— К вам я пришел, доченька. Ширван-сельсовет дома? — Услышав, что гость пришел не к кому-то, а именно к ним, девочка произнесла: “Сейчас”, - с шумом захлопнула дверь и нырнула внутрь дома.

Вскоре из дома донесся ее голос, перекрикивающий звук телевизора:

— Деда, на улице незнакомый человек спрашивает тебя…

В доме раздался недовольный голос взрослого человека:

— Убавьте же вы звук телевизора, оглохнуть можно! — Потом было слышно, как он отчитывает девочку: — Что ты вечно вперед всех бежишь к двери, ты что ли должна гостей встречать? Идите, не держите гостя на пороге, зовите в дом!

Потом этот возмущенный голос стал приближаться к двери и вскоре на пороге появилась грузная фигура самого Ширвана.

По тому, как Ширван приглашал гостя в дом, на ходу справляясь о здоровье домашних, было видно, что и он не признал незнакомца. Они не встречались с тех пор, как родственные отношения были переданы детям. Ширвану и в голову не могло прийти, что зять, который как-то не отозвался на его приглашение и не приехал, может вот так неожиданно, как на снег на голову свалиться, постучать в его дверь.

В те дни, когда он позвал его и не дождался, Ширван поначалу обижался на Балкана, но потом, поразмыслив, успокоился: “Ай, он ведь тоже уже не молод, нас догоняет, наверно, старику не так-то просто сдвинуться с места. Он уже тоже в том возрасте, когда душа еще желает, а тело уже не слушается”. Так что со временем обида прошла сама собой.

Ширван подумал, что это кто-то из случайно оказавшихся здесь жителей соседних сел, которого он когда-то знал, но вот теперь не может вспомнить. “Ай, может, он о чем-то спросить хочет”, - подумал хозяин дома. Он провел гостя в дом, пригласил его в гостиную. Старик понял, что, если он сам не назовет себя, Ширван так и не узнает его. “Сельсовет ага, как вы тут живете, как семья, близкие, родные, все ли живы-здоровы? А сам ты как со старостью справляешься?” — начал было старик. И только теперь по манере говорить Ширван узнал гостя. Обрадовался и вдруг сильно разволновался. “Эй, хов, а я все думал, кто же это навестил нас, а это, оказывается, своя родня, отец Тумар еген!” — громко говорил он, как бы сообщая радостную весть, чтобы и домашние могли услышать его. Подняв уже севшего старика, он заново по-родственному крепко обнял его.

После сообщенной дедом радостной вести все семейство Ширвана, от мала до велика, пришло приветствовать деда родственной семьи, человека, о котором в их доме много говорили только хорошее и всегда с восхищением. Хозяйка дома пришла с невесткой и старшей дочерью, они с особой заинтересованностью расспрашивали его о жене, невестке и дочерях, о внуках. А потом дружно отправились готовить угощение для дорогого гостя.

После смерти жены Ширван жил в семье старшего сына, человека болезненного. Уже и его сыну пару лет назад исполнилось шестьдесят, он вышел на пенсию и пополнил собою ряды стариков.

Ширван всегда жалел сына, который выглядел старше него, вечно стонал и кряхтел. Ему казалось, что сын так рано состарился потому, что пошел не в него, а в мать. Свои переживания о сыне Ширван пытался спрятать в шутке: “Я потому его рано на пенсию отправил, что хочу приучить к старости, пока сам жив, а так он мог бы еще долго работать”. Зато внуки Ширвана уж точно пошли в деда, все они были широкими в кости, видными, выросли в тружеников. Ширван гордился ими, поэтому и жил в радости.

Комната, в которую привели старика, была намного просторнее обычных комнат в доме, это была гостиная, предназначенная для праздничного приема большого числа людей. В этом доме старик не раз бывал и раньше, это был один из первых построенных в ауле больших и просторных домов. Ширван по натуре был человеком широким, а потому во всем любил простор. Теперь здесь не было черной печи-голландки в человеческий рост, занимавшей часть левой стены, вместо нее в доме появились батареи парового отопления, выкрашенные в белый цвет, они придавали дому современный вид.

Задняя стена комнаты тоже была убрана, теперь к этой комнате примыкала и смежная с ней небольшая комната. На стене справа, на красивом черном ёмудском ковре висели три фотографии, с которых смотрели знакомые лица.

Справа висело фото женщины в пожилом возрасте, хозяйки дома, прожившей с Ширваном около шестидесяти лет, с фотографии в центре смотрел симпатичный юноша, их сын, которого безжалостная смерть забрала в шестнадцать лет. На третьей, потертой фотографии был изображен младший брат Ширвана, ушедший в 1938 году на военную службу и пропавший без вести, о нем родные горюют и по сей день. Раньше на ковре висела только фотография этого парня.

Выпив чаю с Ширваном, старик вспотел, усталость отступала, сквозь приоткрытую белую дверь доносились запахи вкусной еды, и чем больше он вдыхал их, тем сильнее его охватывало чувство голода. Чтобы как-то уйти от мыслей о еде, старик попытался думать о другом. Когда старики остались вдвоем, дом как будто опустел и стал тоскливее.

Войдя в дом, старик обратил внимание на то, что весь пол в нем устелен коврами ручной работы. Сейчас, вглядевшись в них повнимательнее, он увидел, что они напоминают ему весенние поляны с красными цветами, да и сами они сейчас были похожи на сидящих в цветнике людей. Про себя он с восхищением отметил, что в семье Ширвана умеют ткать замечательные ковры. Ему стало обидно, что его собственных дочерей и внучек никак нельзя отнести к рукодельницам, способным из ничего творить такие изящные вещи.

Когда подали специально для гостя приготовленный плов с красной рыбой и сюзьмой, комната наполнилась ароматом этого необычного блюда. К этому времени подоспел и внук, которого Ширван очень ждал к обеду и все смотрел на дверь и беспокоился, что тот задерживается, несколько раз повторил: “Что же он не идет?”. Сейчас он занял место отца, который только что попрощался, заступая в ночную смену сторожем. Старики, засучив рукава, стали есть плов руками, они говорили, что так он вкуснее. Юноша хотел им что-то сказать, посмотрел на стариков и улыбнулся, потом, словно извиняясь, произнес шутливо:

— Товарищи комсомольцы, у меня есть предложение!

— Если оно хорошее, вполне возможно, что оно будет принято! — поддержал внука Ширван, сразу же догадавшись, что тот имеет в виду.

— Разве не грех при такой изумительной закуске, да еще такой хорошей встрече и при наличии хорошей водки не выпить немного? — говорил он, держа одной рукой за горлышки и доставая из шкафчика под телевизором у себя за спиной две бутылки водки. Добавил:

— Я ее сам из Астрахани привез. Настоящая российская водка, если не возражаете, выпьем немного втроем!

Ширван бросил пить лет семь-восемь назад, при этом он не собирался когда-либо еще брать в рот водку. Но сейчас перед ним сидел человек, встречи с которым он ждал много лет, человек, которого он не смог затащить к себе в дом, даже послав специальное приглашение. Теперь Балкан пришел к нему собственными ногами, и это значит, что наконец-то сбылась заветная мечта Ширвана. У него к Балкану был один очень непростой разговор, ему надо было давно рассказать об этом, но все никак язык не поворачивался.

Мудрый, как ворон, Ширван сразу же смекнул, что вот он, подходящий момент, поэтому так охотно поддержал предложение внука, поначалу показавшееся не совсем уместным.

— А-а, русская водка, говоришь… Коли так, вот и дядя ваш приехал, отчего же не выпить немного по такому случаю.

Старики расположились друг против друга на специально для них положенных корпечах — тоненьких матрасиках, они сидели за расстеленным сачаком и вспоминали былое.

Внук Ширвана Бакы время от времени доливал водку из открытой бутылки в початые рюмки стариков, угощая их поданными помимо плова вареной курицей, жареной рыбой, сам же сидел молча, не вмешиваясь в их разговоры, улыбка не сходила с его лица, когда он обслуживал их.

Иногда он ножом брал икру из до краев наполненной большой пиалы, намазывал на мягкую лепешку и почтительно пододвигал бутерброды старикам: “А ну, попробуйте-ка и это, не изменился ли ее вкус?”, по-своему с удовольствием поддерживал компанию. Мальчишке лет десяти-двенадцати, которой сновал между ними, то унося, то что-то принося, он поручал доставить то, что было нужно старикам.

До поздней ночи старики все говорили и говорили, им было что вспомнить, и не все еще было переговорено, воспоминания, цепляясь друг за друга, порождали все новые и новые. Давно уже настало время сна, глаза слипались, надо было ложиться. Мальчишка, который обслуживал их, давно не появлялся, видать, досматривал десятый сон.

Бакы прошел в соседнюю комнату, принес оттуда постели, бросил их на пол и застелил белыми простынями. Поняв, что на этом беседа стариков не кончится, что они продолжат ее лежа в постели, он убрал со скатерти все, что посчитал лишним, и унес на кухню, кое-что убрал в холодильник, после чего по-новому разложил перед стариками сачак в уменьшенном виде, так, чтобы им было удобно дотягиваться до него. Оставил на сачаке чай и пиалы, стаканы и воду, которые могли понадобиться старикам ночью, придвинул его поближе к ним.

Прежде чем уйти в свою комнату, Бакы решил еще раз вернуться к разговору о тюленях, чтобы старик мог спать и не беспокоиться, он напомнил:

— Дядя, вы спокойно отдыхайте, давайте, доживем до утра, если тюлень может вылечить нашу биби, мы добудем его, даже если они все в Иран уплыли. Я уже и ребят известил, завтра утром мы выходим в море. Если потребуется, обзвоню и соседние села и всех на ноги подниму.

После его ухода старики по привычке обмотали головы платками, сняли с себя лишнюю одежду, выключили свет и легли. После этого висевший на стене яркий ковер стал похож на натяну тую на стене прямоугольную черную кошму. Откуда-то издалека донесся хриплый бас гудка теплохода, проходящего мимо одного из островов.