Она кивнула.

– Я не боюсь этого, Маршалл. Если тебе станет от этого легче, я могла бы собраться с духом и немного испугаться. Я постараюсь уговорить себя, что ты ужасен – настоящий Дьявол из Эмброуза. Я даже буду писать самой себе записочки, которые бы мне об этом напоминали.

– Перестань улыбаться, и я, может быть, тебе поверю, – сказал он, покачав головой. – Не думай, будто я не заметил, что каждый раз, как я называю тебя «леди жена», ты обращаешься ко мне «ваше сиятельство».

Он протянул ей руку.

Она взяла ее и встала голой перед ним.

– Если я ничего не сумела добиться одним способом, Маршалл, мне придется зайти с другой стороны.

– Я уже называл тебя упрямой, не так ли?

Она проигнорировала его замечание.

– Могу я остаться с тобой сегодня?

– Ты считаешь себя моим талисманом, Давина? Раз ты со мной, у меня не будет видений? Я не буду слышать ничьих голосов, кроме твоего?

– Когда ты со мной, Маршалл, – спокойно ответила она, – у тебя ничего этого не будет. – Она тряхнула головой, словно для убедительности. – Ты будешь нежным любовником и самым внимательным мужчиной. Идеальным мужем. Когда ты со мной.

– В таком случае ты не знаешь настоящего Маршалла Росса.

Она отмахнулась.

– Позволь мне остаться с тобой. Я покажу тебе, какие выучила иероглифы, а ты сможешь научить меня каким-нибудь другим.

– Я сыт Египтом по горло! – резко бросил он. – Лучше займемся чем-нибудь шотландским.

Она улыбнулась:

– Шотландским?

Он притянул ее к себе, и прикосновение его одежды к ее обнаженному телу показалось ей странно возбуждающим.

Она обняла его за шею и прижалась к нему всем телом.

– Я готова играть с тобой в любые игры, Маршалл.

Глава 19

– Давина, ты должна сосредоточиться на мяче, – сказал Маршалл. – Когда замахиваешься, следи за мячом.

Давина замахнулась битой для гольфа, но лишь слегка задела мяч.

Повернувшись, она сердито посмотрела на Маршалла.

Из-за того, что все время шел дождь, Маршалл соорудил временное поле для гольфа в большом зале и настоял на том, чтобы Давина научилась играть в эту игру. Он сидел у нее за спиной и давал указания.

– Давай еще раз.

Она взяла биту обеими руками и сказала:

– У меня получилось лучше, чем раньше.

– Я удивлен, что ты никогда прежде не играла в гольф, Давина. Это же шотландская традиция…

– Знаю, – прервала она его. – Первые правила игры были написаны в 1744 году. Я знаю об игре, но это не означает, что умею играть. Печальная правда в том, что у меня вообще не очень хорошо получается, Маршалл. – Она хмуро посмотрела на мяч, сосредоточилась на нем, а потом замахнулась изо всех сил. Мяч взлетел в воздух, ударился о поперечную балку на потолке и с грохотом приземлился на какой-то стул. – Ура! Я попала в четвертую лунку.

– Я все равно выигрываю, – заявил он. Стук в дверь не позволил ей ответить. Джейкобс остановился в дверях, глядя на них обоих.

– Сэр, – сказал камердинер. Он был явно чем-то обеспокоен. – Меня послали поговорить с вами.

– Кто тебя послал, Джейкобс?

– Дворецкий, ваше сиятельство, и три служанки.

– Не экономка? – поинтересовалась Давина.

– Никто не захотел ее беспокоить, ваше сиятельство, – ответил Джейкобс, отвешивая ей поклон.

– Неужели все так боятся этой женщины?

Она ждала, что Джейкобс ответит на ее вопрос утвердительно, но он лишь слабо улыбнулся:

– Мне поручили попробовать защитить некоторые предметы Эмброуза, которые являются исторической ценностью.

– Предметы?

– Ваше сиятельство, не передвинуть ли мне, например, некоторые вазы? Или чем-либо прикрыть наиболее ценные окна? – Джейкобс бросил взгляд на один из самых красивых витражей. – Может быть, закрыть его войлоком, сэр? Этому окну триста лет.

– По-моему, нас журят, Давина, – обратился к ней Маршалл.

– Нас ставят на место, – ответила Давина, опуская биту. – А как насчет люстры, Джейкобс? На мой взгляд, Маршалл ее почти разбил.

Несколько подвесок нижнего яруса действительно были в плачевном состоянии.

– Не дадите ли мне какой-нибудь совет, Джейкобс? – спросила Давина. – Я не совсем уверена, что Маршалл играет честно.

На лице Джейкобса отразился ужас.

– Ваше сиятельство, я не играю в гольф и ничего в нем не понимаю.

– Молодец, Джейкобс, что поддержал меня, – сказал Маршалл.

Джейкобс попятился вон из комнаты. Было слышно, как он приказал служанкам принести войлок.

Маршалл и Давина переглянулись.

– Расскажи мне еще раз, что такое птичка, орел и альбатрос, – попросила Давина Маршалла.

– Не думаю, что тебе следует беспокоиться о них. Все эти слова относятся к отличным ударам.

– Но я могла бы попрактиковаться. Тогда я наверняка у тебя выиграла бы.

– Сейчас моя очередь, – с улыбкой ответил Маршалл.

– Тебе не кажется, что это не очень по-джентльменски – так открыто торжествовать?

– Просто я слишком азартен, вот и все.

– Все же я должна еще попрактиковаться. Мне очень хочется у тебя выиграть.

– Сегодня это не случится, – сказал он и рассмеялся, когда она ударила его рукой по плечу.

– Давай играй, – сказала она и шлепнулась на стул.

Он прислонил биту к небольшому столику, подошел к ней и, протянув руку, поднял со стула.

– Ты способная ученица и за это должна быть вознаграждена. Я целый час буду делать все, что ты захочешь.

– Всего один час? Я требую весь день. А еще лучше… я жажду провести с тобой целую ночь. Ты будешь спать рядом со мной до самого утра.

– Давина. – Он обнял ее и наклонился так, чтобы его нос коснулся ее носа. – Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, какая ты непредсказуемая?

Она улыбнулась:

– Постоянно. Непрерывно. Неизменно. Всегда.

– Но еще не ночь.

– Не ночь, – согласилась она. – Сегодня дождь льет не переставая, а гром гремит так, что гроза, наверное, не скоро закончится.

– И что нам делать со всем этим временем? – спросил он, поцеловав прежде мочку ее уха. – Мы можем перейти в какое-нибудь тихое, уединенное место и обсудить, чем мы могли бы заняться.

– Но выбирать буду я.

– И что бы ты хотела, чтобы я делал?

– Целовал меня везде – в глаза, в нос, в шею, в грудь, – без намека на улыбку, сказала она. – Представил бы себе, что я – иероглиф, а ты изучаешь все изгибы моего тела и определяешь, что они символизируют.

Он огляделся, очевидно, для того, чтобы убедиться, что в комнате, кроме них двоих, никого нет, и обхватил ладонью одну ее грудь.

– Например, этот изгиб? Как ты думаешь, какое у него самое важное значение?

– Питание? Плодородие?

Он удивил ее тем, что прижал к себе и обнял. Больше он ничего не сделал – просто окружил ее своим телом, словно она была ценнейшим артефактом, который нуждается в защите.

– Что ты делаешь? – почти шепотом спросила она.

– Держу тебя, – таким же шепотом ответил он и провел пальцами по ее спине и ягодицам. – Зачем ты так утягиваешься корсетом? Тебе этого не нужно.

– Ты хотел бы, чтобы я была распутной, Маршалл? – Со мной – да.

Их окружала тишина большого зала. Ей вдруг захотелось поблагодарить его за то, как он к ней относится, но как такую мысль можно выразить словами?

Поймет ли он?

А как было бы хорошо рассказать ему все, чего он не знал о ней, притом во всех деталях. Хотя о себе Маршалл говорит очень сдержанно, будто опасаясь, что она осудит его или ужаснется тому, что он сделал.

Могла ли она чувствовать к этому человеку что-нибудь, кроме любви?

– Останься со мной на всю ночь, – прошептала она, прижавшись щекой к его груди. – Прошу тебя, Маршалл.

– Давина…

– Ты не сделаешь мне больно. Я это знаю. Поверь мне, как я верю тебе.

Он ничего не ответил, только по-прежнему обнимал ее руками. В эту минуту в ее душе шевельнулась слабая надежда.

Маршалл проводил ее в спальню и зашел, прикрыв за собой дверь. Не отрывая от нее глаз, он начал раздеваться.

– Мне следует чувствовать себя шокированной?

– Разве? Ты ведь уже видела меня голым.

– Так это расплата за мою дерзость сегодня утром?

– Наказание любовью? А это идея. Неужели сработает?

– Очень даже возможно, – спокойно ответила она. – Мне нравится ложиться с тобой в постель. – Сами эти слова уже приятно возбуждали. – Мне раздеться, или ты предпочитаешь сам меня раздеть?

– Напротив, – сказал он, расстегивая пуговицы рубашки, – мне бы хотелось увидеть, как это делаешь ты.

– У меня некрасивые ступни. Меня это всегда удручало. Ступни большие; а пальцы на ногах, наоборот, маленькие и пухлые.

– Твои ступни меня не интересуют.

Хорошо бы начать раздеваться с большим самообладанием, подумала Давина, но она знала, что будет страшно краснеть. По груди и плечам разлилось предательское тепло. Странно, что кончики пальцев просто ледяные.

Маршалл сел в кресло у окна и стал внимательно за ней наблюдать.

Он был полностью одет. Единственной уступкой раздеванию был расстегнутый ворот рубашки.

– А ты разве не собираешься раздеваться?

– Тебе не терпится?

Она уже сняла кринолин и корсет и собиралась снять сорочку. Когда эта часть ее туалета уже сползла до колен, Давина посмотрела на Маршалла.

– У меня такое впечатление, Маршалл, что ты нарочно подстрекаешь меня словами, только для того, чтобы услышать, что я скажу в ответ.

– В таком случае ты меня не разочаровала.

Она сняла сорочку и осталась совершенно голой.

– Я никогда не считала себя слишком смелой или борцом с предрассудками. Я стала причиной скандала, но это случилось непреднамеренно. И когда я была девушкой, я даже в мыслях не могла себе представить, что могла бы быть дерзкой или наглой. Как странно, что я так изменилась за последние две недели. Как раз когда я оказалась на подступах к тому, чтобы стать приличной, почтенной матроной, я вдруг стала бесстыжей.