Барбара Брэдфорд - Удержать мечту. Книга 1

Эмма Харт стояла на пороге своего восьмидесятилетия.

Она выглядела значительно моложе, поскольку годам так и не удалось ее согнуть. Впрочем, она их и не чувствовала, сидя тем ярким весенним утром в апреле 1969 года в верхней гостиной поместья Пеннистоун-ройял.

В ее осанке не было и намека на сутулость, а взор зеленых глаз из-под морщинистых век, придававших им выражение рассудительной мудрости, был внимателен как никогда. Хотя тусклый отлив червонного золота ее волос уже давно превратился в более яркий блеск серебра, прическа у нее была, как всегда, модной, а треугольник волос, венчавший чело – вдовий пик, – по-прежнему придавал овальному лицу воинственность. Морщины, эта единственная печать прожитых лет, избороздили по-девичьи прозрачную кожу на тонком, с благородными очертаниями лице, чья красота хоть и была тронута временем, но по-прежнему поражала, как, впрочем, и весь ее подтянутый, элегантный облик.

Ее наряд соответствовал предстоящему напряженному рабочему дню: шерстяное классического покроя платье ее любимого нежно-голубого цвета, весьма к лицу был и кружевной белоснежный воротник, подчеркивающий мягкую женственность ее шеи. В ушах были строгие бриллиантовые серьги – единственное на сегодня украшение, не считая золотых часов и колец.

От прошлогодней пневмонии не осталось и следа. Причин жаловаться на здоровье не было. Жажда деятельности и напористость переполняли, как в молодые годы, все ее существо.

«Вот проблема, – подумалось ей, – на что бы направить эту мою непоседливость?» Она положила руку на подлокотник, откинулась в кресле и улыбнулась: «Праздным рукам черт работу ищет, так что лучше уж побыстрей придумать, чем заняться, а то опять такого наворочу…» Она рассмеялась. Считалось, что у нее работы невпроворот – ведь она по-прежнему управляла огромной финансовой империей, расположенной на доброй половине земного шара. Конечно, нужно быть в курсе, но дело настолько отлажено, что и азарт не к чему приложить. Эмма обожала преодолевать препятствия, и именно их ей сейчас не хватало. Церберство было ей не по нутру. Оно не давало пищи воображению, не заставляло кровь играть и сердце биться так, как, когда она, бывало, крутилась, словно заводная, заключая одну сделку за другой. Потребность скрещивать острые, как шпаги, мысли в борьбе с конкурентами за господство на международных рынках так давно превратилось для нее в привычку, что стало необходимостью, неотъемлемой частью жизни.

Она нетерпеливо поднялась, пересекла легкой быстрой походкой комнату и открыла громадное окно с толстыми стеклами. Потом глубоко вздохнула и окинула взором открывавшийся вид: безупречную, без единого облачка, синь неба, залитую весенним солнцем яркую зелень только раскрывающихся почек на похожих на скелеты деревьях, желтизну нарциссов, чьи задранные вверх головки, разбросанные как попало по краю лужайки под дубом-великаном, кивали в такт дуновению весеннего ветерка.

– прочла она вслух и подумала: «Боже, я учила это стихотворение Уордсуорта в деревенской школе в Фарли. Как давно это было, а я все еще помню, смотри-ка».

Она подняла руку, чтобы закрыть окно, и на среднем пальце левой руки блеснул огромный фамильный изумруд Макгиллов. Она носила этот камень с того самого дня в мае 1925 года, когда его надел на ее палец Пол Макгилл. Выбросив обручальное кольцо, символ ее неудачного брака с Артуром Эйнсли, Пол сказал тогда: «Пусть мы не венчались в церкви, ты – моя жена. Отныне и до смертного часа».

Их ребенок родился накануне утром. Их обожаемая Дэзи, зачатая в любви, выращенная в любви. Самая любимая из всех детей, так же как ее дочь – Пола, была любимой внучкой, наследницей ее громадной торговой империи и половины колоссального богатства Макгиллов, которое перешло к Эмме по наследству после смерти Пола в 1939-м. Четыре недели назад Пола родила близнецов – ее первых правнуков. Завтра их будут крестить в старинной церкви в Фарли.

Эмму одолевали сомнения, стоило ли ей поддаваться на уговоры Джима Фарли, мужа Полы. Джим, уважающий традиции, хотел, чтобы его детей крестили в той же купели, что и всю семью Фарли, да и всех Хартов тоже, включая и саму Эмму…

Ну да ладно, решила она, сейчас уже все равно поздно отказываться, да, наверное, так и впрямь лучше. Ведь она уже отомстила Фарли. Ее вендетта длиной почти в целую жизнь подошла к концу, и теперь семьи соединились через брак Полы с Джеймсом Артуром Фарли, последним из потомков древнего рода. Кто прошлое помянет, тому глаз вон!

Правда, когда о крещении прослышал Блэки О'Нил, он хихикнул, заметив – его седая бровь при этом поползла вверх, – что даже прожженные циники становятся сентиментальными на старости лет. Он вообще последнее время часто ее поругивает. Может, правильно? И все же ей, похоже, удалось справиться с призраком прошлого. Похороненный вместе с умершими, он ее больше не тревожит. Главная забота теперь – будущее. А будущее – это Пола, Джим, их дети.

Вернувшись к столу, Эмма надела очки и углубилась в лежащие перед ней бумаги. Речь шла о деревне Фарли. Документы были подписаны ее внуком Александром – он вместе с Китом, ее сыном, управлял принадлежащими ей фабриками. В своей неподражаемой манере разложив все по полочкам, он без обиняков сообщал, что фабрики, которые вот уже сколько лет прибыли не приносили, сейчас оказались вовсе на грани банкротства. Ей предстояло решить: продолжать работать себе в убыток или остановить производство. Чутье подсказывало последнее, но до практичности ли, когда речь идет о ее родной деревне и благополучии ее обитателей? Она специально просила Александра что-нибудь придумать, чтобы выбраться из создавшегося сложного положения, и теперь надеялась, что ему это удалось. В любом случае ждать оставалось недолго – он уже был в пути.

Эмма уже знала, как разрешить ситуацию на заводе в Фарли. С другой стороны, она хотела дать Александру возможность разобраться с этим самому: не стоило связывать ему руки. Она просто желала его испытать, призналась она самой себе, как испытывала всех своих внуков и внучек. Разве она не имела на это права? Наоборот, это был ее долг. Ей самой все досталось тяжким трудом. Всю жизнь она шла к однажды поставленной цели, самоотверженно работала, забыв о других проблемах, боролась со звериной решимостью и безжалостностью. Ради своего дела она была готова принести в жертву все. Ей самой ничего с неба не свалилось. Свою могущественную империю она построила сама, своими собственными руками. Все это принадлежало ей – ей и никому другому, – и поэтому теперь она могла распоряжаться всем, как посчитает нужным.

Подчиняясь холодному расчету, она тщательно выбрала тех, кто станет ее наследниками. Согласно новому завещанию, составленному год назад, из пяти ее детей четверым не достанется ничего. Все отойдет в пользу внуков. Но она не прекращала приглядываться к ним, пытаясь выяснить, чего же они стоят, разглядеть признаки слабости, и в то же время надеялась, что не найдет ничего.

«Я в них не обманулась, – довольно подумала она и тут же почувствовала укол тревоги. – Нет, это не совсем так. Есть среди них один, в ком я не уверена и на кого положиться не могу».

Эмма открыла верхний ящик стола, достала листок бумаги. Она стала смотреть на список внуков, который она собственноручно составила прошлой ночью, впервые ощутив какое-то смятение.

«Неужели мои подозрения верны, и в колоде сидит джокер? – думала она с беспокойством, перечитывая имена. – И если это так, то что же мне делать?»

Глаза возвращались к одному и тому же имени. В задумчивости она печально покачала головой.

Людское коварство давно уже перестало удивлять Эмму. За долгие годы своей неординарной, подчас нелегкой, жизни она сумела отточить до совершенства природную проницательность и интуицию. Ее давно уже ничего не удивляло, более того, не склонная к иллюзиям, она привыкла ждать от людей, включая близких, худшего. И все же Эмма была немало обескуражена, когда в прошлом году узнала от Гэй Слоун, своего секретаря, что четверо ее старших детей строили против нее козни. Одержимые алчностью и тщеславием, прибегнув к закулисным интригам, они вознамерились отобрать у нее созданную ею империю. Однако они серьезно просчитались. На смену возмущению и боли, охватившим Эмму, когда она узнала о предательстве, быстро пришла холодная беспощадность. Она действовала быстро, с великолепным мастерством и изобретательностью, присущим ей в борьбе с любым противником. Прочь были отброшены родственные чувства, эмоции: она не позволяла им притупить свой ум, который неизменно спасал ее в самых отчаянных ситуациях.

Перехитрив незадачливых заговорщиков и нанеся им решительное поражение, она наконец с горечью и отрезвлением поняла, что родная кровь бывает и разбавленной. Эмма была поражена, узнав, что родственные узы ослабевали, когда на карту ставились большие деньги и – что еще важнее – большая власть. Люди не остановились бы и перед убийством, чтобы захватить хоть малую толику того или другого. Несмотря на переполнявшее ее презрение к собственным детям, она тем не менее была уверена в своих внуках, в их преданности. И вот теперь один из них вынуждал ее пересмотреть свои взгляды и усомниться в своих оценках.