Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

Коварный Мишле требовал освобождения Энгебурги из монастыря, возможно полагая, что после ее бегства с любовником папа будет вынужден признать, что Филипп II не обязан искать ее по всем городам своей страны и согласится на развод. В то время как мать-настоятельница, вдвое дольше господина Хранителя печати живущая на земле, прекрасно понимала, что исчезновение королевы Франции не успокоит, а окончательно рассердит понтифика. Тот не поверит в добровольное исчезновение Энгебурги из места ее затворничества и назначит расследование, которое может растянуться на годы.

Удрученный отказом и погруженный в раздумья относительно того, стоит ли прибегнуть к штурму, чтобы вызволить из монастыря Энгебургу, или лучше дать ей возможность помириться с мужем, Бертран ля Руж велел своим людям двигаться к ближайшей деревне.

Для штурма его ребят явно было недостаточно. Но ведь всегда оставалась возможность договориться с кем-нибудь из лесных братьев или князей больших дорог, которые не отказались бы сломать ворота монастыря за право забрать оттуда церковные драгоценности и попользоваться местными монашками. Правда, в деле спасения королевы следовало думать еще и о том, как бы дорвавшиеся до легкой добычи душегубы не добрались до самой Энгебурги и ее девушек.

Рыцарь посмотрел еще раз на уже почти что скрывшийся за поворотом дороги монастырь, признав, что малым отрядом тут ничего не сделаешь. Монашки, стреляющие из укрытия и выливающие на головы осаждающих кипяток и горящую смолу, скорее всего, сумеют продержаться долгое время, либо дождавшись подкрепления, либо посеяв в рядах воинов панику. Бертран хотел уже вернуться к монастырю, в надежде найти какой-нибудь другой способ проникновения внутрь, когда встревоженный Жак сообщил ему о приближении какого-то другого отряда, знамен которого пока еще не было видно.

Велев лучникам занять удобные позиции за деревьями и камнями, Бертран ля Руж велел поднять знамя Франции и свое личное треугольное рыцарское знамя. После чего все принялись напряженно ожидать появления незнакомцев, внимательно всматриваясь в даль.

Конников оказалось сотни две, и это могло быть неплохо, если бы те согласились помочь осадить монастырь. Но с другой стороны – случись отрядам вступить в сражение, крошечной свите ля Ружа пришлось бы тяжко.

Вдруг второй офицер толкнул Бертрана в бок, показывая на развевающийся на ветру стяг, на котором явственно выделялась знакомая пантера. Пришлые их тоже заметили, замахав флагами, и вскоре к Бертрану навстречу уже выехало четверо всадников. Бертран кивнул Жаку и еще двоим рыцарям, которых хорошо знал, и велел следовать за ним.

По заведенному бог весть когда правилу парламентеры остановили коней на расстоянии полета стрелы. Бертран и его люди явственно разглядели, что за спинами приехавших на переговоры – колчаны и луки, в то время как конники Бертрана были вооружены мечами и кинжалами, которые хороши в ближнем бою, но бесполезны на расстоянии.

Поняв, что его провели, ля Руж прикусил губу, не подавая вида, что понял замысел противника. Меж тем рыцарь, на щите которого красовалась пантера, сорвал с головы шлем и, помахав им, поднялся в седле.

– Привет, Бертран ля Руж! – закричал он, конь его вдруг поднялся на дыбы и начал отплясывать, стоя на задних ногах.

– Здравствуй, Анри! Какими судьбами ты здесь? – прокричал в ответ удивленный Бертран.

– Дело, по которому я прибыл в Сизуин, связано с известной тебе дамой, – донеслось до рыцарей. – Не хочешь же ты, чтобы мы вопили о таких вещах на весь лес, точно глупые бабы?!

Бертран медленно повел коня в сторону людей Анри. Тихие словно тени за ним последовали три его рыцаря.

– Черт бы тебя побрал, Анри! Убей, не понимаю, зачем тебе приспичило вылезать из твоей Гаскони. Ты женился. Ну и сидел бы спокойно со своей женой! Что случилось-то? – Бертран отметил, что внешне Анри практически не изменился. Все тот же наивный юноша, кузен которого вершит великие дела, а он, барон де Мариньяк, как обычно, ни сном ни духом.

– Если хочешь, чтобы я тебе все рассказал, вели своим людям малость отъехать от нас, – вдруг посуровев, сообщил барон, вновь надевая шлем. Его черные спутанные волосы при этом пришлось завязать в хвост.

– Хорошо. – Бертран пожал плечами, приказывая Жаку и рыцарям отойти на сто шагов и не вмешиваться что бы ни произошло.

То же самое велел своим людям и де Мариньяк. Когда бывшие приятели остались одни, Анри огляделся по сторонам и, поняв, что им теперь никто не помешает, с лязгом обнажил меч.

– Молись, Бертран, – почти прошептал он. – Ибо я убью тебя.

– Убьешь? Но за что? – Бертран даже не подумал как-либо защитить себя, отдавая противнику преимущество.

– А то ты не знаешь?! – внезапно закричал Анри. – Ты подлый шпион и предатель! Ты получил приказ увезти из монастыря королеву Франции, ты…

– Но я служил под началом твоего кузена! – не отрывая взгляда от сверкающего в руках гасконца клинка, Бертран делал над собой усилие, не прикасаясь к оружию.

– Ты приехал в Сизуин, чтобы надругаться над Энгебургой! А я был пешкой в твоем отряде, марая свою честь, и никто не мог раскрыть мне глаза на твои подлые дела! Я унижен дружбой с тобой! Мое имя втоптано в грязь уже оттого, что я дышал с тобой одним воздухом!

– Ты намерен все-таки прирезать меня или застрелишь из своего лука? – устало поинтересовался Бертран, перекидывая ногу через седло и спрыгивая с коня. – Тогда вот тебе еще одно преимущество: бейся конным против пешего, если твоя рыцарская честь позволит это.

С проклятиями Анри вылетел из седла и, сбросив на землю лук, сняв плащ, быстро принял оборонительную позицию. В то же время Бертран демонстративно сложил руки на груди, не прикасаясь к мечу.

– Да. Я несколько лет служил у господина Мишле, который отправлял меня на различные задания, кажущиеся тебе подлостью. Признаю. Что дальше? Для нищих другая мораль и другой кодекс.

Клинок меча Анри разрезал воздух, пройдя в пальце от горла Бертрана, так что тот едва успел отступить на шаг, не то ловкий гасконец сразил бы его на месте. Вынужденный теперь извлечь собственный меч из ножен, он смотрел во все глаза на кружащего вокруг него де Мариньяка.

– Признаю, что Мишле прислал меня тогда в Сизуин с единственной целью – любым путем забрать оттуда королеву Франции. Но я сам влюбился в Энгебургу и не смог ее похитить. В чем еще ты хочешь, чтобы я покаялся тебе?

– В том, что приехал в монастырь еще раз и, думая, что увозишь Энгебургу, забрал другую женщину, которую позже зарезал на дороге, выпустив ей кишки и оставив труп на съедение птицам и диким зверям!

– Это был не я! – Бертран отразил удар, ловко выбив меч из рук Анри, так что тот отлетел на несколько шагов и был принужден кинуться за потерянным оружием. Ля Руж стоял спокойно, ожидая нового нападения. – Помилуй бог, Анри, в нашу бытность друзьями ты был куда как сообразительнее. Я же лично знал Энгебургу, как мог я перепутать ее с кем бы то ни было?! Впрочем, я догадываюсь, что этот бесславный подвиг принадлежит новому любимчику твоего кузена – Тристану де Варнелю. С него и спрос.

– Тристану или еще какой-нибудь вашей шлюхе мужеского пола – какая разница! Я пришел, чтобы отомстить тебе за мою жену! – Анри набросился на Бертрана с такой яростью, что тот едва успевал отражать атаки темпераментного гасконца.

– При чем здесь донна Мария, черт возьми?! Дьявольщина! – Ля Руж чувствовал, как его силы слабеют, в то время как неистовый Анри наносил удар за ударом, прикрываясь легким щитом и, по всей видимости, вознамерившись превратить своего противника в груду истекающего кровью мяса. – Я не видел ее с того дня, как мы с тобой покинули Сизуин!

– При том, что мой кузен сразу же невзлюбил мою жену. Это он приказал тебе проникнуть в мой дом и напасть на Марию. Когда я был на охоте, мой дом осадили неизвестные рыцари, один из которых проник в спальню к Марии, и, если бы не мой брат, пришедший на помощь, не знаю, что с ней стало бы. Моя супруга не видела напавшего на нее, но мой сын и пришедшие на помощь слуги и воины брата утверждают, что на одежде ворвавшегося к нам был твой знак – золотой сокол на отрубленной ветви дерева.

– Черт тебя дери, Анри! – Бертран задыхался из последних сил, отбиваясь от темпераментного гасконца. – Кто же таскает фамильные гербы, отправляясь на такие «подвиги»?! – В этот момент меч Анри пронзил ему бедро, и Бертран упал на землю, истекая кровью. – Клянусь тебе, – он поднял меч, пытаясь защититься от гасконца. – Клянусь всеми святыми, что это был не я. Кто-то, решившийся на такое вероломство, хотел подставить меня или твоего кузена.

– Говорю же – Фернанд ненавидит Мари! – Барон встал над теряющим последние силы Бертраном, готовясь нанести ему решающий удар.

– Насколько я знаю, Фернанд Мишле имеет всего одну слабость. Он обожает свою семью и никогда бы не причинил ей вреда. – Бертран отбросил к ногам Анри свой меч, зажимая руками кровоточащую рану. – И даже если, как ты говоришь, мессен Фернанд не любит твою жену, он не мог не знать, что в доме кроме нее могут оказаться дети. А это страшное потрясение для ребенка, на глазах которого происходит подобное с его матерью.

– Ты хочешь обвинить моего наследника в трусости?! – Руки Анри дрожали от возмущения и желания немедленно прикончить своего врага, но глаза его уже не метали пламень. Должно быть, гасконец начал прислушиваться к словам бывшего друга.

– Нет! Просто, если кто-то проник в твой дом, при отступлении он мог убить не только слуг, но и ненароком прикончить малыша. А Мишле никогда бы не позволил случиться подобному… Когда это произошло?

Анри убрал меч от лица Бертрана.