– Я тут от нечего делать начала сочинять сказку, хочешь послушать? – не отрывая взгляда от нити, безразличным тоном поинтересовалась королева.

– Конечно. Помнится, в замке вашего августейшего брата вы нередко рассказывали нам сочиненные вами сказки. – После визита Бертрана Мария никак не могла вновь перейти на более доверительное общение, продолжая поддерживать официальную форму разговора, принятую во дворце.

– Слушай. В одной стране в один прекрасный день произошло странное событие. Люди увидели незнакомую девушку, которая шла краем моря.

– Она была молода и сказочно прекрасна?! – захлопала в ладоши Мария.

– Да, но это не самое удивительное. Она была одета в дорогое платье, ее запястья утяжеляли драгоценные браслеты, в ушах светились длинные серьги, грудь украшали рубины и изумруды. В ее черных волосах блестела золотая сетка, приколотая великолепными дорогими заколками, из-за которых казалось, что на ней надет ослепительно-золотой шлем. И шла она совсем одна, без охраны, без родителей, без свиты. Никто не знал, откуда она и куда держит путь.

Поняв, что это не обычная смертная, люди поспешили к своему королю и рассказали ему о прекрасной девушке. После чего король велел запрячь своего самого красивого и быстрого коня и поспешил на берег, где догнал девушку, и так пленился ее красотой, что сразу же предложил ей сделаться его женой – прекрасной королевой этой страны.

А пока говорил король, к девушке подошел молодой и прекрасный рыцарь, красивее которого не было на всем белом свете. Дав высказаться своему сюзерену, он упал на колени перед незнакомкой, предлагая ей свою любовь и свою верность.

– Ну и нужно выбрать рыцаря. – Мария отбросила работу и, подскочив к Энгебурге, горячо обняла ее. – Выбирай любовь, прекрасная моя королева! На что нам эти короли, которые не умеют держать слова! Любовь. Только она правит миром! Это сказал мне мой Анри. А он знает толк в любви…

Глава 24

О том, как королева Энгебурга начала учить французский язык

се в монастыре завидовали прекрасной Марии Кулер, готовящейся в самое ближайшее время сделаться баронессой де Мариньяк. Понимая, какой урон нанесет ее положению в монастыре да и вообще во Франции отъезд переводчицы, Энгебурга лихорадочно думала, какой шаг ей следует предпринять.

Самым простым было конечно же запретить увозить Марию. Бертран ля Руж, несомненно, поставил бы Анри де Мариньяка на место. Но таким образом Энгебурга нажила бы себе врага в лице лишенной счастья девушки и пошатнула свои позиции в отношении других разделяющих с нею вынужденное затворничество фрейлин.

В конце концов Энгебурга решилась поискать себе другого переводчика и учителя. Будучи королевской дочерью, она была достаточно хорошо образованна – знала латынь и немного говорила по-немецки. Поэтому она вышла из своей башни и, зябко кутаясь в меховую накидку, не остановленная никем, прошла через монастырский двор.

Пройдя мимо заваленного снегом огорода, королева оглядела здания бани и больницы со знаменитым траво-хранилищем, примечая работающих во дворе монахинь.

Кто-то очищал с дороги снег, кто-то таскал воду или дрова. Королева прошла еще немного, присматриваясь к лицам святых сестер и размышляя, с кем из них ей следует завести разговор.

Незаметно дорожка вывела ее к церкви, за которой белели увенчанные снежными шапками могильные кресты. Перекрестившись и стряхнув снег с туфель, Энгебурга вошла в церковь и предалась там жаркой молитве… Через некоторое время она поднялась с колен и, приметив у стены престарелую монахиню с добрым лицом, подошла к ней, обратившись на латыни. Она спросила, не может ли кто-нибудь из святых сестер помочь ей выучить французский.

Бабка пошамкала губами, пытаясь что-то произнести, но, должно быть, этот язык был известен ей лишь в применении к молитвам. Зато речь королевы была услышана молодой послушницей, которая поманила Энгебургу за собой, и вскоре обе женщины оказались в монастырской библиотеке, где за массивным столом сидела толстая, точно квашня с вытекшим тестом, баба.

Когда Энгебурга повторила вопрос, толстуха недовольно подняла глаза и, отослав послушницу, разрешила королеве сесть.

– Разумеется, я знаю латынь и могу обучать французскому. Только отчего, госпожа, вы решили, что я стану этим заниматься? И недосуг мне. Мать-настоятельница велела ветхую книжицу переписать. Вот и тружусь дни напролет, спины не разгибая. – Баба облизала толстые губы, вопросительно уставившись на Энгебургу.

– Помоги мне, добрая женщина. Я заплачу. – Энгебурга подбирала слова, боясь, что ее несовершенная латынь испортит все дело.

– Заплатишь? А куда я деньги твои понесу? Много ты здесь видела лавок? Все одно – придется отдать матери-настоятельнице. Монахиням иметь деньги или любое другое имущество не положено. Так и знай. – Она снова склонила голову к потемневшим от времени страницам, близоруко вычитывая почти исчезнувшие буквицы.

– Но, может, не деньги, так вещи… Возьмите мою накидку, матушка. В библиотеке холодно. – Королева зябко поежилась.

– Ни денег, ни имущества не положено, – не поднимая головы, уточнила баба. Тоненькое перышко в ее руках скользнуло в чернильницу и, выпрыгнув оттуда, заскрипело на бумаге.

– Я королева Франции! – Энгебурга выпрямилась. – Монастырь находится в Турнэ, а Турнэ на территории Франции! – попыталась она атаковать служительницу Господа.

– Монастырь стоит на пожалованной ему земле. На своей земле, на монастырской. И здесь король не властен, а ты, я слышала, и не королева-то вовсе. Так, горемычная узница. Потому как, будь ты королевой, жила бы ты во дворце. Или не так?

Энгебурга закусила губу.

– Мать настоятельница разрешает нам покупать еду за деньги. Может, если нельзя никакого имущества и денег, вы бы согласились, чтобы я брала для вас что-нибудь из съестного? – неуверенно предложила она.

Внушительные габариты монахини говорили о любви своей хозяйки покушать.

– Грех чревоугодия еще никто не отменял, – не глядя на Энгебургу, пробурчала монахиня, было видно, что она действительно увлечена своим нелегким трудом. – Попроси мать настоятельницу, может, она прикажет мне… – неожиданно подсказала толстуха.

– Мать настоятельница ради меня пальцем не пошевельнет, – отмахнулась Энгебурга и направилась к дверям.

– Эй, стой, королева! Как там тебя! – Толстобрюхая монахиня поднялась, откладывая перо. – Ты, поди, не только говорить на латыни можешь, а и читать обучена.

– Ясное дело, обучена, – удивилась в свою очередь Энгебурга.

– А раз читать обучена, можешь почитать мне, что здесь написано. А то глаза с годами подводят, а текст уж больно мудреный попался. Намучилась я с ним. А мать настоятельница знай твердит одно: «Ты, Катерина, всю жизнь для монастыря книги переписывала, тебе дело это и продолжать».

Энгебурга села рядом с монахиней и, зябко кутаясь в меховую накидку, начала медленно читать. Мать Катерина с довольным выражением лица записывала за королевой, время от времени останавливая ее и переспрашивая написание того или иного слова.

Когда колокол позвал сестер к молитве, Катерина одолела четыре страницы, а Энгебурга записала для себя названия французских букв и их звучание, а также с десяток слов, которые к завтрашнему дню обещала Катерине выучить.

Весьма довольная собой королева вернулась в покои, где уже дожидалась ее заплаканная Мария.

При виде своей королевы девушка вдруг кинулась к ее ногам, рыдая во весь голос.

– Что случилось, Мари? – Энгебурга попыталась поднять подругу, но та не слушалась, так что королеве пришлось сесть рядом с ней на пол. – Неужели Анри оказался бесчестным человеком и не забрал тебя, как обещал, отказавшись жениться? Может, ты узнала что-нибудь страшное? Письмо от короля?

– Я никуда не поеду! – выла Мария. – Никуда от тебя, Энгебургочка моя, подруга единственная. Не поеду, хоть режьте меня!

– Почему не поедешь? – изумилась Энгебурга.

– Не могу я черной изменой за добро твое платить! Сказано – вместе, значит, вместе! До последнего вздоха. До самой наипоследней минуточки!

– А Анри, как же он? Ты же обещалась? – Энгебурга встряхнула подругу. – Разве ж так делается? Он ведь, поди, уже все распланировал. Где да что будет. В какой церкви венчаться. Друзьям рассказал, гонца домой отправил, чтобы родственники к свадьбе готовились. А потом, что если ты вдруг беременна! Ты о ребенке подумала?

– Не беременна я. – Мария утерла рукавом слезы. Ее распухшее покрасневшее личико выглядело трогательным и каким-то невероятно нежным. – А Анри я по-настоящему люблю. Но только не дело ведь это – ради своей любви друзей предавать. А ты мне не просто королева, а наилучшая подруженька. В общем, решено. Если ты отказалась с эн Бертраном бежать, я тоже отказываюсь. Эн Бертран через год или два к тебе приедет, и Анри мой, если любовь его не остынет, с ним пожалует. А тогда мы уже все и решим. Либо король тебя к себе вернет, а мы с Анри станем тебе верными слугами. Либо ты здесь останешься, а я с ним в Гасконь отправлюсь. Либо вместе нам, – она снова заплакала, – узницами монастырскими век вековать!..


На следующий день отдохнувший отряд покидал стены монастыря. Невеселым было это возвращение для рыцарей Анри де Мариньяка и Бертрана ля Ружа – вместо прекрасных дам они увозили из Сизуина любовь и печаль разлуки.

Когда до Компьена, где в это время размещался двор короля, оставался день пути, Бертран оторвался от отряда и, приметив дерево с небольшим дуплом у дороги, спрятал туда кольцо Энгебурги. В Компьене его ожидали тяжелые объяснения.

Глава 25

О том, как Филипп Август пытался жениться снова, не будучи разведенным