Кэтрин Каски - Тяжкий грех

В животе у Айви затрепетали бабочки.

Это был он. Идеальный мужчина… для осуществления задуманного ею плана.

— Это вы, — слабым голосом прошептала она.

— Прошу прощения, мисс, я не расслышал, что вы сказали, — отозвался мужчина, склоняясь над ней. — Я могу помочь вам чем-нибудь еще?

Айви кивнула и неуверенным жестом попросила его приблизиться. Он забрался в кэб и опустился на краешек сиденья, на котором она лежала.

Движением руки она показала, что ему следует склониться еще ниже.

Конечно, то, что она задумала, было безнравственно и даже неприлично, но ведь она должна быть уверена! Ей придется убедиться в том, что перед ней действительно тот, кто нужен. А проверить это можно только одним способом.

Он наклонился, едва не касаясь щекой ее губ.

— Да? Вы что-то хотели сказать?

— Уверяю вас, сэр, со мной все в порядке, — прошептала она ему на ухо, — но вы и в самом деле можете кое-что для меня сделать.

Айви не хотела, чтобы он отвечал. Она запустила пальцы в его густые волосы и повернула его лицом к себе. Глядя ему в глаза, она прижалась губами к губам незнакомца, чем несказанно его изумила. Девушка почувствовала, как он обхватил ее руками за талию, но… отталкивать не спешил.

Вместо этого его губы ожили, подчиняя ее своей воле. Они оказались теплыми и сладкими на вкус, и от него исходил слабый запах бренди. А потом его губы умело раздвинулись, и она потеряла голову.

В ушах у Айви зашумела кровь, она задохнулась от неожиданности, и посторонние звуки — грохот колес экипажей, проезжавших по мостовой, ржание лошадей и возгласы театралов, подзывавших к себе своих кучеров, — отодвинулись куда-то далеко-далеко.

Его язык медленно скользнул по верхней губе Айви, отчего внизу живота у нее вдруг возникли самые невероятные ощущения. Потом он легонько укусил ее за полную нижнюю губу, отчего она ахнула, а он, воспользовавшись этим, принялся бережно исследовать ее влажный рот языком.

Айви неуверенно потянулась к нему, и, когда их языки соприкоснулись, он негромко застонал, а по ее телу прокатилась волна искрящегося возбуждения.

И еще она ощутила непреодолимое желание сдаться. Полностью и без остатка подчиниться страсти, которую он пробудил в ней.

Он как будто почувствовал, о чем она думает и какие чувства испытывает, и внезапно отстранился от нее.

Айви томно взглянула на него сквозь ресницы.

— Боюсь, миледи, вы принимаете меня за кого-то другого! — заявил мужчина. При этом он отнюдь не выглядел шокированным или разочарованным тем, как она повела себя.

— Нет, — ответила Айви, — никакой ошибки быть не может. — Она пошевелилась и села. — Вы именно тот, кто мне нужен.

— Прошу прощения, но мы незнакомы. Я совершенно уверен, что запомнил бы встречу с вами на всю жизнь.

Айви улыбнулась. Нет, определенно перед ней сидел идеальный мужчина. Тот, кого она искала и надеялась встретить.

— Меня зовут леди Айви Синклер.

Он невозмутимо смотрел на нее, словно ожидая продолжения.

Очень любопытно. Он никак не отреагировал на имя «Синклер». Значит ли это, что он и не подозревает о том, что она — одна из скандальных Семи Смертных Грехов?

— А я… — начал он, но Айви властным жестом остановила его.

Он вопросительно приподнял бровь. Она выпрямилась и заглянула ему в глаза.

— Вы — маркиз Каунтертон, точнее, станете им, если примете мое предложение.

Резиденция мистера Феликса Дюпре

Номер 23, Дэвис-стрит

Очень поздно тем же вечером.

Ник откинулся на высокую спинку старого, но по прежнему очень уютного и удобного кресла, и поднес к губам стакан с бренди. Но даже дымный запах торфяников, которым отдавал благородный напиток, не смог заглушить медовый привкус поцелуя красавицы с огненно-рыжими волосами. Он провел языком по нижней губе, наслаждаясь полнотой и сладостью этого ощущения.

Губы у него, кстати сказать, болели до сих пор, и Ник отстраненно подумал, что, проснувшись утром, рискует обнаружить их посиневшими и распухшими. Ничего удивительного, учитывая, с какой силой девушка привлекла его к себе и впилась в них поцелуем.

Нет, сегодняшний вечер выдался просто невероятным! Он задумчиво почесал висок и взъерошил густые волосы. Он пребывал в полной растерянности, не зная, что и думать о событиях, ставших для него полной неожиданностью. Не успел он покинуть сонное деревенское захолустье и окунуться в бурную жизнь столицы, как уже на второй день пребывания в Лондоне его пылко целует женщина, которую он до этого не встречал, и предлагает ему — господи помилуй! — сыграть роль маркиза Каунтертона. Вот так, не больше и не меньше.

Проклятье! Если она не сошла сума, чего, положа руку на сердце, нельзя было исключить, то действовала, следовало признать, с исключительной смелостью и даже нахальством. Хотя, немного поразмыслив, Ник заключил, что и в этом он до конца не уверен. Да и кто бы на его месте взялся утверждать это со всей определенностью? В конце концов, это Лондон, а не Эверли.

Черт возьми, вполне вероятно, что поступок, который бы заклеймили как неприличный и безнравственный в небольшой деревушке, где он провел почти всю свою сознательную жизнь, здесь, на ступеньках Королевского театра на Друри-лейн, считается вполне обычным. Все может быть.

А вот поцелуй… От прикосновения губ незнакомой девушки душа у него запела, а голова пошла кругом, чего с ним не случалось еще никогда. Словом, поцелуй был дьявольски хорош. Быть может, еще и оттого, что стал для него полной неожиданностью. Или потому что впервые в жизни инициативу проявила женщина и соблазнила его, а не наоборот.

Но чем бы ни была вызвана его бурная реакция на прикосновение ее губ, даже слабой надежды на повторение оказалось достаточно, чтобы молодой человек согласился встретиться с красавицей шотландкой вновь, дабы обсудить ее поистине невероятное и столь же противозаконное деловое предложение.

Лязг ключей за входной дверью, глухой удар и последовавшие за ним живописные проклятия заставили Ника с недовольным ворчанием подняться и покинуть уют библиотеки. Подойдя к двери, он отодвинул засов и повернул латунную ручку.

Его кузен, мистер Феликс Дюпре, стоявший снаружи привалившись к двери и, очевидно, целившийся ключом в замочную скважину, упал ему в объятия.

— А-а, это ты, Никки… — заплетающимся языком пробормотал Феликс. От кузена страшно разило виски, и этот дивный аромат моментально заполнил собой всю прихожую. — Какая жалость, что тебя не было на праздничном вечере. Ты пропустил чертовски славную вечеринку! А я еще хотел познакомить тебя со всеми. Видишь ли, мои друзья здорово удивились бы, узнай они, что мы с тобой приходимся друг другу… — Феликс хлопнул себя рукой по лбу. — Кем, кстати, мы приходимся друг другу?

— Наши матери были сестрами.

Феликс тупо уставился на него стеклянными от выпитого глазами.

— Значит, мы… Напомни мне, будь любезен!

— Мы с тобой двоюродные братья.

Ник привалился к стене и взглянул на Феликса. Откровенно говоря, он считал его больше чем братом. Ведь его мать вырастила Феликса как родного сына, когда ее сестра умерла.

Феликс был самым младшим и уж определенно самым оригинальным из троих отпрысков семейства Дюпре. Если его отец бесконечно гордился двумя своими старшими сыновьями — Фредериком и Филиппом, один из которых посвятил себя управлению поместьем вкупе с арендаторами, а второй занялся развитием торговых операций семейства (при этом оба как-то ухитрились выкроить время, чтобы жениться и обзавестись потомством), то Феликс продемонстрировал несвойственную им живость характера. Еще ребенком он, в отличие от Филиппа, безнадежно пугался в цифрах и не проявлял ни малейшей склонности к занятиям спортом и физическому труду, что делал Фредерик. Но если мать с умилением и восторгом смотрела на младшего сына, а на смертном одре заклинала его посвятить себя пению, танцам, поэзии и вообще всему драматическому, то отец относился к своему непутевому отпрыску с явным отвращением.

В сущности, если бы Феликс вовремя не удрал на почтовом дилижансе в Лондон, то его, по общему мнению членов семьи, неизбежно отправили бы в дальний глухой церковный приход в Инвернессе под крылышко к престарелому дяде, который сделал бы из него монаха.

— Прошу прощения, что не встретил тебя после спектакля, — сказал Ник, — но у меня… появилось более заманчивое предложение. Извини, кузен.

Несколько мгновений Феликс недоуменно таращился на Ника, потом вздохнул, подошел к покрытому пылью столу под большим зеркалом в прихожей и швырнул на него шляпу, перчатки и ключ.

— Более заманчивое предложение… Да, понимаю.

С усталым видом он извлек из кармана носовой платок, решительным шагом подошел к Нику и вытер ему рот, прежде чем тот успел запротестовать.

— У тебя осталась помада на губах, — пояснил он и сунул перепачканный лоскут батиста брату в руку.

Тот поднял взгляд на Феликса, и уголки его губ дрогнули в лукавой улыбке. Протянув руку, он, в свою очередь, с силой провел платком по губам актера.

— Как и у тебя.

Вопросительно приподняв бровь, он ухмыльнулся и с преувеличенным тщанием засунул платочек Феликсу в карман жилета.

— В самом деле? — Феликс поспешил к настенному зеркалу и, учитывая полумрак, подошел к нему почти вплотную, чтобы разглядеть предательские следы помады. — Это совсем не то, что ты думаешь, кузен. Подумаешь, сценический грим… Я небрежно стер его, только и всего.