Эмили Джонстон - Убежать от зверя

— В той стороне, — указывает он. Меня тянут на выход из обеденного зала, туда, где, я уверена, нет мусорного ведра. По какой-то причине я не могу сказать ему, что мы идем в неправильном направлении.

Это тот момент, когда я понимаю, что должна кричать. Но кричать мне сложно. А в темноте будет проще.

И темнота встречает меня.

Я никогда не видела Полли такой бледной. И у меня никогда не было такого тяжелого пробуждения. Я не могу вспомнить, что мы сделали такого, из-за чего она так переживает, но, должно быть, это нечто ужасное. Надеюсь, нас не исключили. К тому же, меня сейчас стошнит.

Как только я поднимаюсь, рядом оказывается медсестра, я сажусь, и меня рвет в маленькую оловянную мисочку раньше, чем я это осознаю. Честно говоря, я впечатлена своей точностью. Потому что это совсем небольшая миска. А может, просто медсестра хороша в этом деле. Я не могу вспомнить, чем заболела. Мне никогда не было так плохо. Я просто чувствую себя… совершенно неправильно.

— Господи, Гермиона! — Полли едва дышит. Она не отпустила мою руку, несмотря на то, что рвота— единственная вещь в мире, которую она совершенно не переносит. Что бы ни происходило, должно быть, все очень плохо.

— Что произошло? — спрашиваю я.

Полли и медсестра обмениваются взглядами, и медсестра качает головой. Я понимаю, что нахожусь в ближайшей больнице, и под одеялом я абсолютно голая, так что, наверно, я потянула мышцу бедра. Или, возможно, дело в животе. Это не ново, у меня были растяжения практически всех мышц тела на разных этапах моей черлидерской карьеры.

— Ты ничего не помнишь? — спрашивает медсестра. Она говорит с такой осторожностью. Я задумываюсь, а каково это, чувствовать себя хрупкой. Никогда в своей жизни я не была хрупкой. Она передает мне стакан воды, и я делаю глоток, прежде чем она опускает меня обратно на постель. Мне все дается с трудом, а свет бьет мне в глаза.

— Мы были на танцах, — говорю я. — Я была с Полли, — я что-то упускаю. Что-то важное. — Нет, — говорю я. — Я не была с Полли. У меня в руках был пустой стаканчик, и я искала ведро, а потом…

Пустота. На десять секунд в голове все пусто, а потом очень быстро появляются картинки.

Полли хватает мою вторую руку, и кардиомонитор, к которому они подключили меня, пищит в сумасшедшем ритме. Я задыхаюсь. Я ушла с танцев с незнакомым парнем. Мне трудно дышать.

— Милая, милая, — говорит медсестра. — Его здесь нет. Дыши вместе с Полли, хорошо? Дыши вместе с Полли и не разговаривай. Когда поймешь, что можешь справиться с некоторыми вопросами, офицер — женщина-офицер — и твой тренер поговорят с тобой.

— Ее родители сейчас в Европе. В отпуске, — говорит Полли. — Не помню, говорили ли мы вам об этом.

— Ваш тренер позаботилась об этом, — говорит медсестра, и я никогда не забуду тот взгляд, который она бросила на Полли, прежде чем сказать: — Вы просто должны держать себя в руках.

— Полли, — говорю я. А потом я не могу перестать повторять: — Полли, Полли, Полли, Полли, Полли… — я чувствую, что близка к истерике. Я хочу кричать, кричать и кричать, чтобы компенсировать те крики, которые не прозвучали вчера ночью. Я хочу содрать свою кожу и скинуть ее на пол, а потом плакать до тех пор, пока во мне ничего не останется.

Тем не менее, я не делаю ничего из этого, потому что Полли забирается прямо в мою кровать. Она может быть такой быстрой. Медсестра даже не успевает запротестовать. Она ложится поверх одеяла, ее ноги фиксируют мои, руки удерживают меня, чтобы я не разлетелась на кусочки, и мое желание умереть становится слабее, чем минуту назад.

— Дыши, — приказывает она, и мы вместе дышим.

Мы дышим так целую минуту. Потом еще две. И еще три. Спустя пять минут Полли немного приподнимается. Я становлюсь абсолютно разбитой, и она целует меня в лоб.

— Сейчас я пересяду, — говорит она. — Придут Кэлдон и офицер. А ты будешь дышать и разговаривать. А затем мы будем есть Jell-O. А потом ты можешь немного поплакать, хорошо?

Я киваю.

— Скажи это, — говорит она.

— Я буду дышать и говорить, потом мы будем есть Jell-O, а потом я смогу поплакать, — говорю, как послушный попугай. Думаю, сейчас я ощущаю себя именно так.

— Отличная работа, — шепчет медсестра, когда Полли садится на свое место. — Офицер, она готова.

Не могу сказать, что Кэлдон выглядит так, что хочет ворваться, поднять меня и убедиться, что со мной все хорошо. Она стоит, не вторгаясь в мое личное пространство, тем не менее, я так благодарна за эту передышку, что меня снова начинает тошнить, но во мне ничего не осталось.

Офицер одета в штатское. Похоже, в провинциальной полиции Онтарио в северной части Барри не так много женщин-офицеров. (Примеч.: Барри — город в Канаде, провинция Онтарио). Мне интересно, как быстро она добралась сюда. Она выше меня, что не так уж и удивительно, но ниже Кэлдон. И она коренастая. Она выглядит так, будто понадобится бульдозер, чтобы сбить ее с ног. Она не слишком молода, но, кажется, будто для нее все это в новинку, что заставляет меня задуматься о том, как долго она работает офицером полиции.

— Здравствуй, Гермиона, — говорит она.

Интересно, она такая же фанатка Гарри Поттера, как мой отец, или поклонница греческой мифологии, как моя мама? (Примеч. Гермио́на Джин Гре́йнджер — одна из главных героинь цикла романов о Гарри Поттере наряду с Гарри Поттером и Роном Уизли. Гермио́на в древнегреческой мифологии — дочь царя Спарты Менелая и Елены. Ей было девять лет, когда Елена отправилась в Трою). Она произносит мое имя с таким благоговением, будто ей просто улыбнулась удача прочитать его в рапорте. Я трясу головой и заставляю себя сконцентрироваться.

— Меня зовут офицер Плуммер, — говорит она. — Если хочешь, можешь называть меня Кэролайн.

Наверно, мне следует что-то сказать? Все, о чем я могу думать, что не могу понять, какую роль она сыграет в моей привычной жизни. Может, она здесь, чтобы поддержать меня? Я не знаю, что сказать, и это ужасно, потому что я всегда знаю, что сказать. Я не хрупкая, и я всегда знаю, что ответить.

Она продолжает:

— Если по какой-либо причине ты захочешь остановиться, просто скажи мне об этом, хорошо?

—Хорошо, — говорю я. Офицер Плуммер, должно быть, настоящая профи, потому что я прозвучала как дебилка, а у нее даже не было намека на улыбку. — Можешь рассказать мне, что ты ела в пятницу за ужином?

— Пиццу, — говорю я, не колеблясь. — Мы пришли в семь, поэтому осталась только вегетарианская, гавайская холодная пицца.

— Хорошо, — говорит офицер Плуммер после того, как Полли кивает в подтверждении моих слов. — А что ты делала потом?

— Мы с Эйми решили последними идти в душ, — говорю я ей. — Остальные думали, что мы сделали им одолжение, пропустив их вперед, но в действительности мы просто хотели горячий душ. Мы приняли душ, а потом Эйми делала мне прическу.

Я помню свою прическу. Она была изумительной и замысловатой. Я дотрагиваюсь до головы и тут же об этом жалею.

— Попозже, я расчешу тебе их, — тут же обещает Полли.

—Ты пошла на танцы с Эйми? — спрашивает офицер Плуммер.

— Да, — говорю я. —И с Мэлори, еще одной девушкой из Палермо. Все остальные к тому моменту уже ушли.

— Что было потом, когда вы пришли?

А вот с этой частью сложнее, все расплывчато. Я пытаюсь сфокусировать свою память на этом моменте.

— Полли уже была там, — говорю я. — Она вытянула меня на середину танцпола. Мы очень хорошие танцоры. Еще и в зале полно конкурентоспособных танцоров. Было весело.

Недостаток ясности в моих воспоминаниях проявляется и в голосе. Все тихо и статично, не похоже на мой обычный диапазон. Даже мысленно я способна составить только короткие фразы.

— Ты помнишь, кто был с тобой? — офицер Плуммер не делает записи. Я обращаю на это внимание, но затем замечаю диктофон в ее кармане.

— Нет. Было тесно и жарко, что-то типа слэма. (Примеч. Слэм — действие публики на каком-нибудь мероприятии, при котором люди толкаются и врезаются друг в друга).

Понятия не имею, на что похож слэм, но лучше такое сравнение, чем вообще никакое.

— Что было дальше?

— Кто-то всунул мне в руки напиток, и я его выпила, — говорю я. — А потом я пошла искать мусорное ведро, но чувствовала себя очень уставшей.

Полли вздрагивает.

— Мне было трудно дышать, — говорю я. — В смысле, я не могла вспомнить. Я не могла найти ни ведра, ни Полли. Но я натолкнулась на парня.

— Как он выглядел? — говорит офицер Плуммер с надеждой в голосе. Полагаю, я хорошо справлялась до этого момента.

— Я не знаю, — спустя мгновенье отвечаю ей. Я хороша в запоминании расцветок, но лица никогда не задерживаются в моей голове. Я помню лицо Полли и Эйми, лица всех в своей команде, но лица остальных я даже и не пытаюсь запомнить. Это мой последний раз в лагере. Нет, это был мой последний раз в лагере. Я думала совсем о другом. — Я могла бы запомнить больше, но было темно, и не получилось. Я знаю, что должно было произойти дальше, но я не помню, где это было.

— Это побочный эффект от наркотика, который тебе дали, — говорит медсестра. Кажется, что она разрывается между желанием приблизиться ко мне, позаботиться обо мне, и оставаться так близко к двери, насколько это возможно, и продолжать делать свою работу. — Прости, милая.

— Ее память восстановится? — спрашивает Полли.