Он ничего не ответил, но откинулся на спинку стула и молча смотрел на нее.

В первый раз за все время она заметила, что он выглядит усталым. Глаза покраснели, на лице появились морщины, которых не было несколько дней назад.

– Что выделали прошлой ночью? – спросила она. – Кроме того, что избегали меня?

Ответа снова не последовало.

– Вы всегда пребываете в мрачном настроении, Маршалл, но сегодня – особенно. Выражение вашего лица заставляет меня думать, что ваши мысли не очень-то приятны.

– Придется следить за выражением лица.

– На вашем месте я не стала бы этого делать. Продолжайте исчезать. У вас это очень хорошо получается. А еще лучше – прятаться.

Она улыбнулась, но знала, что в ее словах звучало осуждение.

– Возможно, мне следует думать, что вы бросаете мне вызов. Наверное, я должна себя спросить: как мне сегодня ублажить Маршалла? Как заставить его улыбнуться?

– Я ценю ваши усилия, Давина, но, поверьте, в них нет необходимости.

– О! Я это уже поняла, Маршалл. – Она опять улыбнулась. – Однако признаюсь: я очень часто о вас думаю.

Зачем она это ему сказала? Но ведь он был ее мужем.

– Я могу предложить вам большое число тем, на которых вам лучше сосредоточиться, чем на моей персоне, Давина.

Она покачала головой, словно отметая его слова.

– Чепуха, – сказала она беспечно. – Я молодая жена, а женам положено думать только о своих мужьях. Во всяком случае, хотя бы короткое время. Я не сомневаюсь, что со временем я стану уделять больше внимания украшению Эмброуза или стану экспертом в составлении ежедневных меню. А возможно, как ваша мать, займусь садом.

Ее ответ его развеселил.

– А может быть, я не найду ничего более привлекательного, чем ваш кабинет. – Она подперла подбородок кулаком в ожидании хоть какой-либо реплики с его стороны.

Его реакция тотчас же последовала.

– Я могу показать вам ожерелье, принадлежавшее царице Двадцать второй династии, – сказал он с такой же неискренней улыбкой, с какой она смотрела на него.

Какие они вежливые и как раздражены друг другом. Во всяком случае, так ощущает это она. А он, возможно, считает это нормальным и обычным.

– Все, что угодно, лишь бы отвлечь мое внимание от вас? – спросила она, и улыбка исчезла с ее лица.

Он направился к противоположной стене комнаты и открыл шкафчик, который она до этого не замечала.

Когда он подошел, в его руках была золотая цепь, украшенная драгоценными камнями.

Он положил ожерелье на стол перед ней, словно это был подарок. Возможно, так оно и было.

– Эмброуз произвел на меня громадное впечатление, – сказала она, глядя на ожерелье. – И коллекция вашего отца тоже. Вы, очевидно, баснословно богаты.

Давина расправила ожерелье так, чтобы звенья цепи лежали ровно. В центре был драгоценный камень, вероятно, лазурит, в виде жука скарабея, оправленный золотом.

– Но я променяла бы любое богатство на брак, подобный тому, в каком жили мои родители.

Он по-прежнему молчал. Неужели ее искренность лишила его речи? Или она его напугала? Она взяла в руки ожерелье.

– Я думал о том, чтобы подарить вам всю коллекцию. Не все древности, – поправился он в ответ на ее недоуменный взгляд, – а драгоценности царицы. Мне показалось это уместным.

– Как можно владеть сокровищами, которым несколько тысяч лет? Они не могут принадлежать одному человеку. Это так же, как если бы ему одному принадлежали земля и небо.

Он не ответил, а лишь разгладил пальцем ожерелье на столе.

Она неожиданно схватила его руку, а когда он хотел вырваться, крепко ее сжала. Они оба знали, что он сильнее, но он позволил ей держать его руку.

Она осторожно отогнула один за другим его пальцы и увидела в середине ладони глубокий шрам круглой формы, но с неровными краями, будто он был ранен не один, а несколько раз. От этого шрама в разные стороны расходились похожие шрамы, но не такие глубокие.

– Расскажите мне об этом, – тихо попросила она. Она была удивлена, что до сих пор не замечала этого шрама. Но у него была странная привычка держать руки сжатыми в кулаки. Конечно, когда они занимались любовью, он их разжал, но в тот момент она не обращала на них внимания. – Это произошло в Китае?

– Да.

– Каким образом?

– Не важно.

– А сейчас все еще болит?

– Редко. – Он осторожно высвободил руку. – Не слишком сильно. Терпимо.

– В отличие от многих вы считаете терпимыми многие обстоятельства, Маршалл. Вы всегда были таким стоиком?

Его улыбка удивила ее.

– Я не считаю себя стоиком, Давина. Но не афиширую своих увечий, понимая, что они – цена за то, что я все-таки выжил.

Он отказывался считать себя героем, а свои действия оценивал самым суровым образом. Подобная скромность должна была бы считаться достоинством, но Маршалл доводил ее до крайности, отказываясь признавать, что в его поведении в Китае было что-то выдающееся или честное и благородное. Ведь его взяли в плен, и его миссия провалилась.

– Вы всегда так сурово все оцениваете? Мой отец называл это «соль и перец».

– Соль и перец? – не понял он.

– Это было его любимое выражение. Он говорил, что не все в мире либо черное, как перец, либо белое, как соль, что жизнь – это соль и перец вперемежку. Даже в самые лучшие времена к радости примешивается печаль, а в худшие бывают и счастливые моменты.

– Ваш отец никогда не был в Китае.

– Вам не надоело все время ездить по свету? Вы не жалели о том, что находитесь на службе у ее величества королевы? Что вы все еще дипломат?

Он посмотрел на свои руки и сжал их в кулаки.

– Я вряд ли являюсь примером успешного дипломата.

– Соль и перец, – напомнила она.

Он кивнул, но это был его единственный ответ.

В его взгляде сквозило нечто такое, чего она никак не могла понять. Осторожность? В первый раз ей пришло в голову, что, возможно, он никогда не расскажет всей правды о своем прошлом. Наверное, боль настолько велика, страдания так невыносимы, что он никогда и ни с кем с ними не поделится.

– Вы прелюбодействовали с ней?

– С кем? – не понял он.

Она нахмурилась.

– С миссис Мюррей. Вы прелюбодействовали с ней прошлой ночью?

– Прелюбодействовал?

– Ну да. Совокуплялись. Как это называется, Маршалл? В библиотеке моего отца не было книг на эту тему.

– И слава Богу.

Она встала.

– Миссис Мюррей по этой причине была прошлой ночью в вашей комнате?

Улыбка вновь появилась на его лице.

– Я не прелюбодействовал прошлой ночью с миссис Мюррей. Если она была в моей комнате, то только для того, чтобы что-то принести или унести, а не потому, что я одержим похотью.

– Но это было, – сказала она. Овладевшее ею подозрение было настолько сильным, что она направилась к двери, собираясь уйти. – Было. Один раз все же был, не так ли?

Он отвел взгляд, и как раз в тот момент, когда она решила, что он не ответит, он кивнул.

– Это было очень давно, Давина. Я тогда еще не был графом, а она не была моей экономкой.

Она крепко сжала кулаками шелк юбки, а потом заставила себя расслабиться.

– В то время мы оба нуждались в утешении, – добавил он. – Теперь это уже не имеет значения. Вы моя жена.

– Очень странная жена. Одной рукой вы меня отталкиваете, а другой прижимаете к себе. Это одно из правил нашего брака?

Он не ответил.

– Разве я не должна ничего к вам чувствовать, Маршалл? Абсолютно ничего?

– Так было бы легче.

– Легче для кого? Для вас или для меня?

– Вы знали с самого начала, Давина, что наш брак не будет обычным. Если вас не предупредили об этом до нашей свадьбы, я считал своим долгом сообщить об этом после.

– Да, вы предупредили.

Это она по своей глупости решила, что между ними может что-то произойти.

– Все же я нарушила правила, Маршалл.

Ничего больше не объясняя, она просто повернулась и вышла из комнаты.


Давина оставалась в своей комнате целую неделю. Из кухни ей приносили на подносе еду. Она ничем не занималась – только читала и спала.

Никогда в жизни ей не было так скучно. И она никогда не была так подавлена.

Маршалл ни разу никого к ней не прислал, чтобы справиться о ее здоровье. Ни разу не постучался к ней в дверь. Ни разу не прислал записки.

Она могла бы быть гостьей, о которой он забыл, а она все еще живет в его доме.

Через три дня у нее кончился запас книг, которые она привезла из дома. Ночью она спустилась в огромную библиотеку Эмброуза за новыми книгами. Маршалла она там не встретила. Нигде также не было видно вездесущей миссис Мюррей. Давина вернулась в свою комнату с охапкой книг. Некоторые из них были посвящены Египту.

В конце недели она достала из шкафчика последнюю тетрадь дневника Джулианы. Всю неделю она думала о том, что ей больше не следует их читать, особенно последнюю запись. Ведь она знала, каков будет конец.

Открыв последнюю тетрадь, она увидела, что записи сделаны другим почерком. И она стала читать – печальная история Джулианы все же очень ее захватила.

«Я весь день сидела у окна, наблюдая за тем, как рабочие возводят обелиск Эйдана. Он вернулся и, думаю, был шокирован сходством своей жены с одной из его древних мумий. Думаю, однако, что мумия более облечена плотью, чем я. Я больше похожа на скелет.

Мне пришлось заставить очаровательную девушку, которую наняли для меня в Эдинбурге, написать предыдущий абзац. Лианну рекомендовала мне одна из моих знакомых, и девушка согласилась помогать мне в тех случаях, когда я уже не могу делать что-либо сама. Сомневаюсь, что она знала, когда приехала в Эмброуз, что ей придется быть моим духовником.

Лианна очень красивая девушка, с длинными светлыми волосами и веселым характером.

Я начала считать сначала месяцы и недели, потом дни, которые мне остались. Наверное, настанет время, когда я начну отсчитывать минуты. Тиканье часов на каминной полке будет звучать для меня как барабанная дробь. Это будет знаком того, что я скоро покину этот мир.