Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

– Пожалуйста, потише, госпожа де Мариньяк, – ответила ей полушепотом фрейлина Агнесс. – Вы, конечно, заплатили мне, но только за то, чтобы я нашла для вас место при особе Ее Величества. Не заставляйте меня звать стражу или докладывать о вашем поведении самой леди фон Меран.

– Простите меня, – Мария де Мариньяк сделала глубокий реверанс, с усмешкой поглядывая на помогшую ей устроиться при дворе опальной королевы фрейлину. – Я постараюсь быть более осторожной в словах. Но ведь и вы, сознайтесь, ждете не дождетесь, когда король откажется от рыжей ведьмы, а вы сможете занять место в свите настоящей королевы Франции? А уж в этом я смогу помочь вам – как-никак я была лучшей подругой и переводчицей Энгебурги Датской и сумею доказать ей вашу полезность и безусловную преданность.

– Очень бы хотелось, донна Мария. – Лицо фрейлины расплылось в подобострастной улыбке. – Простить не могу Агнесс, что она велела мне ехать с ней в эту глушь, в то время как при дворе короля остались менее родовитые и менее красивые дамы, чем я! С одной стороны, ссылка в предместье Парижа – это, конечно, не так чтобы и очень плохо. Но все ведь знают, что, если Энгебурга возьмет верх, госпожа Агнесс будет отослана куда подальше. А нам всем тогда придется ехать с ней.

– Не придется! – успокоила ее Мария. – Я отомщу за свою королеву, после чего она сама вызовет нас с вами во дворец. Не забывайте, мой муж Анри де Мариньяк кузен великого Фернанда Мишле.

– Дай-то бог, дай-то бог, чтобы все было именно так, – закивала фрейлина.

– Впрочем, если мой план провалится и Энгебурга опять окажется в ссылке, а Агнесс вернет себе корону, вы опять же вернетесь в Париж, только уже вместе с ней. Иными словами – вы, моя милая, уж точно, что ничего не теряете. Королевы пусть дерутся, а в конечном итоге вас ждет благодарность победительницы.

– Дай-то бог, чтобы все случилось по вашим словам, донья Мария. Дай-то бог, – снова поклонилась госпоже де Мариньяк фрейлина.

Новый Вселенский собор был назначен на шестое сентября, ровно через девять месяцев после объявления интердикта.

За две недели, проведенные в королевском дворце в Париже, Энгебурга не видела Филиппа, впрочем, она и не стремилась торопить события. Цвет ее лица был по прежнему мертвенно бледным, а щеки ввалились. Из-за пережитых несчастий в ее волосы вкралась седина, но зато ярче самых ярких звезд на сделавшемся еще прекраснее из-за перенесенных страданий лице королевы светились огромные синие глаза. Глубокие и весьма выразительные, они неизменно привлекали к себе внимание придворных, заставляя их вновь и вновь влюбляться в свою таинственную королеву. Королева много гуляла, постоянно общаясь с придворным лекарем, выполняя все его указания, так что очень скоро она начала прибавлять в весе и на лице ее начал появляться слабый румянец.

Поражало, что за годы неволи Энгебурга настолько хорошо выучила французский, что многие усомнились, что она вообще когда-то не могла вымолвить ни одного слова в свою защиту. Теперь она спокойно могла говорить на темы философии, богословия и поэзии, цитируя огромные отрывки и помня трудные имена и даты.

Обладая прекрасной памятью, Энгебурга с легкостью входила в дела своих придворных, помогая им решать сложные и запутанные дела. Несмотря на то что король не спешил увидеть свою нелюбимую супругу, очень скоро все во дворце начали относиться к датчанке как к подлинной королеве и хозяйке положения. Пусть даже Филипп не оставит связи с Агнесс, пусть поселится в Сент-Лежер-ан-Ивелин – какая разница. Королевой Франции теперь неизменно будет Энгебурга, которая при согласии короля может взять на себя часть государственных забот, не мешая ему проводить время с возлюбленной и их совместными детьми.

Время от времени во дворец пред светлые очи Энгебурги Датской приезжали послы из Ватикана, спешившие убедиться в том, что королева освобождена из своего заточения и ей возвращены все права. Побеседовав с Ее Величеством и убедившись в уме и проницательности последней, послы отправляли донесения в Рим. Так что Энгебурга была более чем уверена, что папа Иннокентий III, без сомнения, очень скоро сменит гнев на милость и вернет Францию в лоно Святой Церкви. В этом была заслуга Энгебурги, и она радовалась при мысли, что когда-нибудь Филипп оценит ее старания и попробует хотя бы жить рядом, не причиняя ей зла.

Она уже не надеялась, что в один из дней король воспылает к ней любовью. Как не ждала, что когда-нибудь под ее окнами послышатся звуки лютни и, выйдя на балкон, она увидит прекрасного Бертрана. Мечты ушли, оставив странную трезвость и желание наслаждаться тем, что есть, пока это последнее не отберет у нее жестокая судьба.

В день, когда Энгебурга должна была отправиться на встречу с папским легатом на созванный Филиппом Вселенский собор в Нанте, королева поднялась пораньше и, попросив служанок подождать ее, прошлась по большим залам дворца, где, несмотря на ранний час, уже сновали слуги и, нетерпеливо постукивая шпорами, ожидали приехавшие гости. Лувр нравился королеве, так как сюда она попала прямо из тюрьмы и именно здесь снова училась ходить и улыбаться, снова примеряла роскошные наряды и лакомилась изысканными яствами. Здесь в ее сердце вновь вернулись слабая надежда и желание жить.

Королева прошла через холл с мозаичным полом, невольно улыбаясь лежащим на своих бархатных подстилках королевским собакам и обещая себе, что, если Филипп пожелает оставить ее в Лувре, первое, что она сделает, это возглавит псовую охоту. Неожиданно кто-то окликнул ее. Энгебурга заметила идущую к ней фрейлину.

– Ваше Величество, – девушка присела перед королевой, – меня прислали сказать, что карета готова и вы можете выезжать сразу же после завтрака. Или немного позже, если у вас еще остались какие-нибудь дела. Дороги нынче хорошие, так что всего несколько часов и вы увидитесь с Его Величеством.

Энгебурга кивнула фрейлине, но та и не подумала уйти.

– Еще что-нибудь?

– Да. Один рыцарь просил принять его для частной беседы.

– Рыцарь? – Энгебурга побледнела, и тут же ее лицо залил предательский румянец, так что она была вынуждена отвернуться к окну, восстанавливая дыхание и приходя в себя. Рыцарь. Кто же это может быть, кроме ее верного рыцаря – несравненного Бертрана ля Ружа, который не предал, не бросил ее на произвол судьбы, а вернулся, чтобы забрать ее перед Вселенским собором и чтобы никогда уже не разлучаться с ней? – Рыцарь? – Королева старалась говорить как можно безразличнее, но ее голос предательски дрожал.

«Девушка идет по краю моря, она ускоряет шаг, проходя мимо коленопреклоненного короля, поделом ему. И бежит к своему рыцарю, который, пройдя через испытания, вернулся наконец к ней. Прекрасный Бертран сажает ее перед собой в седло. И вот они уже летят…»

– Как имя этого рыцаря? – Энгебурга наконец справилась с собой, так что, когда она повернулась к придворной даме, ее лицо не выражало ничего, кроме обычной учтивости. На самом деле за две недели нахождения в Лувре королеве приходилось принимать множество придворных и желавших встретиться и высказать ей свои верноподданнические чувства гостей. Так что визит незнакомого рыцаря не мог навести фрейлину ни на какие подозрения.

– Это бургундский рыцарь, мессен Пегилен де Фонтенак. – Придворная дама снова поклонилась королеве. – Вы примете его?

– Пегилен де Фонтенак? – Конечно, Энгебурга не забыла рыжеволосого рыцаря. – Что ж, я приму его прямо сейчас. – Она вздохнула. – Проводите его в мою гостиную. Служанки тем временем успеют накрыть на стол и приготовить мне дорожное платье.

Визит своего посланца в Рим был для королевы удивительным событием уже потому, что рыжий де Фонтенак поклялся ей в верности и чуть было не вытащил ее из заточения. Скорее всего, и на этот раз он явился не с обыкновенными комплиментами и пожеланиями доброго пути, а принес действительно важные вести.

Пегилен де Фонтенак расхаживал вдоль и поперек по зале, куда его проводили лакеи. Бургундец не без опаски оглядел массивные двери и тяжелые стены, выглянул в окно и только после этого немного успокоился. Случись ему бежать из Лувра этим путем, внизу стояла телега с сеном. Он продолжил мерить шагами пол, то вынимая, то возвращая обратно в ножны верный меч. Факт, что оружие у него не отобрали, можно было рассматривать как хороший знак.

Вопреки ожиданиям, Энгебурга не заставила себя ждать, явившись к рыцарю в простом синем сюрко, волосы ее просто были заплетены в косу. Лоб королевы стягивал золотой обруч, на груди посверкивал медальон из тех, в которых обычно хранились святые мощи. Весело улыбнувшись рыцарю, королева протянула руку, и бургундец, шумно грохнувшись на одно колено, поцеловал ее тонкие пальцы.

– Ваше Величество, я пришел для того чтобы предложить вам свою помощь, – не дожидаясь, когда с ним заговорит королева, начал де Фонтенак, поспешно поднимаясь на ноги и оправляя болтающиеся на поясе ножны.

– О какой помощи вы говорите, любезный рыцарь? – не поняла Энгебурга. Суровый вид рыцаря уже не пугал и не смущал ее.

– О поединке, конечно. – Пегилен де Фонтенак покраснел до ушей, глаза его сверкали. – Сегодня на Вселенском соборе Его Величество имеет право объявить папскому легату, что держал вас в тюрьме, потому что вы в чем-либо виноваты перед ним. – Бургундец упер массивные руки в бока, показываясь перед Ее Величеством во всей своей боевой красе. – Ни для кого не секрет, что он с самого начала говорил, будто бы вы, уж простите, что передаю досужие сплетни, Ваше Величество… будто бы околдовали его. Теперь, если он не пожелает принять вас обратно, ему стоит только объявить вас ведьмой и отдать церковному суду…

Энгебурга побледнела, так что бургундцу показалось, что она вот-вот потеряет сознание.