Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

Нельзя сказать, что Энгебурга не ждала прихода золотокудрого Бертрана. Со вчерашнего вечера Мария Кулер прожужжала об этом ей все уши. Утром девушки вдруг ни с того ни с сего приготовили ей не обычное, а праздничное платье. Они уверяли, что все остальные наряды будто бы намокли от снега и теперь их следует высушить и привести в божеский вид. Так что ей едва удалось договориться о некоем компромиссе – достаточно простом, зато совершенно новом платье, которое Энгебурга приберегала на черный день.

Опасаясь, как бы рыцарь не заподозрил ее бог весть в чем, Энгебурга тоже нервничала, и уже совсем было отказалась принимать Бертрана ля Ружа, но девушки набросились на нее, треща о том, что негоже королеве Франции отказывать в аудиенции ни в чем не провинившемуся перед ней рыцарю. В конце концов Энгебурга сдалась, и явившейся на аудиенцию Бертран приклонил перед ней колено.

Стоящая за спиной у Энгебурги Мария не сводила восхищенных глаз с галантного кавалера, мечтая, что вот так же к ней явится прекрасный Анри де Мариньяк.

– Ваше Величество! – начал Бертран ля Руж. – Первым делом я хотел узнать, не утомила ли вас дорога? И будут ли какие-нибудь приказы к сопровождающим вас воинам?

Королева чинно отвечала на вопросы рыцаря, постепенно оттаивая. Эн Бертран нравился ей. Своими золотыми волосами и статной фигурой он немного напоминал короля, которого Энгебурга, несмотря ни на что, продолжала любить. Постепенно разговор перешел на тему стихов, и эн Бертран спел песенку, которую часто пела ему матушка.

Энгебурга слушала его, явственно представляя небольшой замок на склоне горы, богатые деревни вокруг, собственную винодельню, белый храм на холме и конюшню, где так любил бывать маленький Бертран. Живо она представляла себе народные праздники на большой поляне, когда крестьянки украшают себя цветами и ищут суженого. Как все это было прекрасно, как далеко от ее лишенной всяческих радостей жизни.

«Поехали, Энгебурга, в мой маленький замок! – звучала в душе королевы песня рыцаря. – Там будем мы счастливы, там будем любить друг друга! На что тебе корона Франции? На что не способный ни на что муж? В моем родном Труа ты подаришь мне прекрасных детей. Я буду совершать подвиги в твою честь, имя твое прославится в веках! А потом мы станем жить счастливо и умрем в один день! Что может быть прекраснее и возвышеннее истинной любви!»

Энгебурга вздохнула, благосклонно взирая на золотокудрого рыцаря и невольно вспоминая светленькую головку своего будущего ребенка, пригрезившегося ей по дороге во Францию. Стала ли она вдруг понимать французскую речь? Нет, но она прекрасно читала в душе смотрящего на нее с любовью молодого человека.

Аудиенция прошла быстро, Энгебурга и подслушивающие за дверьми девушки остались очень довольными.

На следующий день эн Бертран и эн Анри явились в то же время, и снова они говорили о поэзии и музыке, пересказывая друг другу события, свидетелями которых были.

Ночь Энгебурга спала неспокойно, потому что, какому бы святому она не молилась, перед ее глазами стоял Бертран ля Руж, который то пел ей, то вдруг падал на колени, умоляя выйти за него замуж и бежать из монастыря.

«Бежать! Бежать! От унижения и нелюбви! – Она перевернулась на другой бок, но призрак любви настиг ее опять, нанося новую рану. – На Вселенском соборе нас почти что развели. А может, действительно развели? Кто их знает? Во всяком случае, король принародно сорвал с моей головы корону. Не означает ли это, что отныне я свободна, могу делать что хочу, даже выбрать рыцаря по своему вкусу? Я свободна! А раз я свободна, отчего же продолжаю терпеть лишения и несчастья, в то время как могу вкусить, наконец, сладость любви? – Энгебурга села на постели, обхватив руками подушку. – Господи Иисусе Христе! Спаси нас грешных! – заплакала она. – Разъясни мне, Господи, жена я или свободная? Сил нет, так мучаться!»

У дверей на тюфяке мирно посапывала во сне любимая фрейлина Энгебурги белокурая Гертруда Миллер. Не то чтобы Энгебурга надеялась, что присланные за ней убийцы будут остановлены воинственной девушкой. Но Гертруда еще у короля Канута просила чести в случае опалы быть убитой раньше, нежели ее госпожа. Подобно комнатной собачонке, Гертруда всегда спала в одной комнате с хозяйкой, и умерла бы, наверное, запрети ей это Энгебурга.

«А если ты не свободна?» – продолжал демон искушения. «Если и не свободна, какая разница? – отвечал ему демон любви. – Король Филипп не любит тебя, Энгебурга! Он только и ждет, когда ты околеешь здесь от холода, голода и болезней. Злой! Жестокий человек!»

Кто посмеет осудить женщину, вырвавшуюся из плена, вылезшую из могилы, для того чтобы жить?! Разве допустимо хоронить живого человека? Разве можно держать под замком королеву Франции! Бежать! Как можно скорее нужно бежать! Пока рыцари еще в монастыре и двери не на замке, пока есть хотя бы слабая возможность, хоть один шанс!

До утра Энгебурга боролась с собой.

Засветло со своего ложа поднялась Гертруда. Думая, что королева еще спит, она спешно оделась и, набросив на голову платок, отправилась на службу.

На рассвете, когда в монастыре заканчивалась заутреня, в келью к Энгебурге влетела растрепанная Мария Кулер. Ничего не говоря, она бросилась на колени перед королевой, смеясь и одновременно обливаясь слезами.

– Я была с ним, милая Энгебургочка! С моим любимым Анри! Я была с ним! И это было прекрасно! Он просил моей руки, и я сказала «да»! Я уезжаю в Гасконь, милая моя королева! Несчастная моя подруга! Ну разве я имею право быть такой счастливой, когда ты так несчастна?! – Она разрыдалась.

Энгебурга гладила по волосам подругу, проливая горючие слезы.

– Ты покинешь меня, милая, а как же я? Ты поступила дурно, потому что не подумала о своей королеве! – Она покачала головой, смахивая слезинку. – Мне будет невыносимо трудно без тебя, моя Мари, без твоих советов, без языка, наконец. Ведь ты же знаешь, что никто из моей свиты не знает языка этой страны. Нет, решительно я не могу тебя отпустить.

– Но моя жизнь, справедливая королева? Моя жизнь проходит! Мне уже двадцать четыре, я старше всех твоих фрейлин! Кроме того, я бедна, о, прекрасная королева! Я бесприданница! А он – красавец барон Анри де Мариньяк, берет меня так. Щедрый, великодушнейший из рыцарей! Не прося ни одной монеты, ни акра земли, ни титула. Он посадит меня на коня и увезет отсюда, так что никто уже никогда не найдет меня! Если я откажу рыцарю, я останусь на всю жизнь совершенно одна! А так я стану баронессой де Мариньяк. Баронессой Марией де Мариньяк. Ты понимаешь?!

Поплакав, они уснули в одной постели.

На следующее утро к королеве Энгебурге явился барон Анри де Мариньяк, который официально просил руки прекрасной Марии Кулер. Королева обещала подумать.

Дни текли за днями неумолимо. Постепенно королева начала осознавать, что уже с нетерпением ждет визитов прекрасного Бертрана. Ее подруга и переводчица готовилась к отъезду. Энгебурга понимала, что Мария сделает по-своему, и не перечила ей больше.

– Прекрасная королева! – Бертран и Мария Кулер как-то вошли без стука в келью Энгебурги, остановившись у дверей и смиренно опустив головы. Она со сложенными на животе руками, он, нетерпеливо сжимая перчатки для верховой езды. – Завтра отряд должен отбыть из монастыря, – сказал Бертран. В голосе рыцаря слышались плохо сдерживаемые слезы. – Через пару дней я буду при королевском дворе, а потом… Если я хоть что-то могу сделать для вас, не имеет значения, потребуете ли вы рыцарский подвиг или какую-нибудь мелочь. Я готов безоговорочно подчиниться любому вашему приказу.

Энгебурга стояла спиной к рыцарю, до боли сжимая пальцы. «Еще немного, еще одна просьба со стороны златокудрого Бертрана, и я сдамся. Забуду про долг и честь. Сделаюсь презираемой всеми женщиной, притчей во языцех. Но буду счастлива!.. Стоп! – одернула сама себя королева. – Вот тот камень преткновения, тот предел, перейти за который невозможно».

Ведь если Бертран похитит ее из монастыря, презираемой будет не только Энгебурга, но и он. Быть может, уже через несколько месяцев после их исчезновения Филипп отправится штурмовать замок несчастного рыцаря. Когда муж терпеть не может своей жены, спит и видит, что та подохнет, избавив его от данных обетов, это еще не означает, что он согласится разделить ее с кем-нибудь другим. В таком случае Энгебурга и Бертран сделаются преступниками, а он, обманутый муж, приступит к справедливому мщению».

Энгебурга мысленно поблагодарила творца за то, что тот просветил ее разум и помог выстоять в этом нелегком сражении.

– Быть может, вы хотите, чтобы я передал что-нибудь Его Величеству, отправился к вашему брату или в Ватикан к святейшему отцу?

– Я думаю, моему мужу будет неприятно читать мои письма.

Мария передала Бертрану сказанное королевой.

– Что касается Рима, то пусть этим займется мой брат. Думаю, он уже предпринимает необходимые шаги для того, чтобы вызволить меня. А раз так, нам остается только одно. Ждать и молить Бога о снисхождении.

– Передайте прекрасной королеве, что в любом случае я останусь ее рыцарем, ее покорным слугой и данником. Я сделаю все, что будет в моих силах, для того чтобы вызволить прекрасную госпожу. Позвольте мне скакать в Данию. Напишите письмо к королю Кануту, я доставлю его. Чтобы через год или два явиться к вам за следующим приказанием. Ибо вся моя жизнь без остатка теперь принадлежит вам. – Он встал на одно колено, и Энгебурга, подойдя к нему, сняла с пальца перстень с розовым камнем и, надев его на заранее приготовленную Марией ленту, надела на шею Бертрану, посвящая его в рыцари любви.

Когда за прекрасным Бертраном закрылась дверь, королева рассеянно взяла в руки веретено и принялась прясть. Ее примеру не без удивления последовала и госпожа Кулер. Какое-то время обе молчали.