Стюарт Льюис - У вас семь новых сообщений

Прилагаю фотографию нашего семейства. Целую тебя и Джулиана.

Марион

P.S. Разве не странно, что я вышла за Жюля, а ты встречаешься с Джулианом?

Поезд, стуча колесами, едет сквозь ночь, и я читаю еще пару писем. Над некоторыми я не могу удержаться от смеха, а некоторые невозможно понять. Я засыпаю в окружении писем и чувствую себя умиротворенной.

Когда мы прибываем, пожилая дама спрашивает у меня что-то по-французски, но я только улыбаюсь в ответ. Где Оливер, когда он мне нужен? Он бы мог перевести.

Я подхожу к стоянке такси и говорю водителю название концертного зала, вероятно, жутко его переврав. Он одет в костюм и всю дорогу посматривает на меня в зеркало заднего вида. Пожалуйста, пусть он не окажется каким-нибудь извращенцем. Не может такого быть, мне дали официальную квитанцию и все такое.

На улицах много машин, но я вижу, почему Париж стал легендарным городом. Архитектура тут такая… затейливая. Украшены даже общественные туалеты. Все женщины носят шарфы и солнцезащитные очки, и даже девушка, торгующая газетами, на каблуках. Наверное, я даю таксисту слишком много чаевых, но отец всегда щедро оставляет чаевые, и я следую его примеру. К тому же, несмотря на все взгляды, он без происшествий довез меня до места.

В кассе сидит бледный человек с обильно залитыми гелем волосами и хмурым лицом. Я спрашиваю, сколько стоит билет на дневной концерт. Он смотрит на меня, не меняя выражения лица.

– На сегодня.

Он качает головой:

– Нет билетов.

Нет. Я не за тем приехала сюда, чтобы дверь закрылась перед моим носом.

– Вы уверены? Я приехала из самого Нью-Йорка… через Тоскану.

Его это не впечатляет. Ему явно наплевать. Я понимаю, что толку от него не добьешься. И я никак не могу связаться с Оливером.

– Черт!

– Merde[9], – произносит мальчик-подросток позади меня, – правильно будет merde.

– Merde. Не поможешь мне?

Он поднимает свой скейт и внимательно ждет указаний. Люди говорили, будто мама могла заставить мужчину сделать все, что угодно. Думаю, я это унаследовала. Я достаю бумажку с французским номером Дарии и показываю ему.

– Мне кажется, здесь многовато цифр. Как он набирается?

Он рад стараться. Я протягиваю ему телефон, который дал мне Ричард, но он протестующе поднимает руку и галантным жестом достает из кармана свой собственный. Он весь замотан черной изолентой, и на нем нарисован огромный красный череп. И все-таки чудесным образом мы дозваниваемся до Дарии.

– Я у «Le Concert Spirituel», – коверкаю я название. – Я приехала сюда, и эта сволочь в кассе говорит, что билетов нет, но…

– Погоди немного.

Я говорю пареньку, что вызов на удержании. Он закатывает глаза так, будто с ним такое происходит постоянно. Он начинает говорить что-то по-французски, но тут возвращается Дария.

– Извини. Безумный день. Тут со мной сейчас пять человек. Я оставила ключ для тебя, и…

Я понимаю, что Дария ничего не может сделать.

– Все нормально, увидимся.

Я кладу трубку, и мы с пареньком одновременно произносим:

– Merde.

Он забирает свой телефон и тащит меня обратно в кассу. Он что-то очень быстро говорит по-французски. Та скотина заглядывает в серую коробочку и достает оттуда конверт с билетом.

Мальчик-скейтер поворачивается ко мне:

– Стоячие места. Нормально?

– Да! – Я едва не кричу.

– Тридцать пять евро.

Я улыбаюсь скотине, но тот не меняет выражения лица. Я протягиваю ему сорок евро, а сдачу предлагаю мальчику-скейтеру, но он отказывается.

– Надеюсь, твой приятель того стоит, – говорит он и уезжает.

Я тоже надеюсь.

Все в гостинице Дарии покрыто позолотой, и зеркала в холле в шикарных рамах. Если вас интересует мое мнение, то это слишком, но я не жалуюсь. Я забираю ключ у администратора и, зайдя в номер, пишу Ричарду смс:

Все в порядке. Меня только один раз изнасиловали в поезде.

Через минуту он отвечает:

Ха-ха. Привет твоему вундеркинду.

У душа целых три головки, и я пугаюсь, когда они включаются все одновременно. Я не могу не думать об Оливере и о том, что сегодня наконец снова его увижу. Мы живем друг напротив друга, и мне пришлось ехать в Париж, чтобы увидеться с ним, – разве не странно? Я напоминаю себе спросить у него, что говорил Тайл про папу. Этот вопрос с тех пор не дает мне покоя.

Я крашу ресницы, слегка касаюсь блеском губ и надеваю свой любимый джинсовый пиджак. Я опаздываю на концерт из-за пробок. Лучше было бы отправиться на метро, но Ричард заставил меня пообещать, что я буду ездить только на такси. Первый солист – пианист из Кореи лет десяти на вид, как раз заканчивает, когда я захожу в зал. Публика сходит с ума – разумеется, он в десять лет играет Шопена лучше, чем сам Шопен в свое время. Следующие два произведения очень красивые, но печальные – в последнее время меня преследует это сочетание. На стоячих местах только мужчины, вероятно, женщинам и девушкам эти билеты не продают, потому-то тот парень в кассе мне их и не предложил. Мальчик-скейтер знал: я выдержу. Хорошо, что он меня поддержал.

Когда Оливер выходит на сцену, я чувствую себя какой-то глупой героиней романтической комедии. У меня сбивается дыхание, и я прикрываю ладонью рот. На нем темно-синий костюм, волосы лежат как обычно. Так здорово, я надеялась, что он не станет их укладывать. Он нервничает и, прежде чем начать играть, внимательно смотрит в зал, как будто ищет кого-то. Отца?

Он начинает слегка неуверенно, но быстро погружается в музыку, как и публика. Для стоячих мест не осталось программок, но когда он заканчивает играть, я замечаю одну на полу, тут же хватаю ее и открываю на страничке с его биографией. В самом низу кое-что написано. Я читаю эту строчку, и у меня снова сбивается дыхание.

Это выступление я посвящаю девушке по имени Пятнадцать.

Чтобы удержаться на ногах, я вынуждена прислониться к колонне. Он знал, что я тут буду? Я так горжусь им, что не в состоянии на него сердиться. Публика буквально сходит с ума. Я хлопаю так сильно, что у меня начинают болеть руки. Последнюю пьесу я пропускаю – мне нужно подышать.

Я выхожу на улицу и чувствую прилив ночной энергии, как будто все возможно. Я пишу Ричарду:

Он посвятил выступление мне!

Он отвечает:

И правильно сделал!

Двери зала распахиваются, и зрители начинают выходить на улицу. Не представляю, как мне его искать. Я решаю заглянуть за угол. Разумеется, вот что-то похожее на служебный вход. Я чувствую себя фанаткой или одним из этих папарацци, которые дежурят у ресторана, если мой отец ужинает с какой-то знаменитостью. Мне кажется, проходит час, прежде чем оттуда выходит Оливер с мужчиной, знакомым мне по фотографиям у них на лестнице. С отцом.

– Пятнадцать! – кричит он и сует футляр с виолончелью в руки отцу. – Ты приехала!

Отца, судя по его виду, все это безумно раздражает. Неожиданно я не могу найти слов. Он жестом просит отца оставить нас ненадолго.

– Спасибо за посвящение, – наконец произношу я.

Он краснеет, и, вынуждена признать, становится еще более очаровательным, чем обычно.

– Я скучаю по тебе. А теперь, когда с концертом покончено, он от меня отстанет. Ты не представляешь. Такое чувство, что у меня со спины сняли мешок с цементом. Поэтому я и… ох, Пятнадцать, мне столько надо тебе сказать… – Он смотрит на отца, который явно пишет гневное сообщение. – Когда ты возвращаешься в Нью-Йорк?

– Где-то через неделю.

– Мы завтра едем в Лондон. Посмотреть, где я буду учиться дальше.

– А не рановато?

Он шепчет так, чтобы отец не слышал:

– Его волнуют только мои оценки и виолончель. Ничего не могу с этим поделать.

– Кстати, я кое-что должна у тебя спросить. Тайл сказал, ты знаешь что-то…

– О твоем отце. Да. Этот парень способен вытянуть душу. Ничего особенного, но я хотел тебе рассказать и никак не мог найти подходящий момент.

– Итак?

– Это было… Не знаю, два или три года назад. Я видел, как он целуется с женщиной перед вашим домом, я запомнил, потому что это была известная актриса и мама ее узнала.

– Он постоянно целует актрис.

– Да, но мне кажется, это был не просто поцелуй. Смысл в том, что, может быть, твой отец тоже не идеален.

Я смотрю на стену здания, с которой слезает краска. Недостатки. Да, отец не идеален, но мне не нужно другого. Я чувствую, что мне хочется за него заступиться.

– Почему ты мне об этом рассказываешь?

Открывается дверь, и выходит мальчик-скрипач в окружении толпы. Мы отпрыгиваем с дороги.

– Слушай, я же сказал, наверное, тут нет ничего особенного. Я просто подумал, что тебе надо это знать, учитывая все произошедшее.

Он выглядит неуверенным, но говорит искренне. Я не могу понять, почему сначала мне пришлось услышать об этом от Тайла, но сейчас мне все равно. Я в Париже, стою рядом с Оливером. Мгновение растягивается, но тут его отец призывно свистит.

– Ты теперь что, собака?

– Вроде того. Ну ладно, Пятнадцать, увидимся в Сентрал-Парк-Уэст? Я все объясню.

– Ладно.

Он наклоняется ко мне, застывает и, увидев, что его отец не смотрит, быстро целует меня. Меня переполняют чувства, а лицо горит так, что, наверное, из ушей валит дым.

Я провожаю их взглядом. Тут, словно из ниоткуда, рядом появляется мальчик-скейтер и говорит.

– Да, твой музыкант ничего так. Ну а я?

Я смеюсь.

– Ты тоже ничего, но слишком стараешься. И твоя прическа – это слишком.

Он делает вид, что вынимает из груди стрелу:

– Больно.

– Но спасибо, что помог.

Дария смотрит телевизор в номере. Она подскакивает, когда я захожу, и ее одежда распахивается, демонстрируя невероятно идеальную грудь. Модели постоянно переодеваются, поэтому привыкают быть раздетыми, но мне кажется, Дария немного перегибает палку.