окном – распустившиеся изумрудно-зеленые деревья, чьи отягощенные листвой ветви, переливаясь, плавно раскачивались от слабого ветерка. Она и родилась, по рассказу матери, в подобный ласковый весенний день, день необычно теплый для этого времени года, особенно в прохладном северном климате Йоркшира.

Эмма потянулась. После полноценного ночного отдыха она чувствовала себя свежей, бодрой и активной, как никогда. «Язвочка», – вспомнилось ей, и в сознании тут же возник образ ее брата Уинстона. Именно так он любил называть ее, брызжущую энергией и не знавшую, куда деть избыток энтузиазма, молодых сил и напора. Как ей хотелось бы, чтобы он был жив. И он, и ее младший брат Фрэнк. Внезапно ее охватила грусть, но ненадолго. Сегодня не тот день, чтобы жалеть себя и тосковать по тем, кого она так крепко любила и кто уже покинул этот мир. Сегодня надо думать только о хорошем. Сегодня надо праздновать. Думать о будущем, о молодых… о внуках.

Пусть для нее потеряны все дети, кроме Дэзи, но зато осталось ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения, которое она испытывала, зная, что уж внуки-то подхватят ее яркое знамя и продлят жизнь созданной ею великой династии, сохранят ее могущественную империю.

Тут Эмма, расхаживая взад и вперед по комнате, резко остановилась. «Уж не неуемное ли честолюбие явилось истинной причиной стремления стать родоначальницей династии? – спросила она себя. – А может быть, мечта о бессмертии?» Она не знала наверняка. Но в одном Эмма не сомневалась – для того чтобы создать такую династию, абсолютно необходимо обладать поистине невероятным честолюбием, да еще и уметь заразить им окружающих. Именно честолюбие, вера в себя придали ей мужества и сил, вели ее вперед и вверх – до самой вершины. Сияющей вершины успеха.

Ну что ж, ей некогда бездельничать все утро, размышляя о поступках и анализируя, какие черты характера были определяющими в ее жизни. Она сделала то, что считала нужным – вот и все. Эмма решительно направилась в ванную, чтобы приготовиться к предстоящему дню. Все эти мысли она отбросила как не имеющие никакого значения.

Час спустя, приняв душ и позавтракав, Эмма поспешила вниз. Выглядела она свежей и отдохнувшей в своем строгом платье из голубой шерсти. К нему она подобрала замечательный комплект драгоценностей: сапфировые сережки и такую же брошь на плече, двойную нитку жемчуга, обручальное кольцо Пола и большой бриллиант Блэки. Ни один серебряный волосок не выбивался из ее безукоризненно аккуратной прически, косметика была наложена идеально, и легкость походки никак не соответствовала ее почтенному возрасту.

Эмма по-прежнему жила на Белгрейв-сквер, в элегантном, великолепно обставленном особняке, купленном Полом Макгиллом на исходе лета 1925 года, вскоре после рождения их дочери Дэзи. Тогда, уступая ее страху перед сплетнями, нежеланию выставлять напоказ их отношения – они находились в гражданском браке – и стремлению не нарушать приличий, он распорядился разделить дом на две отдельные квартиры. И денег на это не пожалел. Нанятый им известный архитектор спланировал небольшой холостяцкий уголок для Пола на первом этаже; а все, что простиралось выше, превратилось в роскошную трехэтажную квартиру для Эммы, Дэзи, няни и прочей прислуги. Постороннему наблюдателю холостяцкая квартирка и просторные трехэтажные апартаменты над ней показались бы совершенно раздельными и независимыми жилищами, тем более что в каждое вел отдельный вход. Однако на самом деле их ловко связывал в одно целое лифт, ходивший между маленькой прихожей холостяцкого убежища Пола и гораздо большим и элегантным холлом в квартире Эммы этажом выше. Благодаря лифту особняк фактически являлся одним целым.

Во время войны, сразу после несчастного случая с Полом и его самоубийства в Австралии в 1939 году, Эмма заперла его холостяцкую квартиру. Не в силах заходить туда – настолько сильными были острая боль и неизбывная тоска, – она заставила себя позабыть об этих комнатах и избегала их, хотя внимательно следила, чтобы в них регулярно проводили уборку. В 1948 году, когда она наконец нашла в себе мужество вступить в некогда принадлежащий ему мир, Эмма распорядилась отремонтировать и заново обставить несколько комнат первого этажа. С тех пор маленькая квартира внизу служила жильем для приезжавших в гости друзей и внуков.

Зайдя в кабинет, Эмма застала своего дворецкого Паркера за разбором почты. Кабинет представлял собой приятную, полную воздуха комнату средних размеров, обставленную уютной антикварной мебелью.

– С днем рождения, миссис Харт, – произнес Паркер с улыбкой. – Сегодня у нас очень много писем!

– О Боже, да тут целая гора! – воскликнула Эмма. Дворецкий вывалил впечатляющую груду конвертов на обитый ситцем диван и теперь методично вскрывал их ножом для резки бумаги. Поздравительные открытки он вынимал, а конверты отправлял в мусорную корзину.

Эмма принялась помогать ему, но вскоре ей пришлось отвлечься, чтобы подойти к телефону, а потом начали беспрерывно звонить в дверь – цветы и подарки потекли рекой. Паркер и домоправительница, миссис Рамсей, трудились не покладая рук, и Эмме пришлось разбираться с почтой в одиночку.

Примерно в одиннадцать тридцать, в самый разгар работы, неожиданно и без доклада вошла Дэзи Макгилл Эмори.

Младшей дочери Эммы в мае исполнялось сорок четыре года, но она выглядела гораздо моложе. У нее была стройная фигура, слегка вьющиеся черные волосы, обрамлявшие умиротворенное, нетронутое морщинами лицо, и яркие голубые глаза – зеркало ее доброго характера и мягкой натуры. В отличие от своей дочки Полы, любившей шикарные экстравагантные туалеты и знавшей толк в моде, Дэзи одевалась примерно в том же стиле, что и Эмма. Она всегда выбирала себе изысканные, женственные наряды, и сегодня утром остановила свой выбор на простом шерстяном костюме лилового цвета, блузке в тон с пышным жабо на груди, золотых украшениях, черных кожаных лодочках и такой же сумочке.

– С днем рождения, мамочка! – воскликнула Дэзи еще с порога, с любовью и нежностью глядя на Эмму.

Именинница оторвалась от груды конвертов и расплылась в улыбке. Она обрадовалась приходу Дэзи, на нее благотворно влияло спокойствие дочери. Вскочив из-за стола, Эмма пошла ей навстречу, излучая тепло и дружелюбие.

– Вот, от нас… Мы с Дэвидом надеемся, что тебе понравится, мамуля. – Дэзи рассмеялась. – Тебе очень трудно выбирать подарки. У тебя все-все есть. – Она сунула коробочку в руки Эммы.

– Спасибо, дорогая. Я уверена, что найду здесь что-нибудь чудесное – ведь у тебя лучший вкус в мире.

Утонув в мягком диване, Эмма принялась разворачивать оберточную бумагу.

– Боже, сколько шума и суеты поднялось вокруг меня! В мои-то годы!

Дэзи знала, что, несмотря на ворчание и протесты, ее мать получала от всего происходящего огромное удовольствие. Она села рядом с ней.

– Мама! В этом-то все и дело! Сегодня очень важный день… Тебе следует расслабиться и наслаждаться каждой минутой.

– Может, ты и права. Но похоже, я сегодня так и не выберусь в магазин.

Пораженная услышанным, Дэзи широко распахнула свои ярко-голубые глаза.

– Ты сегодня пойдешь на работу?

– А что такого? – прервала ее Эмма. – Я каждый день хожу на работу.

– Но только не сегодня. Так нельзя. – Дэзи яростно замотала головой. – Кроме того… – она запнулась, поглядела на часы. – Очень скоро я повезу тебя на ленч.

– Но я…

– Никаких «но», милая мамочка, – отрезала Дэзи голосом ласковым, но твердым. – Не забывай, что я дочка Пола Макгилла и твоя и при случае могу быть такой же упрямой, каким был он и какой остаешься ты. А сегодня как раз тот самый день, когда я намереваюсь стоять на своем. И до конца. Мы тысячу лет не выбирались вместе на ленч, а через несколько дней ты уезжаешь с дядей Блэки, насколько мне известно, на несколько месяцев. Пожалуйста, не огорчай меня – я так ждала такого случая и уже заказала столик в «Мирабелл».

Эмме всегда было трудно отказать в чем-либо своей любимице, самой дорогой для нее из всех ее детей.