Но миссис Моррис поставила общественность в известность, что, по словам Сэмми, тот обнаружил Джоша на берегу канала, когда тот стоял, склонившись над телом мертвой девушки, наполовину лежащим в воде. Миссис Моррис также сообщила, что Джош отрицал свое участие в преступлении, а Сэмми, «вы ведь знаете, что он всегда был без ума от Джоша», поверил ему. И бедный парень побежал к дому Фрэнка Эйсгарта, чтобы попросить помощи у сестры преступника. Разве она могла отказать брату? Ведь она заменила Джошу мать с того самого момента, как их мать, Марта Эйсгарт, умерла. Девушка ухаживала за малышом, словно за собственным сыном, хотя и сама была еще совсем дитя. Естественно, Энни заявила, что не верит в виновность Джоша, и отдала Сэмми сотню фунтов, которые ей завещала тетя Джесси. После этого Сэмми вернулся домой и рассказал матери о случившемся, а потом убежал вместе с Джошем. Теперь она, миссис Моррис, ума не может приложить, куда они делись.

— Я не прощу Джошу Эйсгарту, что он сбил моего мальчика с верного пути, — заявила она соседям, жадно внимавшим каждому ее слову, и вытерла краем чистого цветастого фартука уголки глаз. — Сэмми нет больше со мной, и я вряд ли его увижу при жизни.

Если Энни Эйсгарт и догадывалась, куда отправились беглецы, то никому об этом не рассказывала. Но всякий, кто видел ее на рынке в Мейполе, где она обычно закупала провизию, готов был бы поспорить на десять фунтов, что за эти несколько дней Энни превратилась из двадцатишестилетней девушки в женщину лет сорока. «Бедняга, — говорили о ней, — она любила Джоша, словно собственного сына. Будьте уверены, она никогда не донесет на него в полицию, даже если ее будут пытать».

Что же касается Фрэнка Эйсгарта, то он, едва взглянув на заголовки газет, в которых упоминалось имя его сына, так и не смог оправиться. С тех самых пор он ни разу больше не вышел из дома и жил в уединении, погрузившись в абсолютное молчание. Единственным человеком, который ухаживал за ним, была его преданная дочь Энни.

Глава 8

1905

Детство Фрэнси постепенно отходило в прошлое, и, проснувшись однажды утром, она вспомнила, что сегодня ей исполняется восемнадцать. Она вскочила со своей узкой кровати, обшарпанной и колченогой, той самой, на которой она спала последние четырнадцать лет, и бросилась к зеркалу. Ей хотелось увидеть, изменило ли столь ожидаемое восемнадцатилетие хоть что-нибудь в ее облике. Но лицо, внимательно смотревшее на нее, ни на йоту не отличалось от того, что было вчера, и ни чуточки не повзрослело.

Днем отец в очередной раз пригласил ее к себе в кабинет. Фрэнси почтительно стояла перед ним, по привычке благонравно сложив руки и опустив глаза, но чувствовала, что продолжает ненавидеть его каждой клеточкой своего тела.

Гормен Хэррисон хмурился, недовольный тем, что видел перед собой. Дочери уже исполнилось восемнадцать, но, на его взгляд, она по-прежнему оставалась сущим ребенком. Конечно, если дать за ней солидное приданое, то сбыть ее с рук не составит труда, но Гормен не мог отдать руку дочери первому встречному — у нее родятся дети, его внуки, а их положение должно соответствовать тому высокому престижу, который фамилия Хэррисон имела в деловом мире. Он насупился, размышляя, как придать дочери более достойный облик. В конце концов, черт возьми, столько лет общения с гувернанткой не могли пропасть даром, и если не внешностью, то манерами и умением одеваться Франческа должна привлечь к себе светских молодых людей и вступить в достойный брак. Но если его планы провалятся, и Фрэнси окажется не в состоянии поддержать честь семьи выгодным замужеством, тогда он просто объявит всем, что ее здоровье в опасности, и отправит дочь на ранчо на неопределенное время, чтобы та не маячила перед глазами.

Фрэнси тихо стояла, опустив очи до полу все то время, пока Гормен предавался размышлениям, а он вдруг заметил, как она сильно выросла и оформилась за последний год и вытянулась. Гормен вглядывался в дочь повнимательнее. Что ж, может быть, все не так безнадежно? Спину Фрэнси держала прямо, цвет лица у нее превосходный, а волосы блестели. Груди едва были заметны под толстым шерстяным платьем, но обладали красивой округлостью. Таким образом, проинспектировав дочь вторично, Гормен решил, что, несмотря на детское выражение лица и абсолютный инфантилизм, при известной сноровке выдать Фрэнси замуж все-таки удастся. Конечно, придется раскошелиться на приданое, не без того. Но за свои деньги он вправе рассчитывать на аристократическое происхождение и даже титул будущего жениха. И никак не меньше!

— Итак, сегодня тебе исполняется восемнадцать, Франческа, — торжественно сообщил он.

Фрэнси взглянула на отца с удивлением. Он ни разу не вспоминал о предыдущих днях ее рождения, поэтому она думала, что он забыл об этой дате.

Затем Гормен сказал:

— Пожалуйста, попроси мисс Джеймс зайти ко мне в три пса. Предупреди ее, что я хочу обсудить с ней кое-какие важные дела.

— Хорошо, отец.

Она подождала еще минуту, не добавит ли он что-нибудь к сказанному, но Гормен промолчал и жестом отпустил дочь.

Когда он, наконец, встал из-за стола, его глаза довольно поблескивали. Хэррисон был вполне доволен своим планом: удачное замужество могло, с одной стороны, полностью избавить его от хлопот с дочерью, с другой же, если умно повести дело, добавить позолоты к его собственному имени. Но ему потребуется помощь — Гормен был не очень сведущ в такого рода делах. Подняв телефонную трубку, он попросил соединить его с миссис Брайс Лилэнд, одной из светских львиц Сан-Франциско. Гормен сообщил ей, что нуждается в ее совете и помощи, и получил приглашение навестить леди у нее дома за чашкой чаю. Гормен объяснил миссис Лилэнд свои проблемы, связанные с дочерью, трудным, некоммуникабельным ребенком. Он, разумеется, делал все, что мог, и постарался дать ей достойное воспитание, но ведь миссис Лилэнд умная женщина и знает, как трудно воспитывать девочку без матери. Франческа очень застенчива, но ей уже восемнадцать и пора выводить ее в свет. Ей так нужна опека доброй, понимающей женщины…

Миссис Брайс Лилэнд улыбалась, слушая Гормена, заинтригованная неожиданным предложением одного из самых влиятельных людей города. В ее изворотливом уме тут же родилась мысль, что, опекая Фрэнси, она сможет представить Гормену Хэррисону своих собственных племянниц. Как знать, ведь он так и не женился вторично после десяти лет вдовства, но, правда, был уже несколько-староват для юных дебютанток.

Вечером того же дня мисс Джеймс объявила Фрэнси о том, что скоро ей предстоит познакомиться с избранным обществом Сан-Франциско.

— Но зачем? — недоумевала Фрэнси, пораженная услышанным. — Я не знаю ни одного человека из общества. Какое им до меня дело?

— Таково желание вашего отца, — последовал ответ гувернантки, которая тут же углубилась в длинный список портных, парикмахеров, перчаточников и обувщиков, а также учителей танцев и хороших манер в обществе. Этот ценный документ Гормен получил из рук миссис Лилэнд.

— Ваш отец через два месяца собирается дать бал в честь вашего восемнадцатилетия. Но мы должны начать подготовку к нему немедленно, — добавила гувернантка, не отрываясь от списка.

На следующий же день Фрэнси отвезли в «Париж» — супердорогой и самый модный магазин дамских нарядов, чтобы подобрать ей необходимую экипировку. В соответствии с инструкциями миссис Лилэнд Фрэнси выбирала себе для дневных визитов юбки из светлой тонкой шерсти и подходящие к ним по цвету строгие жакеты и тонкие кружевные блузки. Она покупала шелковые платья для коктейлей и платья из шифона, в которых спускаются к вечернему чаю. Ей приносили на примерку роскошные сплошь из кружев бальные туалеты и бархатные накидки, в которых посещают оперу. К каждому выбранному наряду подбирался полный комплект подобающих аксессуаров: кружевные зонтики, соломенные шляпки, украшенные цветами, туфли, перчатки, чулки. Куплен был даже роскошный, увитый страусиными перьями и сверкающий драгоценностями тюрбан, который полагается носить в особо ответственных случаях. Всю жизнь* Фрэнси одевалась в простые, грубые платья из обычного хлопка или толстой шерсти, поэтому она просто растерялась при виде тафтяных корсетов с ребрами из китового уса и узких, с вытянутыми заостренными носами атласных бальных туфель. Когда же она, надев особенно экстравагантный бальный наряд, посмотрела на себя в зеркало, у нее упало сердце — Фрэнси поняла, что по сравнению с другими, красивыми и холеными девушками она будет выглядеть ужасно: так выглядит тягловая лошадь-полукровка, разукрашенная праздничными бантами и лентами, рядом со стройными, ухоженными и великолепно натренированными чистокровными кобылами.

Тем не менее, времени на переживания у Фрэнси почти не оставалось; весь ее день был заполнен до отказа. Она разрывалась между примерками и поездками в школу, где учили светским манерам. Она теперь знала, как должна сидеть настоящая леди — скрестив лодыжки таким образом, чтобы носки туфель смотрели друг на друга, как пользоваться веером и как правильно двигаться в платье с длинным шлейфом. Она выучила строгий ритуал, согласно которому проходит великосветское чаепитие, и могла поддерживать беседу за обеденным столом. Кроме того, она посещала танцкласс и уже вполне сносно танцевала вальс и польку. По прошествии шести недель все решили, что она готова, и в доме у миссис Брайс Лилэнд был устроен чай, чтобы Фрэнси познакомилась с дамами, список которых утвердил ее отец.

Надев голубое шелковое платье, под цвет глаз, она неохотно двинулась вниз по лестнице, направляясь к кабинету отца и в сотый раз гадая про себя, отчего после стольких лет полного забвения он внезапно решил сделать из нее звезду светского общества города Сан-Франциско. Прежде чем войти в кабинет, она привычно заколебалась, испытывая давно знакомое чувство страха. Затем со вздохом вытянулась в струнку, подняла вверх подбородок и постучала в дверь.