В Этамп они возвращались спокойным шагом. Мишле не торопил события, давая своим людям, явившимся на подмогу защитникам крепости, разобраться с последними заговорщиками.

– В Лувре давно уже знали о том, что Анри де Мариньяк вместе с вашим августейшим братом готовят ваш побег из тюрьмы, – чтобы чем-то развлечь королеву, сообщил ехавший рядом с ней Мишле. – Сведения о проходящей подготовке мы получали непосредственно от нашего агента Бертрана ля Ружа, которого сейчас повесим вместе с остальными. Изначально Его Величество даже одобрял эту идею, думая, что после вашего побега и замужества он легко сумеет убедить Ватикан в необходимости дать ему свободу. Но в последний момент пришлось изменить все планы. «Столетний мир»… Вы слышали что-нибудь о столетнем мире? Договоре, заключенном между Иоанном Безземельным и нашим королем по случаю бракосочетания его сына и наследника престола Людовика с Бланкой Кастильской? Представляете, означенный столетний мир продержался каких-нибудь девять лет! – Мишле тихо рассмеялся, следя за выражением лица королевы. – И теперь мы находимся на пороге войны с Англией и ее союзницей Германией, так как Иоанн Безземельный вступил в союз против нас с императором Германии Оттоном Брюнсвиком. Можете себе представить такое вероломство?

– У Англии есть флот, а у Франции, насколько я знаю, такового нет. – Энгебурга напряженно размышляла, лоб ее при этом прорезала острая морщинка.

– Ах, как вы умны, как догадливы, моя королева! – искренне обрадовался Мишле. – Клянусь честью, далеко не каждая женщина, да что там женщина, далеко не каждый министр способен на такую быструю и трезвую оценку происходящего.

– Флот есть у Дании, поэтому король и хочет, чтобы я вернулась в Лувр, ведь тогда мой брат…

– Вот именно! Не было бы счастья, да случай помог! Так что теперь вам не нужно бежать из невыносимой тюрьмы, не нужно выходить замуж за неимущего мессена ля Ружа. Теперь вы получите все то, чего были лишены прежде, и, дай бог, заживете в свое удовольствие!

Глава 60

Белые волосы

Когда отряд въехал в открытые врата обгоревшего Этампа, глазам Энгебурги открылись улочки, залитые кровью, на некоторых из которых еще не успели убрать трупы. В замковом дворике Энгебурга увидела горстку покрытых кровью связанных людей, в одном из них она с болью в сердце признала Анри де Мариньяка.

– Сейчас мы повесим этих мятежников, а после можно и в Лувр, – потирая руки, сообщил Фернанд Мишле. – Эй, кто-нибудь, поставьте эн Бертрана рядом с остальными, – весело отдал он распоряжение. – Что же касается вас, любезный кузен, то, хоть вы и принимали участие во всей этой неразберихе, причем не на моей стороне, я прощаю вас и, более того, обещаю вам наше ненавязчивое общество вплоть до Парижа, где мы с вами, впрочем, и расстанемся.

– Я останусь с моими людьми. – Черные волосы Анри слиплись от крови, но как ни старалась Энгебурга понять, его ли это кровь, ей это не удалось.

Меж тем двое воинов господина Мишле оттащили барона де Мариньяка в сторону.

– Даже если вы сохраните мне жизнь, господин Мишле, вы не сумеете помешать мне покончить с собой! – Анри хотел было подбежать к Хранителю печати, но ему не дали этого сделать.

– К чему такие страсти? Это же обыкновенные наемники, – улыбнулся Мишле, немного задетый угрозой родственника. – Считайте, что вы теперь освобождены от необходимости делиться с ними деньгами датского короля.

– Успокойтесь и возьмите, ради бога, себя в руки. Никто из этих отщепенцев гроша ломаного не стоит, уж поверьте мне. Вы же, любезный кузен, совершенно не разбираетесь в людях, иначе не стали бы жертвой подлого предателя, – он показал кнутом в сторону Бертрана. – Так что не стоит отвергать даров. А вы, Ваше Величество, крепитесь. Еще несколько минут и все будет кончено. Можете представить – из-за этих торопыг вы рисковали утратить все, теперь же пожалуйте царствовать! Ваш супруг, король Франции, покорнейше просит вас немедленно прибыть к нему в Лувр.

– Если король требует меня к себе, ему вовсе не обязательно просить меня об этом. Почему бы вам, господин Мишле, как это бывало прежде, не посадить меня на коня и не отвезти к королю? – Энгебурга спешилась и встала возле связанных воинов. – Король Франции желает помощи короля Дании, если я правильно поняла сказанное? А это значит, что вам мало приволочь меня в Париж и объявить всему миру, что я восстановлена в правах. Вскоре после такого известия ко двору прибудут послы моего брата и представители папы. А значит, я должна быть жива и здорова, добра и весела. Должна сама принимать всех этих господ и отвечать на их вопросы. Я же заявляю вам, что, если хоть один волос упадет с голов этих людей, я, королева Франции Энгебурга Датская, покончу с собой!

Конечно, сейчас вы не позволите мне сделать этого, кто-нибудь из ваших слуг остановит мою руку, но потом, в самом Лувре, клянусь, я сделаю это! И тогда весь христианский мир ужаснется и отступится от французского короля, потому что на нем будет и моя кровь и навеки загубленная душа! Если мне не дадут проткнуть сердце ножом, я замучаю себя голодом или брошусь из окна. Если мне не позволят ничего подобного, я буду рассказывать всем пришедшем ко мне о зверствах, творимых с согласия Филиппа Августа. Я буду писать папе! Я… – Королева задыхалась, сердце ее бешено колотилось в груди, перед глазами поплыл черный туман. Она покачнулась и упала бы, не поддержи ее подоспевшие воины.

Медленно приходя в себя, Энгебурга ощутила, что кто-то смачивает ей лицо холодной водой, и открыла глаза. Первое, что она увидела, были испуганные глаза склоненного над нею Фернанда Мишле.

– Слава Всевышнему, вы живы! – Хранитель печати бережно помог королеве сесть на принесенное кем-то кресло.

– Я сказала правду и умру, если вы убьете этих людей. – Королева повернула вдруг отяжелевшую голову в сторону пленников, отмечая, что все они пока невредимы.

– Разумеется, я велю немедленно освободить всех этих людей. – Мишле казался рассеянным, с полными ужаса глазами он глядел на королеву, как будто пытаясь что-то сказать, но не смея отважиться на это.

– Пусть они уйдут прямо сейчас, дайте им их лошадей и снаряжение. Я хочу увидеть, как они уедут отсюда целыми и невредимыми. – Язык заплетался, к горлу подступил комок. Королева глотнула воздуха. – Мы подождем, пока они не окажутся в безопасности.

– Сколько ждать? – Казалось, Мишле теперь уже готов на все.

– Сколько скажу. – Энгебурга посмотрела в сторону Анри и поманила его рукой: – Да пребудет с вами Господь, – шепнула она опустившемуся перед ней на колени рыцарю. – Мессен де Мариньяк, прошу и умоляю вас о последней милости к своей несчастной королеве, которая теперь из каменной клетки переходит в клетку золотую, в вечный теперь уже плен, в вечное заточение. Умоляю вас, благородный Анри, друг мой, пощадите Бертрана ля Ружа, – прекрасные глаза Энгебурги при этом увлажнились, голос задрожал. – Я умоляю и готова встать перед вами на колени, не мстите ему сами и не позволяйте мстить другим. То, что он сдал меня и вас королю Франции, на самом деле – благо, потому без меня начнется страшная война, и Франция будет потоплена в крови. Простите меня, Анри, и будьте уверены, что до моего смертного часа я буду неустанно молить Бога за души погибших сегодня и здравие оставшихся в живых моих защитников. – Энгебурга вытерла слезы рукавом.

Ее прекрасные длинные волосы сделались совершенно седыми.

Глава 61

Цветет, цветет боярышник!

Снова Париж, Лувр, подобострастные улыбки придворных, плохо скрытый страх в глазах, Филипп Август… Увидев мужа, Энгебурга впервые не испытала движения любви к этому человеку.

Птица в ее душе давно разучилась летать и теперь только изредка шевелила крыльями. Еда не доставляла радости, и королева с трудом запихивала в рот куски, не чувствуя вкуса. Казалось, что она вполне довольна и пресыщена жизнью, потому что вдруг ее перестали радовать балы и конные прогулки, посещения церкви сделались не частыми… Что же касается визитов придворных и желающих познакомиться с нею подданных, она исполняла эту свою обязанность со стоическим спокойствием. Каждый день Энгебурга беседовала с приходившими к ней просителями, стараясь вникнуть в их чаяния и проблемы, после чего отдавала необходимые распоряжения и, не выслушивая слов благодарности, удалялась в свои покои или сообщала о конце аудиенции.

По случаю возвращения королевы Филипп Август устроил торжественное шествие, бал и турнир, но Энгебурга смотрела на все это с некоторой досадой, будто все это происходило не вовремя и как бы не с ней.

Оставшись одна, Энгебурга предавалась страстным мечтам о златокудром, похожем на ангела ребенке, которого у нее никогда не было, или уносилась в сказочные дали, где ждал ее истинный Бертран ля Руж. Не предатель и изменник, а рыцарь, которого Энгебурга продолжала любить, несмотря ни на что.

Меж тем душа ее все чаще и чаще возвращалась на берег моря, по которому шла когда-то придуманная Энгебургой черноволосая девушка. Девушка, атакуемая бесчисленным количеством призраков. Призрак короля сидел на троне, управляя Королевством белых лилий. Призрак рыцаря, должно быть, давным-давно вернулся к своей законной супруге и детям. Призраки церковников занимались своими понятными только им делами.

Окруженная собственным двором, королева жила во дворце, время от времени встречаясь с мужем во время охоты, церковной службы, на балу или военном совете, где она присутствовала и имела право слова наравне со всеми. Ни она, ни Филипп Август больше не заговаривали о том, чтобы начать все заново и жить друг с другом как муж с женой. Иногда, глядя в зеркало на свое безвременно состарившееся лицо, Энгебурга видела проносившийся мимо нее хоровод мертвых датчанок, некогда прислуживавших ей, и ненавидела мужа.