Дебора Моггак - Тюльпанная лихорадка

Ян посмотрел на пол. Там валялись сломанная трубка и горстка устричных раковин. Будто страничка, вырванная из книги эмблем и символов. Если бы ее автором являлся какой-нибудь художник, Ян сумел бы догадаться, что он имел в виду.

– Вот почему я стал помогать людям, – продолжил доктор. – Вся жизнь – риск. Я врач и прекрасно это понимаю. Но есть люди, которые ходят по самому краю, и они мне по душе. Я восхищаюсь ими, поскольку сам не способен на подобный поступок.

Ян одобрительно кивнул. Ему стал нравиться этот колючий и эмоциональный человек. Он снова взглянул на дрожащие руки доктора и подумал: а справится ли он? Его собеседник, видимо, почувствовал это.

– Она будет в надежных руках, – заверил он.

– Кто из них?

– Обе. – Врач развеселился. – А теперь о деньгах.

Он назвал Яну свои условия. Сначала аванс для него и для помощницы – ему придется нанять акушерку, женщину, которой полностью доверяет. Ян отсчитал деньги, беспечно пожав плечами. Это всего лишь горстка луковиц. Но за его безмятежным видом скрывалось глубокое волнение. Тюльпаномания добралась и до него – он стал ее преданным слугой. Но какой дерзкой и ветреной была эта девчонка! Флиртовала со всеми подряд, маня и увлекая за собой. А когда он думал, что потерял ее навеки, сама падала ему в объятия и отдавалась в его руки, наполняя счастьем и блаженством. На какое-то время Ян чувствовал себя полностью удовлетворенным. Но потом в нем опять просыпался голод, жестокий и ненасытный. Вот такой была эта госпожа. Кто мог перед ней устоять?

Месяц назад, в июле, Ян был глупым и наивным новичком. Спекулянты казались ему сумасшедшими. Теперь он сам вступил в их ряды и уже успел утроить свое состояние. Его «адмиралы» пошли в бой, добыв ему чудесные трофеи. Цены на тюльпаны взлетели до небес, и Ян заработал столько, что сегодня мог расплатиться с доктором, и еще остались деньги на покупку новых луковиц. Он едва успевал рисовать. Каждый день посещал таверну, где его новые друзья, такие же безумцы, вели буйный торг в клубах табачного дыма.

– Кроме того, вы должны выдать мне долговую расписку на окончательную сумму, – продолжил доктор и назвал цифру.

У Яна отвисла челюсть.

– Не забывайте про риск, – добавил Сорг. – В том числе и для меня.

«А я-то умилялся его сентиментальности», – подумал Ян. Он достал листок бумаги. «Я, Ян ван Лоо, обещаю…» Ян записал требуемую сумму своим крупным грубоватым почерком. Сколько тут нулей! Но он нарисовал их с профессиональной гордостью: они были абсолютно круглыми. Этому его научил мастер, который жил в Риме и усвоил многие традиции Ренессанса. Его нули были такими же круглыми, как полная луна в «Ночном пейзаже». Или как мыльные пузыри на портрете мальчика кисти Халса – символ тщетности и мимолетности земной жизни.

Доктор Сорг сложил бумажку и убрал в карман. Ян пожал ему руку. Вся жизнь – игра. Разве не воле случая он появился на свет? Зачни его родители днем раньше или позже, это был бы уже другой ребенок. И разумеется, лишь по воле случая он встретил Софию, любовь всей своей жизни.

Он обязательно добудет денег. Он знает, как умаслить госпожу фортуну, и ему известны правила игры. А когда игра закончится, Ян непременно победит, ведь до сих пор ему всегда везло.

Осень обрушилась на землю как потоп. Дождь неистощимыми потоками размывал дороги. Деревья вырывало с корнем, реки выходили из берегов и заливали пастбища. Целые поля уходили под воду, возвращаясь в ту стихию, откуда некогда возникли. Лодки тонули в море, и их обломки выбрасывало на песок, словно горсти ореховой скорлупы. Кораблю Корнелиса удалось вернуться, но самое большое судно из Московии – с грузом меха, амбры и китового жира – пропало без следа. Колокола в церквах звонили по душам усопших.

В Амстердаме срывало колпаки с печных труб, а сточные канавы выливались на улицы. На одном из недостроенных домов на Кайзерграхт с лесов свалился строитель – жертва своей самоуверенности. Ходить рядом с каналами стало опасным: людей опрокидывало ветром. В воде плавали тела: тюльпаномания разорила многих горожан, и они, упившись до смерти, окончательно шли ко дну.

Дожди закончились к середине октября. Город окутал туман. Звуки стали глуше, дома почти исчезли. Люди перестали различать, где заканчивается улица и начинается вода. Они падали в каналы, и волны много дней носили их по городу, пока не рассеялся туман.

Ночью царила тишина. С залива беззвучно наползала густая мгла. Прохожие невидимками скользили по улицам: туман был таким плотным, что они едва могли разглядеть свои руки, поднеся их к самому лицу. Амстердам стал городом призраков и нераскрытых преступлений, потому что те, кто их совершал, бесследно растворялись в белой мгле.

Я мысленно благодарила Бога. Туман был Его дыханием, милосердно скрывавшим нашу жизнь. Теперь я могла безопасно ходить по улицам. Вокруг мелькали смутные фигуры, низко опускавшие головы и всегда смотревшие себе под ноги. Никто меня не замечал; каждый был словно замотан в толстый кокон.

Мы с Яном совсем осмелели. Окна моей спальни выходили на улицу. Корнелис крепко спал в соседней комнате. По ночам Ян бросал камешек мне в стекло, и я, украдкой спустившись вниз, отпирала ему дверь. Правда, я не решалась пускать его в свою постель. Но любовные утехи уже не являлись нашей главной целью. Теперь нас одолевала иная похоть: мы могли часами шептаться, обсуждая наш тайный бизнес.

Я записывала заработанные суммы. Ян приносил листок бумаги, дрожавший у него в руках. Раз за разом мы ставили на карту все – и побеждали. Теперь Ян играл по-крупному. Он включился в длинную цепочку перепродаж и зарабатывал на фьючерсных сделках. Мы разговаривали как два эксперта. Никто из нас давно не видел луковиц: они превратились в отвлеченное понятие. Мы покупали луковицы, которые никогда не держали в руках и за которые ничего не платили, и сразу перепродавали их с наценкой. Луковицы по десять раз на дню меняли хозяина, продолжая лежать в земле. Мы сидели над листочками, вглядываясь в строчки головокружительных цифр. Я так волновалась, что у меня опять пошла носом кровь и вся бумага была в красных пятнах.

Мы забыли не только про постель. Ян давно забросил живопись. Охваченный тюльпанной лихорадкой, он проводил дни в четырех тавернах, шепча при входе условленный пароль, чтобы его впустили в комнату, где шли торги. Я не могла ходить вместе с ним: меня бы узнали, потому что теперь почти весь город сидел в тавернах. Ян участвовал в аукционах, проводившихся там же. На стене крутились деревянные диски, на них мелом писали стоимость товара. Начинался торг, цены стирались и переписывались заново, пока не заключалась сделка, которую тут же отмечали под звон бокалов. Ян занимал деньги у своих друзей, чтобы делать новые покупки, а через неделю возвращал им двойную сумму. Настоящее волшебство! Господь нам улыбался. Он был на нашей стороне.

Я вытерла с бумаги кровь, на ней осталось несколько бурых пятен.

В последнее время Мария изменилась. Раздалась вширь, разбухла, как луковица на самых лучших удобрениях. Вчера за ужином Корнелис заметил:

– Ты видела эту великаншу? Когда-нибудь она съест нас вместе с домом.

– У нее всегда был хороший аппетит, – возразила я.

Она и ходить стала по-другому, раскачиваясь, как тяжело нагруженный корабль. Ей приходилось прилагать столько усилий, что она с трудом переводила дух. Уже несколько месяцев я делала за нее почти всю домашнюю работу, убиралась в доме и мыла пол. Главное, не потерять ребенка. Я тоже с трудом переводила дух. Никогда прежде мне не доводилось так много и тяжело трудиться. Мы словно поменялись местами: я стала служанкой, Мария хозяйкой, выполнявшей легкую работу, – и не только в рамках домашнего хозяйства.

– Забавно, – заметила она со смешком. – Вы переодевались в мое платье, а я – в ваше.

Мария призналась, что мерила мой синий жакет, отороченный мехом, и красовалась в нем перед зеркалом. Мы поменялись даже нашими руками. Мои стали грубыми и потрескавшимися, как у служанки.

– Смажьте их гусиным жиром, – посоветовала Мария. – Это сделает вас госпожой.

А ее пальчики понежнели, будто у знатной дамы.

Наш дом тоже изменился. Теперь я знала его гораздо лучше – до ломоты в спине: дельфтскую плитку с игравшими детишками, мраморные полы, которым не было конца. В верхних комнатах я натирала паркет, целое море паркета. Засучив рукава, скребла и полировала его шашечки, потом со стоном поднималась. Тисненая обивка в Кожаном кабинете поглощала тонны пыли. У меня болела спина, пока я стояла на стуле и орудовала своей длинной щеткой. В кухне приходилось чистить мокрой тряпкой кирпичный пол. Раньше дом казался чередой комнат, где я могла сидеть в креслах, расхаживать взад-вперед и открывать окна, чтобы посмотреть на улицу. Я считала его просто фоном, на котором протекала моя жизнь. А теперь досконально знала в нем каждый кирпич, каждую трещинку в стене. Как мне хотелось нанять еще служанку! Но, разумеется, это было невозможно. Нельзя вводить в дом чужого человека, тем более сейчас, и я изо всех сил сопротивлялась попыткам Корнелиса завести новую прислугу.

Я была уже на последнем месяце и носила толстую подушку, привязанную на тесемках к поясу. Госпожа Моленар, наша любезная соседка, одолжила мне свою одежду, которую надевала во время беременности. А Мария просто вшила в платье дополнительные куски ткани. Нагибаться стало очень неудобно – удивительно, как это делают беременные женщины? Мне постоянно хотелось вытащить свою подушку, но я боялась, что неожиданно вернется муж. Корнелис стал очень заботливым и несколько раз в день появлялся в доме. Проверял, все ли у меня в порядке.