– Маша? Заходи, Маша! – Сильные руки поднимают меня. Как тогда, в автобусе. – Девушка! – голос шутливый. – Не часто ли мне приходится тебя тягать?

– Валя, ты ее знаешь? – должно быть, это его мать.

– Валька! Я ненарочно! – кричу я. – Я случайно! Честное слово! Меня в угол поставили! – Я рыдаю.

Горячий чай. Варенье. Красивая чашка. Две чашки. Валька напротив.

– Пей. Согревайся.

Валькина мама дала мне теплую кофту. Кофта большая, но я люблю большие вещи. На моих ногах теплые огромные тапки из искусственного меха в форме мышиных морд.

– Постриглась, – не спрашивает, говорит Валька. Он не улыбается, но все же какая-то улыбка есть на губах. Какая-то внутренняя, еле уловимая тень улыбки. – Хочешь, я тебе концы подровняю? Неровно отрезала.

«Хочу! Конечно, хочу!» – воплю я про себя.

Дую на чай. Пью. Потом плачу. Слезы в горячий чай.

– Меня поставили в угол, – шепчу. – Мне четырнадцать лет. – Горячие в чай слезы.

Я закрываю лицо ладонями, слезы просачиваются сквозь пальцы. Валька встает из-за стола и уходит, чтоб меня не смущать.


– Валя, уговори ее позвонить домой. Там волнуются, сходят с ума. Уже, наверное, в полицию позвонили. Маша, ты понимаешь? У твоих родителей бессонная ночь. Надо их успокоить.

– Нет. Нет, – мотаю головой изо всех сил. – Не буду звонить. Не буду. Нет. Меня поставили в угол.

– Хорошо, скажи номер телефона, я сама позвоню.

Я мотаю головой. Нет.

Валька приносит мне карандаш и листочек бумаги.

– Напиши номер. Пожалуйста. Плиз.

Наспех, коряво пишу номер домашнего телефона и папино имя – Игорь Сергеевич. Валькина мама набирает номер.

– Можно Игоря Сергеевича? Игорь Сергеевич? Маша у нас. Не беспокойтесь. Да, все хорошо. Нет, сейчас она подойти не может. Всего доброго.

Мама Вальки подравнивает мне концы волос. Я бы хотела, чтобы это сделал Валька. Но мама ему не доверила. Он мальчишка. Не сумеет.

– Вот. Вполне хорошо. – Валькина мама оглядывает меня со всех сторон. – Какие у тебя волосы светлые. Белые. Удивительно.

– Белоснежка, – произносит Валька. Он тоже оценивает стрижку, обходя меня справа и слева.

Меня никто еще так не называл.

Он проводит рукой по моим волосам. Почему-то я снова бурно начинаю реветь.


Я отрезала волосы, чтобы понравиться Вальке. Это произошло спонтанно, неожиданно для меня. Я не знаю, понравилась ли я ему с отрезанными косами. Но я сделала правильно! Да! Ведь в результате всего я попала к ним домой, пусть даже случайно. Познакомилась с его мамой. Она такая хорошая, такая добрая, у нее пепельные волосы и ясные зеленые глаза. Добрые морщинки. Морщинки, оказывается, тоже могут быть добрыми и злыми.

Я спала на Валькиной кровати в его комнате. А книг тут было! Стеллаж во всю стену. Валька спал на раскладушке в комнате с мамой. И в той комнате стеллаж с книгами. И в прихожей книги. И в кухне книжные полки. Такое впечатление, что Васильковы жили в библиотеке.

Утром села на кровати, отодвинула штору, выглянула на улицу – Валькина кровать стоит под окном. В окне напротив горел свет и были точно такие же занавески, как в моей комнате.

Вау!

Это мое окно!

Мы живем напротив друг друга!

Наши окна настолько близко, что можно перекинуть доску и ходить по ней с шестом, как канатоходцы.


Я в том и спала, в чем сбежала из дома. Встала, накинула теплую кофту Альбины Кимовны. Ноги сунула в «мышек». Потопала в ванную. Там на полочке среди умывальных принадлежностей стоял маленький кораблик из ореховой скорлупки. Он был такой, как в моем сне. Только на том было несколько парусов, а здесь – один алый. А на самом кончике мачты – узенький раздвоенный роджер. Я вышла из ванны в полной растерянности. Не много ли похожих корабликов в моей жизни? Тот кораблик из сна сделал рыбак, похожий на Вальку. И этот кораблик сделал Валька, не Альбина же Кимовна.

– Там в ванной кораблик… – говорю Валькиной маме, – его Валя сделал?

– Да. Дней десять назад. Нравится?

– Не то слово… Знаете, мне такой же дней десять назад снился.

– Правда? Вот интересно. Чудесное совпадение!

– Возьми. Он твой.

Это говорит за моей спиной Валька. Он входит в кухню и ставит кораблик на стол передо мной, где нам уже приготовлен завтрак – по чашке душистого чая и по два тоста с маслом.

– Валька? Это что? Это значит – сбывшийся сон? Это правда мне?

– Это значит сбывшийся кораблик.

– Спасибо.

Мое горло раздирают спазмы.


Валька уходит в школу, а я как пойду в такой одежке, без рюкзака?

Надо же и домой каким-то образом возвращаться… надо… надо…


Валькин кораблик.

Мне.

Спасибо, Валька.

Мне легче.


Когда человек вылетает в носках и футболке в предзимний вечер – да, дико, но понять его все-таки можно. Значит, у него состояние аффекта. Но когда человек, не торопясь, как будто на прогулку, спускается в носках и футболке в утреннее предзимье – тогда ясно, что он съехал с катушек и ему прямая дорога в дурдом. Это мне Альбина Кимовна, Валькина мама, популярно объяснила. И дала старую Валькину куртку и свои туфли. От шапки я отказалась. Я с замиранием сердца, с корабликом в руке, вошла в свой подъезд, позвонила в нашу квартиру.

Мне открыла мама. Открыла и, поджав губы, сразу ушла во взрослую комнату. Мы даже не поздоровались.

Я открыла дверь во «взрослую», бросила туда «прости». Не знаю, за что прости, не я ведь ставила ее в угол. Но на всякий случай сказала. Я где-то читала цитату, наверно, опять же в Интернете, что извиняется первый не тот, кто виноват, а тот, кто дорожит отношениями. Я дорожила. Мне с мамой жить. Долго жить. Она моя мать, она меня родила, если бы не она, меня бы не было на свете. И я люблю, я люблю ее вообще…

Папы не было, они с Никитой уходят раньше.

Я оделась по-школьному и ушла в школу ко второму уроку.

Несмотря на разлад с родителями, вернее, с мамой, настроение у меня было неплохое. Из-за Вальки, его мамы.

И еще из-за кораблика…


Меня сняли с редакторов газеты, но оставили в редколлегии. А редактором поставили Веру Долгову. Рокировка произошла в тот же день, когда Тамара Григорьевна высказала мне свои претензии. Было немножко обидно, потому что над газетой я работала в одиночку. Разве Вера ходила по классам? Над Верой насмехались в девятом «А»? Вера написала хоть строчку? Ха-ха!

А мне, если честно, в конечном счете понравилось по классам бродить, с ребятами беседовать, интервью брать. Оказывается, так можно подружиться со старшеклассниками! Быть с ними знакомыми – любому лестно. Со мной уже кое-кто здоровался из девятых, десятых! И вообще… Делать газету – классно! А если учесть, что это практика для моей будущей профессии – и вообще замечательно!


Обида моя на Евгению Львовну и на Веру прошла. Я – в редколлегии, и ладно, буду работать как простой корреспондент! Полина же сказала – любой может в газету писать. Вот я и буду.

Та обида теперь перекрылась другой – на маму. Меня не тянуло домой, и после уроков я оставалась в школе. После уроков в школе работали кружки, секции, я забредала то туда, то сюда, беседовала с кружковцами и спортсменами. Собирала материал для третьего номера, хотя никто об этом меня не просил. Прислушивалась к разговорам, стараясь вычленить из них полезное для газеты. Саша Перова победила в соревнованиях Северо-Западной зоны по плаванию в Петербурге. Ура, молодец! Поговорила с Сашей, поснимала ее на сотик. Она рассказала, как добилась спортивных успехов. Труд нешуточный! Каждый день вставать в пять утра и бежать в бассейн. А потом в школу. А потом снова в бассейн. Вот это упорство! Мне иногда в семь часов вставать лень… Снимала я неважно, но не переживала. Потом Тимка все переснимет, у него камера отличная, это я так, начерно… Я наблюдала, как прошел КВН среди шестиклассников, и написала о нем репортаж. А вот случай, о котором говорила вся школа: Вика Карманова из седьмого «А» обиделась на замечание учительницы и залезла под стол. Ребята смеялись, Вика плакала под столом, учительница прервала урок. Об этом случае говорили, как об анекдоте: такого еще не было в школе! Детский сад! Можно было бы и об этом написать. Но я отказалась. Девчонке и так было плохо, может, она от безысходности под стол забралась? Может, учительница обидела ее до слез, может, даже оскорбила. Над Викой Кармановой смеялись, на переменах показывали на нее пальцем. Представляю, как ей было худо! Еще и в газету писать, снова делать ей больно? Нет уж, фигушки! Ей и так досталось. А еще школа готовилась к Новому году. Зал украшали мишурой, развешивали по стенам электрические гирлянды, проверяли, работают ли они. Однажды полдня я сидела в актовом зале под мигающими разноцветными волшебными огоньками и делала домашнее задание, подложив на колени рюкзак.

А дома я сразу же бежала к окну. Махала шторам в Валькиной комнате. Один раз, когда я вернулась пораньше и на улице еще было светло, в окне мелькнул сам Валька. Он в окно не смотрит. Только задергивает шторы.

Мой взор случайно зацепился за балкон шестого этажа великанского «киндер-сюрприза», и я оторопела. Это было что-то… Не новый дом, а стена ВКонтакте! Или даже приключенческий фильм! Триллер!

На балконе стоял мальчишка. Мне он замечательно виден, потому что я на пятом этаже дома напротив. Кажется, он из шестого «В». Когда я приходила за стихами к Тане Пироговой, я его видела! Такой, с рыжеватым чубом, сзади на шее рыжеватые хвостики. Мальчишка стоял на чем-то высоком – на чем, мне не видать. Ой! Что он собирается делать? Это шестой этаж, между прочим! Я схватилась за телефон. Куда-то надо звонить? Он что, вниз прыгнуть хочет? Конечно, я могу крикнуть, чтобы он перестал заниматься глупостями! Но я же могу его испугать! А куда звонить-то? В полицию? Пожарным? В МЧС? Мучаю в руке сотик, а между тем пацан развернулся лицом к стене и стал на нее что-то лепить. Ну вот, развела панику раньше времени! Ну я и балда!