— Поторапливайся, — прорычал мужчина, и тут Энни поняла, кто стоит перед ней и кого ей напоминает этот молодой грубиян.

— Здесь нет никакой Франчески Хэррисон, — твердо сказала она и попыталась захлопнуть дверь.

Посетитель, не обращая внимания на эти слова, быстрым движением вставил ногу в щель полуоткрытой двери и, оттолкнув Энни, прошел в холл.

— Передай ей, что пришел ее брат Гарри и хочет с ней потолковать.

Энни расправила плечи, радуясь тому, что успела снять фартук, по крайней мере, она не походила на служанку, и это добавило ей мужества и уверенности в себе.

— Я пойду и узнаю, дома ли она, — сказала она с достоинством, хотя у нее тряслись от страха колени. — Прошу вас подождать здесь, в холле.

Гарри наблюдал, как она поднималась по ступеням наверх, и отметил про себя, что эта экономка выглядела весьма привлекательно, — при других обстоятельствах он был бы не прочь пофлиртовать с ней — ему всегда нравились женщины постарше. Но сейчас его интересовали более насущные проблемы. При одной мысли о том, что его милая сестрица нянчит незаконнорожденного ребенка, прижитого от китайца, и любезничает с этим косоглазым, прямо под самым его носом, гнев вспыхивал в Гарри с новой силой. И об этом знает весь Сан-Франциско!

Энни вошла в маленькую гостиную Фрэнси и плотно прикрыла за собой дверь. Потом без сил привалилась к ней и закрыла глаза.

— Это Гарри, — произнесла она наконец с трудом. — Он ждет тебя внизу. Он знает, что ты здесь.

Глаза Фрэнси потемнели от испуга и неожиданности. Она принялась шарить взглядом по комнате, пытаясь, как маленькая, найти укромное место, чтобы исчезнуть, спрятаться.

— Ничего не выйдет, — сказала Энни, внимательно наблюдая за ней. — Тебе придется встретиться с ним. И поговорить — раз и навсегда. — Она обняла подругу за плечи. — Он ничего не сможет тебе сделать, Фрэнси. Ничего. Ты помнишь, что говорил Лаи Цин? Ты свободная совершеннолетняя женщина. Твой брат не является твоим опекуном. В конце концов, тебе двадцать пять лет. Ты принадлежишь себе. Поговори с ним. А потом забудь, что случилось, и продолжай жить дальше.

Энни крепко сжала ее руки, пытаясь вдохнуть мужество в совершенно растерявшуюся Фрэнси.

— Но я не могу, не могу… — повторяла та испуганным голосом как заведенная. Услышав шум, из своей спальни выбежал Олли и прижался к матери. Фрэнси обняла его и с силой привлекла к себе. — Нет, Энни, ни за что на свете.

— Ты должна, — продолжала настаивать Энни. — И можешь. Вспомни Лаи Цина и все, что он тебе говорил. И еще — подумай об Олли — для него не менее важно избавиться от этого вечного проклятия. Он не должен унаследовать твои страхи!

— Какое проклятие, какие страхи? — спрашивал не на шутку перепуганный мальчик.

Фрэнси взглянула на сына и поняла, что ей, хочешь не хочешь, все-таки придется, хотя бы ради его будущности, вступить в поединок с прошлым.

— Ничего страшного, сынок, — успокоила она ребенка. — Ты же знаешь, что разговоры взрослых не имеют к тебе никакого отношения. Лучше пойди на кухню, съешь парочку пирожных и выпей стакан молока. Просто пришел человек, с которым мне необходимо встретиться.

Энни приоткрыла дверь, и успокоенный малыш резво запрыгал по ступенькам, направляясь на кухню. Фрэнси взглянула в зеркало и пригладила волосы. Белоснежная блузка и серая шерстяная юбка сидели на ней безукоризненно. Энни одобрительно кивнула:

— Ты выглядишь прекрасно. Не стоит специально переодеваться, чтобы побеседовать с Гарри Хэррисоном. Наряды лучше приберечь для другого случая.

— Проведи его в свой офис, Энни, — наконец приняла решение Фрэнси. — Я спущусь через минуту.

Она нервно пробежалась пальцами по воротнику. Руки дрожали, но Фрэнси ничего не могла с собой поделать. Все старые, привычные страхи снова обступили ее. Ей вспомнилось одиночество и боль, побои и зарешеченные окна, ненависть отца и равнодушие Гарри. И тогда она сказала себе, что Энни и Лаи Цин правы, а она поступает глупо, опасаясь брата, — тот ничего не в состоянии ей сделать. К черту Гарри — она сама себе хозяйка. Немного взбодрив себя таким образом, Фрэнси спустилась по лестнице и направилась по коридору к кабинету Энни. Та ждала ее у дверей, и Фрэнси увидела в ее взгляде одобрение и пожелание удачи. Вооружившись молчаливой поддержкой подруги, Фрэнси вошла в комнату.

Гарри стоял у стола. Он выглядел точно так же, как в день своего великого торжества, когда весь Сан-Франциско прибыл к нему во вновь построенный дом, чтобы поздравить с днем рождения, — молодой Хэррисон был высок, красив и самоуверен и весь кипел от сдерживаемого гнева. Он с пренебрежением посмотрел на сестру, а Фрэнси в ответ еще выше подняла голову, чтобы показать и ему и себе, что ни капельки не боится.

— Зачем ты пришел сюда, Гарри? — спросила она брата, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнение. Энни, которая подслушивала за дверью, скрестила на счастье пальцы и поощрительно закивала, мысленно призывая Фрэнси вести себя порешительнее.

— Что ж, ты вправе задавать вопросы, сестренка, — издевательским тоном произнес Гарри, делая шаг в ее сторону. — Ведь ты у нас вернулась с того света.

Фрэнси собрала все свое мужество и, вспоминая поучения Лаи Цина, выпалила Гарри прямо в лицо:

— Я думаю, нам лучше забыть, что мы брат и сестра. Нам вполне успешно удавалось избегать друг друга в течение многих лет, и у меня нет ни малейшего желания видеть тебя чаще.

— Что ж, я думаю так же. — Неожиданно он схватил Фрэнси за плечи и впился глазами в ее лицо. — Какое право ты имеешь стоять здесь и спокойно разглагольствовать о том, что не желаешь меня видеть. Меня — Гарри Хэррисона! Ты, ничтожество, которое ничего не сделало для семьи, а, наоборот, лишь пачкало наше имя! Сначала ты удрала из дома с официантом, а теперь продалась какому-то жалкому китайцу и прижила от него ребенка. Какое право, черт возьми, ты имеешь называть себя Хэррисон, я тебя спрашиваю?

— Должна напомнить тебе, что это право я имею по закону. Это также и моя фамилия. — Чем спокойнее она говорила, тем сильнее его пальцы вонзались в ее тело. Тогда Фрэнси повысила голос: — Должна также напомнить тебе, Гарри, что физическое насилие — даже если к нему прибегает Хэррисон — не слишком поощряется властями в наше время. Если ты позволишь себе лишнее я вызову полицию.

Он резким движением отпустил ее и отошел назад. Фрэнси очень хотелось помассировать стонущие плечи, но она не могла доставить Гарри удовольствие, показав, что ей больно. Вместо этого она спокойно смотрела на него в упор, стараясь унять бешено колотившееся сердце.

— Есть еще одна вещь, которую я не прощу тебе никогда, — произнес Гарри через некоторое время. — Ты убила нашего отца — и это так же верно, как если бы ты приставила ему к виску пистолет и спустила курок. Именно тебя он отправился искать в ту злополучную ночь — тебя и твоего любовника. Ему следовало бы спокойно спать у себя дома, а не бегать по улицам за дочерью-шлюхой. А теперь ты почтила его память тем, что принесла в подоле незаконного ублюдка. Господи, должно быть, отец переворачивается сейчас в своей могиле!

— Надеюсь, что так.

— Насколько я понимаю, твой сын наполовину китаец? Фрэнси не ответила, Гарри вновь вскипел от гнева.

— Это так или нет? — настойчиво допытывался он.

— Думай как тебе хочется.

— Когда отец погиб, я дал слово, что пусть ценой собственной жизни, но увижу тебя мертвой. — Гарри направился к двери, затем неожиданно повернулся и пристально посмотрел на нее. — Нам еще предстоит посчитаться, — предупредил он. — Не думай, что тебе все сойдет с рук. Хэррисоны всегда держат свое слово.

Энни отпрыгнула от двери, и вовремя. Рывком распахнув дверь, Гарри вышел из кабинета и торопливо зашагал по коридору. Энни бросилась к подруге и обняла ее.

— Ты была великолепна, — воскликнула она. — Проявила столько силы и мужества. И самое главное — ты оказалась права во всем!

Фрэнси, вся дрожа, упала в кресло, желая только одного — дать волю слезам, но много лет назад она пообещала себе, что больше плакать не станет, в ее жизни и так было достаточно слез.

— По крайней мере, с этим покончено, — успокаивая подругу, произнесла Энни.

Фрэнси подняла на нее глаза, полные непролившихся слез.

— Не думаю, Энни, — промолвила она. — Не верю, что с этим покончено. Боюсь, все еще только начинается.

Лаи Цин мрачно выслушал рассказ Фрэнси о встрече с братом и был вынужден согласиться — ничего еще не кончилось.

— Это никогда не кончится, — подвел он кратко итог. — Но неужели ты позволишь, чтобы тень семейной вражды отравила всю твою жизнь? Ты собираешься сидеть и ждать, пока Гарри не начнет осуществлять какой-нибудь сумасшедший план? Не лучше и позабыть на время обо всем неприятном и жить в полную силу? Позволь мне напомнить тебе, Фрэнси, что только очень молодые люди полагают, что жизнь длинна. Чем старше мы становимся, тем чаще возвращаемся памятью к тем моментам в жизни, которые могли использовать себе на благо и в удовольствие, но беззаботно отшвырнули прочь. Подобные моменты постепенно накапливаются и превращаются в минуты, часы… наконец, в годы.

Тебе есть что ждать от жизни, Фрэнси. Я пытался научить тебя тому, что знаю сам, хоть это ничтожно мало. Мне хотелось научить тебя быть сильной. Если ты правильно усвоила мои уроки, попытайся изменить свою жизнь. Она принадлежит только тебе. Попробуй сделать так, чтобы она приносила тебе как можно больше счастья.

Фрэнси вспомнила вновь о словах Лаи Цина несколько недель спустя, когда из Нью-Йорка позвонил Эдвард. Линия была чрезвычайно загружена, и казалось, что его голос раздается из-за тридевять земель. Но это был его голос, и он сообщал Фрэнси, что Эдвард Стрэттон садится сию минуту в поезд, отправляющийся в Чикаго, а завтра пересаживается на другой, который и доставит его к ней через двое суток.