На следующий день почта доставила Джослин письмо от тети Эльвиры. Недобрые предчувствия охватили ее при одном взгляде на конверт. Соблазн отложить чтение неприятного письма на следующий день, чтобы не портить день рождения Дэвида, был велик, но любопытство взяло верх. Сорвав печатку, она прочла следующее:


"Дражайшая моя племянница,

Расследование показало, что в Испании ты не встречалась с майором Дэвидом Ланкастером, так что твоя «давняя любовь» оказалась не чем иным, как циничным браком по расчету.

Мой поверенный также обнаружил, что вы подали прошение о признании брака недействительным. Все это совсем не соответствует тому, что твой милый отец имел в виду для своей единственной дочери, и я не сомневаюсь в том, что суд весьма сурово отнесется к твоей попытке обойти условия его духовного завещания.

Хотя я не сомневаюсь в том, что мы можем выиграть дело в суде, нам было бы очень неприятно заходить настолько далеко. Кроме того, я уверена в том, что ты не хочешь опозорить твою семью так, как это сделала твоя мать.

Вот почему мы с Уиллоби готовы разделить с тобой состояние Кенделов: ты получишь двадцать процентов, а остальное отойдет моему мужу, который по праву должен был бы получить все эти деньги с самого начала. Ты будешь неплохо обеспечена, так что я не сомневаюсь, что ты оценишь справедливость и щедрость нашего предложения.

Однако если ты откажешься пойти на этот компромисс, то я боюсь, что мы вынуждены будем подать на тебя в суд.

Я буду ждать твоего ответа в течение двух недель.

Эльвира Кромарти".


В порыве ярости Джослин скомкана письмо и швырнула его в камин, жалея, что в это время года там не зажигают огня. Однако ее гнев быстро остыл, оставив после себя пульсирующую в висках головную боль.

Ей следовало бы знать, что сельская идиллия не может длиться вечно. Если ее тетка решила начать расследование, то нужные факты найти было несложно. Стоило задать несколько вопросов однополчанам Дэвида, у которых нет причин говорить не правду, и выяснится, что Джослин действительно не встречалась с ним в Испании. Признание брака недействительным не афишируется, но, несомненно, адвокаты и клерки насплетничаются между собой.

Видимо, графине сказали, что основания для ее судебного иска не слишком убедительны, и она решила попробовать запугать племянницу. Эльвире предстоит устроить целый выводок детей, так что скандал ей совершенно не нужен, но если несколько угрожающих писем помогут ей ухватить, кусок полученного Джослин наследства, то ей не жалко потратить время на их написание.

Джослин нахмурилась. Чутье подсказывало ей, что следует предложить Эльвире подавать в суд, коль ей это угодно, проигнорировав ее требования. А если она заупрямится, то дядя Уиллоби скорее всего вмешается и запретит жене подавать иск. Хотя он и побаивается своей решительной жены, но еще больше он не любит дурную славу.

Но она вполне допускала, что ее желание побороться неразумно, ибо проистекает из ее давней неприязни к тетке. Возможно, целесообразнее начать переговоры и не подвергать себя опасности неприятного судебного разбирательства.

Джослин содрогнулась, вспомнив развод родителей. Возможно, окружавшие ее взрослые считали, что оградили ее от скандала, но она все знала. Она слышала перешептывание прислуги. Видела, как зеваки толпятся вокруг Кромарта-Хаус, жадно глядя на двери и окна.

Но самым болезненным было воспоминание о том дне, когда тетя Лора довела ее есть мороженое. Они прошли мимо витрины типографии, где были выставлены последние карикатуры, отражавшие политические события и скандалы. Перед витриной толпились мужчины, которые грубо хохотали, читая заголовки. Джослин услышала слово «Кромарти» в сопровождении слов, которых она не поняла, и увидела мерзкие изображения мужчин и женщин, делавших какие-то странные вещи.

Тетя Лора, бледная и расстроенная, постаралась как можно скорее у нести ее оттуда Забыв о мороженом, они бросились домой я больше никогда не упоминали об этом случае. Даже сейчас при воспоминании о давно минувшем эпизоде Джослин почувствовала тошноту.

Как ни противно было признаваться, леди Кромарти была права: покойный граф не одобрил бы действий своей дочери. Если даже Джослин отдаст Эльвире примерно двадцать процентов своего состояния, денег у нее все равно останется больше чем достаточно.

Но при мысли, что она позволит тете Эльвире выиграть дело, у Джослин закипала кровь. Она скорее передаст деньги непосредственно детям Уиллоби и Эльвиры, чем позволит ей торжествовать. Дети ей симпатичны, и она таким образом убьет сразу двух зайцев: поможет им получить самостоятельность и лишит тетку возможности торжествовать новую победу.

Джослин решила, что обсудит этот вопрос с Давидом. Его спокойная логика поможет ей выбрать наилучший путь. Но она не будет делать это сегодня. День его рождения — неподходящий момент обсуждения угроз ее тетки.

Глава 29

Джослин хотелось устроить для Дэвида по-настоящему праздничный обед, поэтому она уделила особое внимание своей внешности и надела платье из шелка цвета золота в тонкую черную полоску с весьма эффектным декольте. Мари сделала ей прическу из множества волн и локонов, которые подчеркивали изящные линии ее шеи. В качестве украшений Джослин выбрала золотые серьги и колье, усеянное небольшими топазами и изумрудами, которые делали более заметной игру зеленоватых и золотых искр в ее карих глазах.

Ее усилия были вознаграждены тем восхищением, которое вспыхнуло во взгляде Дэвида, когда она вошла в малую гостиную.

— Ты сегодня особенно хороша, моя милая девочка, — проговорил он с улыбкой. — Сегодня какой-то особый день?

Не дожидаясь ответа, он привлек ее к себе для приветственного поцелуя. При этом большой палец его руки скользнул по ее обнаженной спине вдоль ворота платья, так что по ее телу пробежала сладостная дрожь. Джослин охотно приникла к нему, сумев забыть недавнюю угрозу графини.

Спустя несколько секунд она неохотно отстранилась и сказала:

— День действительно особый, мой скрытный друг. Это твой день рождения.

— Боже правый, действительно! — удивленно сказал он, входя в столовую. — Честно говоря, я совсем забыл. Я уже много лет не обращаю особого внимания на то, что судьба прибавила мне еще один год. — Усадив Джослин за стол, он добавил:

— Полагаю, тебе сказал Стреттон?

— Естественно. Старые слуги семьи всегда все знают. А ты — центр этого мирка. Будь у меня больше времени, я бы организовала праздник, чтобы все твои арендаторы могли повеселиться на дне твоего рождения вместе с тобой. — Она лукаво улыбнулась. — Ты знаешь, что в этом случае принято делать? На открытом огне жарят целую говяжью тушу, выставляют бочки сидра и эля, устраивают игры, песни и танцы. Дэвид содрогнулся:

— Я рад, что ты этого не сделала. Я еще не готов настолько убедительно играть роль сельского лорда.

Джослин с улыбкой подняла свой бокал:

— С этой задачей ты справишься безупречно, лорд Престон.

Он ответным жестом поднял бокал:

— Хотел бы надеяться, леди Престон.

Его выразительный взгляд заставил ее снова ощутить сладкую дрожь. Может быть, ей следовало бы предложить ему вновь отправиться в винный погреб за шампанским? Это могло бы стать уэстхольмской традицией…

Нет, ей не подобает устанавливать новые традиции. Вскоре она уедет из Уэстхольма и, наверное, больше никогда не вернется. Их жизни, которые так причудливо переплелись между собой, снова пойдут раздельно. Но этим вечером они отпразднуют день рождения, который Дэвид уже не рассчитывал встретить.

Обед был несколько более пышным, чем обычно: с двумя переменами блюд и разнообразными винами. Они обсуждали те успехи, которых каждому удалось добиться в избранных ими направлениях, обменивались идеями, предлагали друг другу новые решения. Иногда их пальцы соприкасались, а один раз она поднесла к его губам кусочек яблочной тартинки на своей вилке. Это был обед двух влюбленных, внезапно поняла Джослин, чувствуя, что кровь играет в ней, словно хорошее шампанское: взгляды и прикосновения были важнее, чем суп или салат. Ох, это было так опасно, но она не чувствовала в себе силы что-то изменить.

Поскольку они были за столом одни, они отбросили глупую условность, согласно которой дамы уходят, предоставляя джентльменам пить портвейн в одиночестве. Они остались за шампанским, обсуждая все на свете, начиная с приближающейся парижской мирной конференции и кончая лучшими сортами пшеницы.

Любуясь тем, как свет от свечей подчеркивает выразительные черты лица Дэвида, Джослин пыталась понять, в какой момент он стал для нее столь привлекательным. Когда они впервые познакомились, он был болезненно худ и острые скулы обтягивала почти прозрачная смуглая кожа. Ему и сейчас можно было бы набрать несколько лишних фунтов веса, но теперь он был мужчиной в расцвете сил, человеком, которого окружала атмосфера спокойного самообладания и мужественности, делавшая его почти неотразимым. Ее взгляд задержался на его красиво очерченных губах, и она вспомнила их вкус. А потом она подняла глаза — и увидела, что он наблюдает за ней не менее пристально, чем она за ним.

Секунду она испытывала такое томление, что сердцу стало больно. Может быть, ей остаться здесь, отказаться от другого мужчины так же, как Дэвид отказался от другой женщины? Он дал ей ясно понять, что готов жить в соответствии с теми обетами, которые они дали. Она могла бы найти себе занятия в этом чудесном поместье, проводить ночи в его объятиях…

Нет! Она катастрофически близка к тому, чтобы полюбить Дэвида, но у нее нет сил и смелости на это решиться. Джослин быстро встала из-за стола, с напускной веселостью проговорив:

— Как поздно мы засиделись! Уже почти десять. Я вдруг так устала, что едва могу уследить за ходом нашего разговора. Дэвид взглянул на каминные часы.