Подписанные копии.

— Я полагаю, что вы в курсе обо всем этом, — сказала Мэгги Кляйн.

— Я… ээ… — заговорил Тодд и начал рыться в куче рядом с ним. — А мои родители прислали что-нибудь? Они упоминали, что отправили письмо. Вообще-то, они говорили, что оба это сделали, так что их должно быть два…

Мэгги Кляйн хлопнула рукой по бумагам, в которых копался Тодд.

— Да. Я их получила. Директор Миллер любезно переслала их мне.

Мэгги попыталась выровнять стопку, но та сползла на пол, и она просто оставила ее лежать посреди оберток от конфет и скомканных салфеток.

— Давайте начнем. Прежде всего я хочу, чтобы вы знали, что реальная сумма собранных денежных средств составила 4846 долларов. Половина пойдет на благотворительность, значит, на данный момент каждый победитель получит…

Она порылась в мусоре на своем столе, нашла калькулятор и начала вбивать цифры.

— 1211,5 долларов, — сказал Тодд.

Мэгги Кляйн раздраженно глянула на Тодда и усмехнулась. Пока не нажала правильные кнопки. Потом ее лицо покраснело.

— Это… что, гм… правильно, Тодд… Молодец.

Я хихикнула и дала ему пять.

Мэгги Кляйн сунула калькулятор назад в беспорядок и взяла себя в руки. Она попыталась глубоко вдохнуть, но в итоге просвистела, как лопающийся шар. Затем положила нашу папку по учебному браку перед собой, но не открыла ее.

— Хорошо. У меня пока не было возможности посмотреть бюджет, который вы сдали на прошлой неделе. Я была немного… занята. Но, в любом случае, боюсь, у меня для вас плохие новости. На сегодняшний день, Тодд, тебя уволили с работы. К счастью, ты устроился на неполный рабочий день в магазин женской обуви. Твой доход снизился до 50.

Тодд сказал:

— В магазин женской обуви?

В то время как я спросила:

— Снизился до пятидесяти?

— Интересная реакция, — сказала Мэгги Кляйн, будто мы были каким-то извращенным научным экспериментом. — Знаете, женщина в такой ситуации часто больше волнуется о снижении дохода, в то время как мужчину заботит понижение в статусе. Молодцы.

Молодцы? Я решила, что Мэгги Кляйн — идиотка. Три месяца консультирования, и она сделала ошеломляющий вывод, что Тодд на самом деле — мужчина, а я женщина.

Эв-мать ее-рика. Звоните в Нобелевский комитет.

— К сожалению, так как вы решили, что Тодд будет единственным кормильцем, вы не можете прибегнуть к доходу Фионы. Если бы могли, то половина денег, заработанных за этот месяц, сохранила бы факторный доход на уровне 150.

Она подняла мохнатую бровь и пару раз качнула головой, прежде чем подытожить:

— Есть о чем подумать, а?

Все, о чем я могла сейчас думать, — это должна ли я всерьез задуматься о парафинизации бровей, поскольку Мэгги Кляйн, очевидно, никогда этого не делала. Она выглядела так, словно у нее на лице сидит пара мохнатых гусениц, которые пытаются поцеловаться. Как я никогда этого не замечала?

Тодд развернулся в своем кресле и положил руку мне на плечо.

— Не беспокойся, дорогая. Мы найдем способ с этим разобраться. Нет! Нет! Я не хочу даже слышать о том, чтобы ты бросала свою страсть — вырезание слонов из мыла. Я знаю, как много это значит для тебя.

Какого черта?

Погодите-ка. Поняла.

Время играть.

Я уставилась на него и сбросила его руку.

— О, правда? — сказала я. — Ты знаешь?

— Разве я не отпустил тебя на конвенцию резчиков по мылу? — сказал он, изображая беспокойство.

— Отпустил? Мне пришлось практически на коленях тебя умолять.

— Ну, знает Бог, ты больше не стоишь на коленях. Но ты не можешь сказать, что я не был благосклонен.

Мэгги Кляйн вмешалась:

— Ладно, Фиона, Тодд. Хватит.

Я не собиралась отступать:

— О да? А что насчет Бобо? Я работала над ним шесть недель. Шесть недель. А ты… ты помыл им свою задницу!

Я закрыла лицо руками и сделала вид, что рыдаю.

— Фиона! Тодд! — рявкнула Мэгги Кляйн.

Тодд поднял руки в воздух.

— Один раз! Один раз я сделал ошибку, а ты никогда не позволишь мне об этом забыть.

Я развернулась, чтобы противостоять Тодду, но его лицо приняло смешное выражение откровенной враждебности ко мне. Это было слишком. Хохот заклокотал в моем горле. Я сжала губы, чтобы сдержаться, но он вырвался через нос и я фыркнула. Это переполнило чашу терпения Тодда, и он взорвался. Мы оба бесконтрольно захохотали.

Мэгги Кляйн не была так уж удивлена. Она закатала вытянутый рукав и скрестила руки на груди.

— Очень увлекательно.

Мы продолжили смеяться. Она откинулась в кресле.

— Вы двое должны прослушиваться для школьной пьесы.

Мы еще немного посмеялись.

— Все. Достаточно.

Мы, наконец, успокоились. Мэгги Кляйн ущипнула себя за нос и глубоко вздохнула.

Именно тогда мы снова услышали снаружи маму с мегафоном. Судя по всему, этот протест стал ежедневным. Мама кричала:

— Хэй, хо! Хэй, хо!

А следом остальные родители:

— Нет учебному браку!

Мэгги Кляйн подлетела к окну, открыла жалюзи и зарычала. Зарычала, без преувеличения, как злая собака. Я никогда раньше не слышала, чтобы взрослые так рычали. Затем послышался ее голос:

— На-на-наше время на сегодня вышло. — Она пересекла свой офис в два шага и распахнула дверь. — Подготовьте бюджет. Ведите записи в своих дневниках. До свидания.

Мы едва успели пройти через дверь, как она ее захлопнула.

— Там, снаружи, — это была твоя мама, да? — спросил Тодд. — Я узнал ее по фото в газете.

— Ага, — сказала я, готовя себя к предстоящему граду оскорблений. Но его не последовало.

— Круто. Итак, ты приняла решение насчет команды и районных соревнований?

Я не могла поверить, что, во-первых, он ничего не сказал по поводу моей матери, а во-вторых, что я собиралась лишиться шанса не опозориться перед публикой.

— Ладно. Я сделаю это, — сказала я. — Черт, так или иначе, у меня уже есть контактные линзы.

— Твои мотивы ясны, — сказал он. — Увидимся на тренировке, Принцесса.

— Нет, если я унюхаю тебя первой, Сеньор.

Глава 25

Когда занятия закончились, мегафоны, наконец, утихли.

Я шла на тренировку, наслаждаясь тишиной, когда услышала, как кто-то позвал меня по имени с другого конца коридора. Навстречу мне шел Джонни Мерсер. Я почувствовала внутри маленький теплый переполох. Думаю, это из-за слов, которые Мар сказала в торговом центре. Не каждый же день встречаешься с тем, кто хочет тебя… трахнуть, черт. Даже если я была абсолютно уверена, что Джонни — это не тот случай. Особенно после того, как унизила его у костра.

Стук его черных ботинок при каждом шаге отдавался эхом в коридоре и, чем ближе он подходил, становился все громче и громче. Приблизившись вплотную, Джонни уставился на меня своими глубоко посаженными карими глазами.

Его щеки пылали от быстрой ходьбы, и на них не было ни следа грубой щетины.

— Привет, Джонни, — сказала я. — Как дела?

Одним легким движением он сбросил рюкзак с плеча и поставил на пол. Расстегнул его и достал мой iPod и колонки. Выпрямился и отбросил назад прядь волос, упавшую ему на глаза. Затем он протянул мне аппаратуру.

— Держи. Я вернул их для тебя.

Он поднял свой рюкзак, застегнул его и забросил на плечо. Потом вскинул голову.

— Ну, увидимся.

— Подожди! — сказала я.

Я коснулась рукой его черной кожаной куртки. Я постояла секунду на цыпочках, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Джонни. Погоди. Слушай, спасибо за все. И мне жаль, что я была такой сукой у костра. У меня было очень плохое настроение.

Он пробежался пальцами по своим волосам медового цвета, и прядь снова упала ему на глаза.

— Не важно. Увидимся.

— Джонни…

— Я должен идти, Фиона. Пока.

Он пошел прочь по коридору. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом. Маленький теплый переполох внутри меня превратился в холодную боль. Одно было точно: Джонни Мерсер определенно не хотел меня трахнуть. Черт, он не хотел даже вести со мной светскую беседу. Мар, должно быть, ошиблась. Или, возможно, я была настолько груба с ним у костра, что он не смог это забыть. В любом случае, ситуация отстой.

Я думала о Джонни всю дорогу до раздевалки. Обо всем, что он сделал для меня. Как часто вступался за меня. Как много раз оказывался рядом, чтобы убедиться, что я в порядке. И я почувствовала, будто потерялась. Или потеряла что-то.

Очень ценное.

И хотела вернуть обратно.

Но сейчас передо мной стоит другого рода искупление. Я надела свои контактные линзы и прокралась в спортзал. У меня не было большого желания извиняться перед Амандой. Я попыталась спрятаться за трибуной, но Симона Доусон заметила меня и пропустила вперед.

— Фиона! Я так рада, что ты вернулась.

Она обняла меня, но я стояла, как дура, потому что не ожидала этого. Когда до меня, наконец, дошло, что она делает, я попыталась обнять ее в ответ, но она уже отпрянула. Таким образом, я оказалась в той полуобнимающей-полупохлопывающей позе, которая является характерной для социопатов[29] и гермафобов[30].

— Спасибо, Симона, — сказала я.

— О! Ты без очков! Ты забрала контактные линзы? Выглядит превосходно! Они тонированные?

— Эмм, да, да, спасибо, и нет, они прозрачные.

— Это твой натуральный цвет глаз? О, такой насыщенный карий!

— Спасибо, Симона.

— Если бы ты воспользовалась тенями и тушью, было бы действительно здорово.

— Возможно, — сказала я. — Только вот это было бы сложно увидеть, если бы я достала свои глазные яблоки.

Симона захихикала.