Радостная мысль. Тогда почему так скверно на душе?

31. София

Всегда веди себя с осмотрительностью человека, на которого смотрят десять глаз и указывают десять пальцев.

Конфуций

«Я хочу держать тебя в объятиях и чувствовать, что ты спишь». Эта строчка из письма запала мне в сердце. Ян писал немного наивно: он был ремесленник, художник, по сути, малообразованный, меньше, чем я. Но после него мне всегда казалось, что слова любви должны звучать по-детски неуклюже. Мы решили вместе провести ночь. И не одну, а две – чтобы хоть немного утолить мою жажду. Мужу я сказала, будто отправлюсь в Утрехт. Он не сомневался, что я уже написала своей семье и рассказала о беременности. Теперь им не терпится меня увидеть. Мне было тяжело подводить их – так же тяжело, как и Корнелиса. Я знала, что когда-нибудь мне все-таки придется к ним поехать, но старалась оттянуть этот момент: они знали меня слишком хорошо, чтобы не заметить ложь. Особенно младшая сестра Катрин: вот уж глазастая особа, она сразу поймет – со мной что-то не так. Рано или поздно я с ними увижусь, но не сейчас.

«Давай проведем эту ночь вместе». Я не могла поверить, что это действительно случится. Днем, когда я приходила в его студию, там всегда кто-нибудь находился: то ученик, то слуга. Один раз к нему явился заказчик, чтобы посмотреть работы Яна, и мне пришлось спрятаться за занавеской. А по вечерам – даже когда мужа не было дома – выходить было рискованно. Летом темнело только к девяти часам. Я потеряла своего главного союзника – темноту, которая, точно черный плащ, прятала меня от соглядатаев. Даже если мне и удавалось прийти, у нас оставался лишь час. В десять ночная стража трубила в свои рожки, и горожане расходились по домам. До чего мы честные и работящие: в десять все уже спим в кроватях, верные жены и мужья. Амстердам не самый лучший город для любовников: на каждого, кто поздно появится на улице, смотрят с подозрением.

Было позднее утро. Корнелис ушел на работу, и я осталась одна. Он передал мне подарки для моей семьи. Пришлось спрятать их на чердаке. Почему-то это показалось мне еще более ужасным, чем все мои прошлые обманы.

Выходя из дома, я перекрестилась и вознесла молитву о благополучном путешествии. Ни одна морская буря не внушала мне такого страха, как эти солнечные улицы. И весь испанский флот с его пушками и ядрами не казался таким опасным, как мои мирные соседи, отправлявшиеся на рынок за покупками.


Время способно растягиваться и сжиматься. Мы то дрожим над ним, то беспечно швыряем направо и налево. Оно преследует нас по ночам, когда трещотка и выкрики ночного сторожа отсчитывают каждый час, вторгаясь в наши сны. Потом наступает тишина. Когда я сидела дома в одиночестве, время тянулось бесконечно, роняя минуту за минутой.

Зато в студии Яна оно неслось вскачь: я не могла остановить его. Как обычный песок может утекать так быстро? К тому же теперь оно получило новый импульс: те пресловутые девять месяцев, которые стремительно и неудержимо несли нас к ноябрю. Дальше зияла пустота. В ноябре мы оба шагнем в двери на верхнем этаже, и на сей раз я уже не смогу взлететь.

Но сейчас, в эти два дня, время вдруг остановилось. Мы с Яном не вылезали из постели. Я понятия не имела, который час; уличный шум доносился издалека, словно из другого мира. Ян отправил домой Якоба и дал выходной Герриту. Он заранее запасся продуктами, чтобы выдержать «любовную осаду».

На полу, в куче разбросанной одежды, лежала моя подушка. Я была на пятом месяце, поэтому подушечка пока требовалась небольшая: просто подкладка из зеленого бархата, которую я взяла в библиотеке. Теперь, освободившись от моего тела, она выглядела до странности скучной и банальной. Я уже успела сродниться с моей фальшивой деткой, с моей пухлой соучастницей.

– Скоро мне понадобится подушка побольше, – пробормотала я.

– София, что нам делать дальше? Рано или поздно придется что-то решать.

– Давай жить одним днем, – беспечно ответила я. – Ты сам это говорил, когда писал наш портрет. Наслаждайся жизнью, пока можешь.

– Но что будет, когда родится ребенок? Даже если мы сбежим, твой муж найдет нас.

– Тише… не нужно об этом говорить.

– Он выследит нас. Куда бы мы ни отправились, мы не будем в безопасности.

Ян прав. Немного подумав, мы поняли, что наш план не сработает. У Корнелиса имелись влиятельные связи. Он лично знал капитанов всех судов: как мы сможем уплыть незамеченными? Даже если сбежим в Ост-Индию, нас и там достанут. Корнелис был знаком с тамошними торговцами, владел плантациями пряностей. Во всем мире не было места, где мы могли бы найти приют.

– Господь нас вразумит, – пробормотала я.

– Ты думаешь, Он на нашей стороне?

– Где у тебя Библия? Давай загадаем.

Меня научила этому Мария. Это был ее способ общаться с Господом, когда принимала какое-то решение. Ян забрался в кровать с толстой Библией. Она легла нам на колени, как тяжелая плита. Я закрыла глаза, наугад развернула книгу и положила руку Яна на одну из строчек.

– Читай.

– «Два сосца твои – как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями… Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим». – Он захлопнул Библию. – Вот и ответ.

Ян со смехом забрался на меня сверху. Книга с глухим стуком упала на пол; кровать задрожала.


Перед сном Ян протер мое лицо губкой с теплой водой. Я воспользовалась его ночным горшком. В этот момент он стоял рядом на коленях и распускал мне волосы. Его нежные прикосновения заставляли меня таять от любви. Я обожала каждую вещь в его комнате, потому что к ним прикасался он. Готова была целовать пыльные доски на полу – ведь по ним ступали его ноги. Запах льняной олифы казался мне слаще и приятнее, чем все пряности Востока.

В эту ночь я спала в его объятиях. «Возлюбленный мой бел и румян; щеки его – цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его – лилии, источают текучую мирру». Никогда прежде я не спала обнаженной с молодым мужчиной. Как сладостно его тело, ароматно дыхание! Мы заснули, сплетясь друг с другом. Кожа Яна была гладкой и упругой. Он шевелился, поворачивался ко мне, обнимал меня сзади, брал в ладони мои груди. Я была такого же роста, как он, мы подходили друг к другу. Ян прижимал ко мне свою ногу, так, словно это была моя нога.

Сквозь сон я слышала напевный голос сторожа: «Два часа!.. Три часа!» Каждый его возглас отнимал час моего блаженства. Вокруг нас спали тысячи горожан, мужья и жены, надежно упакованные в свои стенные шкафы. Под ними в отдельных ящичках лежали их законно зачатые детишки. Семьи мирно спали, замурованные в собственную мебель. Но для меня все это осталось позади: я свободно плыла в открытом море… В эту ночь меня несло по большим волнам, и уже не было пути назад.

Ян дышал в мои волосы. Вдыхал в меня свои сны. Они окутывали меня, как морской туман. Вдруг я подумала: если бы Корнелис умер. Тогда я и мой возлюбленный каждую ночь спали бы вместе, до конца своих дней.

Но эта мысль была так ужасна, что я выбросила ее из головы. Стала представлять, как бы все было замечательно, если бы я встретила сначала Яна и могла выйти за него замуж, чтобы со спокойной совестью предаться своей любви. В том, что я стала женой Корнелиса, винить некого: мать на меня давила, но я могла бы отказаться. Я сама обрекла себя на жертву, которая, как мне теперь стало ясно, погубила мою юность и надежды. Вероятно, я спасла от катастрофы свою семью, но еще большая катастрофа ждет нас впереди, если я не сумею выпутаться из безвыходного положения, в какое загнала себя и Яна.

Если бы Корнелис умер.

Я резко выпрямилась на кровати. Ян шевельнулся, мягко провел губами по моей спине.

– У меня есть план, – заявила я.

– Какой? – сонно пробормотал он.

– Единственный, который может нас спасти. Как сбежать, чтобы он не начал искать нас.

Идея была настолько очевидна и проста, и я не удивлялась, как она не пришла мне в голову раньше. Правда, чтобы выполнить план, нам понадобятся деньги, много денег. Сколько именно, выясним позже. Какая-то сумма потребуется уже сейчас, еще больше – в ноябре, после рождения ребенка.

Мы сидели на кровати, сквозь прикрытые ставни пробивалось солнце. За окном насвистывала птичка, кричали дети. Мы потеряли чувство времени. Ничего не ели. Голова у меня слегка кружилась, словно меня стукнули мешком с песком.

– Помнишь, как мой муж говорил про безумие, охватившее всю страну?

– Ты мое безумие, любимая. – Ян погладил меня по руке. – И я полностью тобой захвачен.

Впервые я не ответила на его ласку.

– Я про тюльпанную лихорадку.

Разумеется, он об этом знал. Она коснулась всех голландцев, распространяясь, как поветрие. Год назад ситуация вышла из-под контроля. В тавернах заключались крупные сделки, состояния росли как на дрожжах. Наши благоразумные бюргеры вдруг превратились в авантюристов.

– За одну луковицу – помнишь, как он сказал?… за одну луковицу дают множество вещей: лошадей, серебро и тому подобное.

– К чему ты клонишь?

– За одну луковицу купили целый дом – я сама слышала на прошлой неделе, – настоящий дом на Принзенграхт.

Я даже взмокла от волнения. Мы сидели, плотно прижавшись друг к другу на кровати. На мне была ночная рубашка Яна. Неожиданно на ней появилось красное пятно. Сначала я подумала, что что-то капнуло с потолка. Потом упала еще одна капля, и еще, и еще. У меня пошла носом кровь. Так бывало, если я сильно волновалась.

Ян откинул мою голову и прижал платок к ноздрям. Ткань между его пальцев сразу покраснела. Кровотечение из носа – странная вещь: никакой боли, просто хлещет кровь. Вскоре его платок совсем разбух. Когда Ян убрал руку, его пальцы были в крови.

32. Любитель тюльпанов

Выберите большую луковицу с хорошо развитыми детками. Очистите деток от земли и отделите от материнской луковицы, стараясь не повредить корни. Приготовьте сосуды с влажной песчаной почвой. Положите в каждый сосуд по маленькой луковице-детке и покройте их компостом. Наклейте этикетки и поливайте водой.