Дебора Моггак - Тюльпанная лихорадка

Только в лавке родителей Якоба в одной из дальних комнат горел свет. Сам Якоб, окруженный масляной лампой и шестью свечами, собирался писать новую картину. Это было большое полотно с серьезной темой: «Изгнание Адама и Евы из Рая». Якоб делал предварительный набросок. Рядом с мольбертом примостился деревянный манекен Яна. Уходя из студии, Якоб в отместку прихватил его с собой. Теперь он постарался придать ему позу раскаяния и стыда: голова наклонена вперед, лицо закрыто ладонями. Еву он изобразит воздевшей руки к небу.

Собственное «изгнание» все еще заставляло Якобы кипеть от ярости. Какая низость! Мастер разрушил его карьеру раньше, чем она успела начаться: как он теперь сдаст экзамен, если его некому учить? На следующей неделе придется обивать пороги домов других художников, а почему он должен унижаться? Ян погубил его будущее ради собственной похоти. Даже рисовал ту женщину. Оставаясь один, Якоб тайком рассматривал его полотна: груди Софии, ее длинное белое тело… От этих картин его бросало в пот. Хотелось схватить нож и воткнуть лезвие в похотливого ублюдка.

Якоб взял мелок и начал рисовать. Он сосредоточенно кусал губы. Адам откинулся назад, ягодицы напряжены… а лицо, полузакрытое руками, будет точной копией Яна: теперь его очередь страдать.

Кто-то постучал в дверь. Якоб поднял голову. Кого принесло в такое время? Якоб спустился вниз и открыл дверь. На пороге стоял господин Сандворт. Выглядел он ужасно – взмокший, хватающий ртом воздух.

– Куда он уехал?

Якоб проводил его в свою комнату и посадил на стул.

– Хотите выпить, господин?

Тот покачал головой. Якоб узнал его. Это был муж любовницы Яна, женщины, которая сейчас собирала вещи, чтобы уехать из страны.

– Как вы узнали, где я живу? – спросил он.

– Что? – Старик непонимающе смотрел на него. – Ах да, выяснил в таверне. – Он подался вперед. У него было серое тусклое лицо и воспаленные глаза. – Помогите мне, молодой человек. Куда он уехал?

– Кто? – произнес Якоб, прекрасно зная, о ком идет речь.

– Ваш учитель, художник Ян ван Лоо. Он сбежал с моей… – Господин Сандворт проглотил комок в горле. – У меня есть основания думать… В общем, мне очень важно знать, где они сейчас.

Якоб молчал.

– Щедро заплачу я вам.

– Мне не нужны ваши деньги, – с достоинством возразил Якоб.

– Куда он уехали? Вы… вы в курсе, что произошло?

Якоб кивнул.

– Прошу вас… пожалуйста… Скажите мне, где я могу их найти!

Якоб сохранил спокойный вид. Но внутри него разлилось теплое и сладостное чувство. Значит, на свете все-таки существует справедливость. Зло будет наказано, и теперь он погубит человека, который погубил его.

– Я знаю, куда они поедут, – произнес он, наслаждаясь ощущением власти. – Посыльный принес ему билеты.

Он сделал паузу для пущего эффекта. Господин Сандворт смотрел на него как зачарованный. Сейчас он уничтожит своего учителя, и справедливость восстановится.

– Они поплывут в Батавию.

– В Батавию?

– Да, завтра на рассвете. На «Императрице Востока».

Пока Якоб говорил, перед его глазами мелькали розовые соски Софии. Неожиданно им овладел прилив рыцарства. Какое-то время он боролся с его гневом и ревностью, но в конце концов победил.

– Ваша жена ни в чем не виновата. Она этого не хотела. Ее соблазнил мой учитель. – Да, ее тоже развратил этот негодяй: осквернил ее добродетель, как разрушил карьеру Якоба. – Уверен, она не желала причинить вам зла. Все происходило на моих глазах. Он заставил ее сделать это против воли.

Господин Сандворт поблагодарил его, направился к выходу и задел за шкаф. Внутри загремели ножи. Наконец он ушел. Якоб вернулся к своей картине. Он с удовлетворением посмотрел на мужскую фигуру, раздавленную позором и стыдом. Пусть то же самое произойдет и с Яном: он согрешил и будет наказан.

Якоб взял мелок и приступил к работе.

Корнелис вернулся домой около полуночи, закрыл дверь и остановился посреди комнаты. Мария оставила на столе лампу. Ее свет играл на голых стенах, обшитых темным деревом. Картины повернули к стене, чтобы не видеть того, что происходит. Искусство – царство мира и покоя; даже самые жестокие убийства – избиение младенцев, распятие Христа – оно превращает в красоту. Окровавленный Иоанн Креститель не может чувствовать боли: он уже находится в вечности и не ведает бедствий и горестей живых.

Корнелис смотрел на свои шкафы с фигурным серебром, на длинную анфиладу комнат, тянувшихся в темноту. С какой жадностью он набивал дом сокровищами, а оказалось, что они не стоят ничего. София поняла это и бросила все ради любви. «Не вините ее», – сказал ему мальчик. Корнелис ее не винил, по крайней мере сейчас. Если она смогла все это бросить, то сумеет и он.

Корнелис поднялся по лестнице. Он больше не должен оставаться в этом доме, ставшем мишенью для пересудов и насмешек. В шкафу лежала холщовая сумка. Он достал ее и стал собирать вещи. Словно тяжелый груз свалился с его плеч. Он чувствовал себя легким и свободным, как той ночью, – в иной жизни, сто лет назад, – когда потерял веру. Теперь Корнелис знал, что нужно делать. София жива, и ее соблазнил мужчина, который ее недостоин: подмастерье подтвердил его догадки. Во всем виноват Ян, и за это он будет расплачиваться всю жизнь.

«Завтра на рассвете…» Значит, надо торопиться. Корнелис потуже затянул ремни и спустился вниз. Он поедет налегке. Пусть шкафы наверху ломятся от одежды, накопленной его тщеславием: теперь они для него не более чем сброшенная кожа. Скинув тяжесть лет, Корнелис снова чувствовал себя молодым. София считает его скучным педантом. Что ж, он докажет ей, как она ошибается. Она поймет, что он тоже способен на импульсивные поступки.

И никто его за это не накажет. Это было его тайным знанием, главным секретом, источником силы. Он, и только он, знал, что Бога не существует. Он, и только он, мог отвечать за свои поступки. Корнелис шагнул в современную эпоху, в мир человеческой свободы. Проходя мимо открытой Библии, лежавшей на пюпитре, он захлопнул ее с громким стуком.

Корнелис заглянул в кухню. В печке еще тлели угольки. Пахло жареным луком и кошачьей шерстью. Он подошел к полузадернутой кровати и посветил на нее свечой. Виллем и Мария спали вместе. Губы бывшего рыботорговца были приоткрыты, он слегка похрапывал. Мария с присвистом сопела. Между ними на подушке торчал черный хохолок: это была их дочурка.

Корнелис почувствовал укол в сердце. Какой у них безмятежный вид! А он – всего лишь помеха чужому счастью. У них есть ребенок, теперь им хорошо. У Корнелиса сдавило горло. Он еще не успел уехать, а уже стал чужаком в собственном доме.

Перед уходом он оставил на кухонном столе записку и банковский чек:

Порт никогда не спит. Его жизнь управляется течениями, не зависящими от часов. С рыбачьей шхуны с грохотом сгружали бочки. Кто-то насвистывал песенку, которую Корнелис слышал в детстве. Грязная дворняжка проковыляла мимо на кривых лапах, волоча по земле разбухшие от молока сосцы. «Надо взять кормилицу…» До чего же глупо и унизительно его надули! Он, образованный и богатый человек, позволил провести себя простой служанке. Да, в этом мире все перевернуто вверх дном!

Но как сладко спала эта семейка! Гнев Корнелиса исчез. Мария поступила скверно, но он знал, что возмездия не последует: она может спать спокойно. Неожиданное возвращение ее дружка и все их любовные недоразумения затронули в Корнелисе какую-то сентиментальную струну. Они снова вдохнули жизнь в его дом, в пустые стены. Корнелис чувствовал себя как старый, увядший в чаще куст, который вдруг оказался на солнечной поляне. Наконец-то вокруг него образовались новые побеги.

Он подумал: дочь промелькнула в его жизни так быстро, что он едва успел заметить ее. Один миг – и дочери уже нет. Корнелис чувствовал странное волнение. В темноте попадались знакомые лица. Вот Сэмюель Соломон, торговец хлопком, стоит на пристани, наблюдая за разгрузкой тюков. А вот слепой нищий, для него ночь ничем не отличается от дня. Порт давно стал для Корнелиса родным домом. Запах моря будоражил: в нем ощущался привкус богатства и труда. Как и Виллем, Корнелис всю жизнь пользовался его дарами, а теперь сам отдавался в его руки. Странно, что когда он уедет, в гавани будет все так же бурлить суета: никто не заметит его отсутствия.

Небо начинало розоветь. Над лесом корабельных снастей высоко торчала мачта «Императрицы Востока». София и ее любовник, наверное, уже на борту. У Корнелиса не было никаких сомнений насчет убийства Яна. Конечно, произойдет это не сразу: надо подождать, пока они отплывут от берега подальше. Море скроет следы, оно видело многое. Корнелис хорошо знал капитана. За двадцать флоринов можно купить его молчание, а еще за сорок тот сам устроит все, что нужно. Кроме того, он был у Корнелиса в долгу.

Когда Ян упокоится в своей водяной могиле, Корнелис вернет себе жену, и они вместе поплывут в Батавию, чтобы поселиться на его плантации. Несмотря ни на что, он продолжал любить ее: разве он не бросил все ради нее? София тоже научится любить его, потому что Корнелис изменился. Он больше не тот человек, за которого она вышла замуж, он стал другим. Теперь для него возможно все. Жизнь коротка, а время уходит. «Пользуйся жизнью, пока можно», – говорил художник. Что ж, хотя бы в этом Корнелис был с ним согласен.