Яков хитро улыбался, вспоминая прошлое, – он не мог удержаться, чтобы не рассказать своему юному другу эту захватывающую историю, полагая, что ловко выпутался из нее, и стараясь убедить юношу, что не был трусом, несмотря на плотно подбитую одежду, – хотел показать своему дорогому Робби разницу между страхом и здравомыслием.

Рассказывая о случившемся, Яков словно переживал все заново. Он видел себя, вставшего рано утром в тот судьбоносный августовский день 1600 года. Он вспоминал, как Анна сонно наблюдала за одевавшими его слугами, потому что в те дни они с ней еще делили одну постель. Тогда она была с большим животом – Карл родился три месяца спустя.

– Ты рано поднялся, – сказала она. – Почему?

Яков улыбнулся ей, – возбуждение его было так велико, что он, обычно спокойный, с трудом сдерживался.

– Потому что я могу убить превосходного оленя до полудня.

Яков не сказал ей, что направляется на поиски священника-иезуита, который, по словам Александра Рутвена, будет в доме Гаури. Этот иезуит, как сообщил ему Рутвен, имеет мешок испанского золота и замышляет недоброе, поскольку он определенно был послан из Испании, чтобы сеять мятеж в протестантской стране Шотландии.

Выезжая верхом на охоту, Яков пообещал себе приятную награду в виде испанского золота и, что доставляло ему почти равное удовольствие, дискуссии с иезуитом. Мало что так радовало его, как одухотворенная беседа, а теологические споры были для него истинным наслаждением.

Ускользнув от охотников и взяв с собой только молодого постельничего по фамилии Рэмзи, он направился в дом Гаури, где сам граф и его младший брат Александр Рутвен поджидали его. Для короля были приготовлены еда и вино, и он набросился на них с энтузиазмом, потому что был голоден, но вскоре потребовал отвести себя к иезуиту. Молодой Александр предложил свою руку и повел его вверх по винтовой лестнице в круглую комнату, которая, как догадался Яков, была темницей в доме Гаури. Как только тяжелая кованая дверь захлопнулась за ним и Александром, король стал оглядываться в поисках иезуита. Его там не было. Тогда Яков заметил какую-то небольшую дверцу, но не успел открыть рта, как Александр запер большую дверь и обнажил свою шпагу.

Яков смотрел в лицо молодому человеку и прочел в нем намерение лишить его жизни. Его первым чувством был скорее гнев на собственную глупость, чем страх за свою жизнь. Он понимал, что попал в ловушку и что Гаури заманили его сюда, чтобы убить.

И они убили бы его, если бы не счастливая случайность. Яков был другом Рэмзи, и тот был готов рисковать своей жизнью ради него. Таких, как он, было немного, поэтому то, что в тот день Рэмзи находился с ним, было счастливым совпадением. Юноша, заволновавшись из-за долгого отсутствия короля, принялся бродить по дому в его поисках и, услышав крики своего господина, нашел способ проникнуть в круглую комнату через потайную дверь. Рэмзи прибыл вовремя, потому что Рутвен имел преимущество и, если бы не юноша, в доме Гаури непременно произошло бы убийство.

Слуги Рутвена, получившие наказ держаться подальше от круглой комнаты, поспешили за Рэмзи и присоединились к драке. Несколько минут Яков и его слуга сдерживали Рутвена и его людей, и, видя равновесие сил, один из слуг Рутвена отказался помогать своему хозяину, объявив, что не желает принимать участие в убийстве короля.

Map и Леннокс, которые тоже в тот день были на охоте, хватившись короля, подъехали к дому Гаури. Услышав топот копыт, Яков с трудом добрался к окну и выкрикнул:

– Измена! Меня убивают!

Леннокс отыскал приставную лестницу и забрался по ней, но король был спасен только тогда, когда граф Гаури и Александр Рутвен были убиты.

– Вот, Робби, – закончил Яков, – каким был заговор Гаури. Это случилось в Шотландии, а потом я приехал в Англию, и мои враги решили попытать счастья с порохом.

Он заметил, что Роберт с трудом старается его слушать. Бедный мальчик, ему придется научиться сосредоточивать свое внимание!

– Сосредоточенность, юноша, это секрет приобретения знаний – тебе об этом известно? Тренируй мозг, чтобы мысли не блуждали, вне зависимости от того, сколь скучна дорога и сколь приятны могут показаться луга на обочине. Эту науку я рано усвоил. Придется мне преподать тебе урок этого искусства.

– Ваше величество, вы и так мне так много дали!

– Сейчас все твои мысли заняты парчой и бархатом, не так ли? А твой старый папочка пытает тебя своими байками о кровавых убийствах. Дай мне руку, мальчик. Мы пойдем и выберем бархат на камзол и панталоны. И позаботимся, чтобы их сшили без малейшего промедления.

Яков поднялся на ноги и нерешительно раскачивался, пока не оперся на Роберта.

– Не бойся королевы. Она не любит тебя, мальчик, но не сможет повредить тебе. Королева – хорошая женщина, хотя, между нами, я часто считаю ее легкомысленной. А теперь… парча и бархат… шелка и атлас. Мы сделаем из Робби Карра человека, достойного находиться при дворе.

* * *

Принц Генрих выехал верхом из дворца Уайтхолл и свернул на восток. Он был скромно одет и взял с собой только одного слугу, поскольку не желал быть узнанным. Его визиты в Тауэр становились все чаще и чаще, и принц не хотел, чтобы о них пошли разговоры, иначе его отец запретит их. Но если Яков и поступит так, Генрих все равно найдет возможность навещать своего друга. Он мог проявлять упрямство, когда считал себя правым, но был не из тех, кто ищет неприятностей.

Было приятно ехать через Сити, и прогулка всегда доставляла ему удовольствие. Генрих гордился своей страной, которой, как он верил, в один прекрасный день станет управлять. Принц был решительно настроен приносить ей пользу, его голова была полна сотнями идей. Вот почему ему так нравились беседы с его дорогим другом – человеком, которым он восхищался, вероятно, больше всех на свете.

– Такие люди, как он, сделали Англию великой, – говорил Генрих своей сестре Елизавете, и его взгляд становился мечтательным. – Когда он говорит со мной, то открывает мне целый мир. Он должен иметь прекрасный корабль и быть его капитаном. А я бы сопровождал его в его путешествиях к еще неоткрытым землям. Но, увы, я – еще мальчик, а он – узник. Только мой отец может держать такую птицу в клетке.

Вдоль берегов Темзы стояли богатые дома с остроконечными крышами, высокими печными трубами и ухоженными садиками, спускающимися прямо к воде. Генрих чувствовал себя отважным, выехав в путь почти в полном одиночестве, но он решил никогда не проявлять трусости и поклялся, что у него никогда не будет нарядов, подбитых войлоком от кинжала убийцы. Лучше умереть, чем напоминать каждому смотрящему на тебя, как сильно ты боишься смерти!

Когда он станет королем, то непременно окажет поддержку смелым мореплавателям, а если они не будут согласны с ним в отношении государственной политики, не станет обращать на это внимание.

Генрих улыбался, глядя вперед, туда, где на горизонте возвышалась крепость, дворец и тюрьма.

Много людей с чувством обреченности побывало в этих застенках. Как много авантюристов бросало отсюда, с Тауэр-Хилл, последний взгляд на мир. Трава Тауэр-Грин была запятнана кровью королев.

И все же Генрих с содроганием смотрел на Тауэр – серые неприступные стены, бастион, казематы, покрытые свинцом крыши, зубчатые башни. Генрих искал взглядом ту, где томился его друг, – Кровавую башню.

Он чувствовал дрожь отвращения, входя в ворота. Охранники, хорошо знавшие его, отдали ему честь, прекрасно понимая, куда направляется принц. Их сочувствие было на его стороне – в Лондоне многим не нравилось, что ими правит шотландец. Генрих не казался им иноземцем, тем более что бросал вызов отцу, заведя дружбу с одним из его узников.

Стена, окружавшая внутренний двор, была увенчана двенадцатью башнями с фресками. Теперь перед ним простиралась старая крепость со рвом под стеной. Здесь находились центральная башня, королевские апартаменты и тюремная церковь Святого Петра.

Войдя в Кровавую башню, Генрих поднялся по лестнице в верхнюю камеру, где у окна за столом сидел мужчина и что-то быстро писал. Несколько секунд он не замечал принца. Генрих наблюдал за ним, и его гнев походил на физическую боль, он всегда так чувствовал, когда приходил проведать своего друга.

Мужчина поднял глаза. Его лицо было самым красивым из тех, что доводилось видеть Генриху. Но красивое не такой красотой, как у людей типа Роберта Карра. В лице заключенного ощущались сила и даже надменность – нечто, дававшее понять, что годы заключения не сломили его гордый дух.

– Мой принц! – произнес узник и встал из-за стола.

Он двигался скованно. Было известно, что сырой холод Тауэра проникает в кости и разрушает их.

«И такой человек должен так страдать!» – кипел от злости Генрих.

– Я пришел снова, – сказал он.

– И как и прежде, вы желанный гость.

– Как ваши кости?

– Дают о себе знать. Но я считаю, что мне повезло больше, чем другим. Как вы знаете, мне прислуживают трое слуг.

– А ваша жена?

– Она пребывает в Шерборнском замке с детьми. Генрих хотел что-то сказать, но не мог себя заставить. Он принес плохие вести, которые нужно было сообщить поделикатнее.

Взяв узника за руку, Генрих подвел его к столу. Как он высок и как красив, хотя ему перевалило за пятьдесят! Лицо его было бронзовым от тропического солнца – ведь он был великим путешественником. Даже теперь, будучи заключенным, он был привередлив в одежде, и его камзол украшали драгоценные камни, которые наверняка стоили целое состояние. Волосы были тщательно завиты. Генрих знал, что причесывать его входило в обязанности одного из его слуг, который занимался этим каждое утро, пока не появились первые визитеры – ведь сэра Уолтера Рэли посещали влиятельные знаменитости, несмотря на то, что он и был узником Тауэра.

– Как корабль, который вы готовите для меня? – спросил Генрих.

Сэр Уолтер улыбнулся.

– Подойдите и посмотрите. Он прекрасен. Видит бог, как бы мне хотелось скопировать его в натуральную величину и выйти на нем в море!