Эмили Джонстон - Убежать от зверя

— Ты уверена, что это то место? — спрашиваю я.

— А ты ожидала, что здесь будет огромный знак и мигающие огоньки? — иронизирует Полли. И сразу же виновато смотрит на меня. — Я не это имела в виду. Хотя не, это, но не имела в виду это так, как оно… прозвучало.

— Полли, если ты собираешься выбрать день, чтобы быть самой собой, я бы высоко оценила, если бы ты выбрала именно этот день, — отвечаю я. — И здесь есть табличка. Она крошечная, но она прямо здесь.

Табличка маленькая и серая, практически сливается со стеной серого здания. Там написано угрожающими буквами «ЖЕНСКАЯ КЛИНИКА». На парковке стоит шесть других машин, но людей вокруг нет. Полли запирает дверь машины, и я вешаю свою сумку на плечо. Я уже одета в длинную юбку, как было написано на сайте. Это единственная юбка, которая у меня есть. Я не надела ничего получше в дорогу, чтобы не чувствовать себя принаряженной. Я не помню, зачем купила ее или когда, но я никогда не забуду день, когда, вероятно, испорчу ее. У меня есть сменная одежда и другие принадлежности, которые они порекомендовали упаковать с собой. Я чувствую себя очень, очень маленькой.

— Пойдем, — говорит Полли и берет меня за руку. Мы вместе пересекаем парковку, и Полли нажимает на звонок.

— Имя и количество человек, — звучит женский голос. Не беспристрастный, но также и не совсем обнадеживающий.

— Гермиона Винтерс, — говорит Полли. — И нас двое.

— Поднимайтесь, — говорит голос, и дверь с жужжанием открывается.

Внутри клиника выглядит как офисное здание. Серые стены с зелеными полосками, нарисованными на уровне пояса. Мы проходим через лестничный пролет в открытую приемную, чтобы зарегистрироваться. Здесь растения и много естественного света. Я концентрируюсь на дыхании и на том, чтобы переставлять ноги. Секретарь — та женщина, голос которой мы слышали по интеркому. Пока она узнает у меня необходимую информацию и протягивает мне планшетку для заполнения анкеты, она впускает еще двоих человек.

Полли направляет меня в комнату ожидания. Здесь уже находятся две группы людей. В одной женщина, очень худая, она выглядит очень голодной. Она не совсем с группой, потому что на самом деле она сама по себе. Клиника не рекомендует садиться за руль по дороге домой, но рядом есть метро. Мне бы не хотелось пользоваться транзитом, но, возможно, у нее не было выбора. Другая группа — это индийская семья, очень милая девушка в превосходном сари сидит между своими родителями. Они все очень напряжены на своих сиденьях. Я фокусируюсь на планшетке.

В девять часов, когда ученики Палермо Хейтс занимают свои места, чтобы послушать национальный гимн, низенькая медсестра заходит в комнату ожидания и называет мое имя.

— Я люблю тебя, — говорит Полли, когда я уже практически около двери.

— Я знаю, — отвечаю я.

Мы делаем все, что в наших силах, чтобы не хихикать. Это было бы действительно неуместно, но когда я прохожу мимо худой девушки, она улыбается.

Медсестра не дотрагивается до меня, но она приводит меня в комнату со странной формы креслом, и рассказывает, что мне нужно сделать.

— Вы следующая, — говорит она. — Но я сделаю это быстро.

— Спасибо, — благодарю я, и она улыбается, как мне кажется, обнадеживающе, но я не обращаю на это внимание.

— Ты здесь по своей собственной воле? — спрашивает она.

Я киваю.

— Ты должна сказать это громко, — настаивает она.

— Я здесь по своей собственной воле, — говорю я.

— И ты понимаешь, что решила прервать беременность? — спрашивает она.

— Понимаю, — отвечаю я.

— Ты в здравом уме и предоставила нам свою полную медицинскую историю? — спрашивает она.

— Я в своем уме, и да, — говорю я.

— У тебя есть какие-нибудь вопросы? — задает она очередной вопрос.

— Полицейский офицер должна получить после аборта ткани эмбриона, — говорю я. Я могу воспользоваться коротким путем, но говорю все целиком, чтобы убедиться. — Она здесь?

— Да, — говорит медсестра. — Она здесь, и доктор соберет образцы.

Медсестра, вероятно, самый тактичный человек, которого я когда-либо встречала. Мне интересно, она сама по себе такая чуткая или научилась этому. Мне интересно, плачет ли она, когда приходит вечером домой, или, уходя с работы, она умеет оставлять все эти эмоции здесь. Определенно, она знает о моем случае, но не ведет себя покровительственно.

— Ты готова? — спрашивает она.

— Да, — заверяю ее. — Я готова.

Она нажимает на кнопку, и входит доктор. Согласуется анестезия, и в последний раз излагаются этапы процедуры. Я точно уверена, что в данный момент смогла бы пересказать все. У доктора с собой специальная сумка для сбора анализов. Это обычный, ничем не примечательный медицинский контейнер, но на нем наклеена эмблема полиции провинции Онтарио. Возможно, мой эмбрион и не сможет стать человеком, но чертовски ясно, что все произошедшее с ним будет официальным.

Анализ крови показал, что мне не нужен снимок, и затем они дали мне веселящий газ. Доктор исключила местную анестезию потому, что побоялась, что я могу запаниковать, потеряв чувствительность. Вероятно, она не ошиблась. Спать в последнее время было странно, и большую часть времени я была тихо помешанной. По крайней мере, если это веселящий газ, я буду в хорошем настроении. Хотя, как только мой организм начинает реагировать на газ, я паникую. Медсестра тут же берет меня за руку, не позволяя мне двигаться.

— Шшш, милая, — успокаивает она. — Помни, ты согласилась на это.

Я не знаю, откуда она знает, что именно мне нужно услышать. Может, в дополнение к тому, чтобы всегда оставаться чуткой, она также читает мысли. В любом случае, сейчас я убеждена, что Бог отправил ее на эту землю, чтобы она выполняла его работу, и я надеюсь, что позже она заработает отличную прибавку к своей карме.

— Сейчас ты ощутишь небольшую судорогу, — говорит доктор, и она появляется, а затем исчезает.

Хотя сумка для сбора анализов мне и не очень видна, но я абсолютно уверена, что сейчас она заполнена, чего не было ранее. Хотя я и не способна ни на что реагировать нормально. Газ сделал все нечетким. Но я помню, что я выбрала это. Я сказала «да». И я не паникую, не плачу или еще что-нибудь в этом роде.

— Хорошо, Гермиона, — говорит медсестра. — Нам просто надо пройти короткий путь до послеоперационной палаты.

Я иду. Ну, ковыляю. Медсестра помогает мне переодеться, потому что из-за газа тяжелее справляться с кнопками и шнурками, и к тому моменту, когда я сижу в кресле, я выгляжу как пациент стоматологического кабинета, который только что принял веселящий газ, чтобы лечить зубы.

— Я принесу тебе немного воды, — говорит медсестра. — А затем мне нужно вернуться обратно в комнату ожидания. Если я тебе понадоблюсь, нажми на звонок около своего кресла, хорошо?

— Спасибо, — снова благодарю я, наклоняясь вперед. — На самом деле, спасибо.

— Не за что, — отвечает она, передавая мне стакан, а затем я остаюсь одна.

У меня появляется достаточно времени, чтобы снова начать думать, и это не закончится хорошо, но дверь открывается и входит худая девушка. После нее, спустя десять минут, заходит индийская девушка. Затем девушка, покрытая татуировками. Затем девушка, которая выглядит так, будто не улыбалась десятилетиями. Затем девушка. Затем еще девушка. И мы все сидим здесь, уставившись в пол.

— Когда я приеду домой, — говорит девушка с тату, — я достану такое холодное пиво, которое только можно себе представить.

— Я куплю мороженое, — признается худая девушка.

— Тебе нужно достать «Бейлис», — говорит девушка, которая не улыбается.

— Я попросила, чтобы мне показали, — говорит индийская девушка. — Просто, чтобы убедиться. Это не было похоже на человека. Даже отдаленно. Не так, как говорят те религиозные люди. Я поступила правильно.

— Конечно, милая, — говорит девушка с тату. — Мы все поступили правильно.

Я никогда раньше не встречала этих девушек, и после сегодняшнего дня никогда больше не увижу никого из них снова. Я не знаю их имен, и никто из них не знает моего имени. Я была членом команды, в клубе всю свою жизнь, окруженная людьми, объединенными общей целью, и я никогда не чувствовала ничего, подобного этому. Возможно, это газ, но до этого момента я никогда не чувствовала такого родства с людьми, которые, на самом деле, мне не близки. Я люблю каждого человека в этой комнате, и я точно уверена, если они попросят, я сделаю для них все, что угодно.

Что угодно, кроме ребенка.

Доктор Малкольм Хатт каждую среду приезжает из Лондона, чтобы встретиться со мной у нас дома. Наша первая встреча произошла через неделю после аборта, на следующий день после моего обследования в госпитале. Я здорова и не беременна, и поэтому решаю, что пришло время для беседы с психотерапевтом. Доктор Хатт был лучшим в коротком списке кандидатов. Я не ожидала, что он будет свободен и сможет приехать сам, да еще и так быстро, равно как и не ожидала звонка домой, но, вероятно, он своего рода светило, которое приближается к уходу на пенсию и ищет пациентов. Это просто великолепно. Для него.

— Давай договоримся, — произносит он, сидя на диване и балансируя дорожной кружкой на своем колене. Его записная книжка, а точнее бланки протоколов, которые, в конечном итоге, стали его записной книжкой, рассыпаны по стоящему рядом кофейному столику. Я сижу на любимом месте. Это не то, чего я ожидала. — Ты говоришь со мной честно, и тогда мне не захочется задавать тебе тупые вопросы, ответы на которые мы оба знаем, просто чтобы ты сказала это вслух. Договорились?