Ей давно уже не приходилось так много танцевать. Павана, романеска, пива, калата, моррис… Дам на этом военном совете, превратившемся в празднество, было мало, так что недостатка в кавалерах она не ощущала, как и недостатка в куртуазных любезностях. За танцами она познакомилась с Вудвилями, графом Дорсетом, долго беседовала с графом Риверсом, поразившим ее ученостью. С главой оппозиции аристократов лордом Гастингсом, мужем ее тетушки Кэтрин, Анна провела не менее получаса, заметив при этом, что ее супруг, едва обменявшийся двумя-тремя вежливыми словами с родственниками королевы Элизабет, едва ли не заискивает перед лордом Гастингсом, а равно перед Томасом Стенли. Анна была рада новой встрече с сэром Томасом. Он оглядел ее, улыбаясь, и тихонько присвистнул.

– Крест честной! Я видел вас три года назад, и тогда вы походили на фею теней. Теперь вы и в самом деле словно Титания – Ричард Глостер и здесь способен творить чудеса. Признаюсь, я был поражен, когда до меня дошел слух, что вы все же согласились на этот брак. Что же, возможно, это и к лучшему. Вы вновь стали той Анной Невиль, полной жизнелюбия, какой я вас всегда помнил и любил. Пусть смилуется Господь над моим бедным сердцем, а не то я и в самом деле влюблюсь в вас, милая племянница, и примусь совершать ради вас бесчисленные подвиги, как несчастный Ланселот ради прекрасной Джиневры.

Анна смеялась счастливым смехом очаровательной женщины, которая знает, что ее красота позволяет ей чувствовать себя непринужденно.

– О, сэр Томас, вам еще представится такая возможность. Ибо, насколько я знаю, теперь вы намерены служить под знаменами моего супруга. Ему, если не ошибаюсь, все же удалось уговорить короля доверить ему командование английской армией.

Стенли старался держаться бодро, но все же Анна отметила, что на душе у него еще пасмурнее, чем тогда, когда он приезжал в Сент-Мартин в качестве посланца парламента. Она сказала ему об этом напрямик, когда вечером они, покинув дымный зал, прогуливались над Трентом. И, как раньше, в Литтондейле, Стенли неожиданно открыл ей душу: его брак приносит ему все больше и больше огорчений, и он старается как можно реже встречаться с некогда столь боготворимой женой; утомляет его и бесконечная распря при дворе между старыми и новыми аристократами, в которой ему поневоле приходится принимать участие, несмотря на то, что его сын помолвлен с сестрой королевы леди Дженет. Анна вздохнула – все лучшее теперь принадлежит Вудвилям. Она даже не упомянула о том, что подумывала о помолвке маленького сына Стенли, лорда Стрендера, с ее Кэтрин, хотя девочка все еще грезила Тристаном в обличье Уильяма Херберта.

Они шли по влажной тропке у реки. Порой в воду с шипением падали догоревшие ракеты фейерверка. Стенли сказал, что и в этой войне он хочет принять участие лишь для того, чтобы оказаться подальше от двора и благочестивой супруги. Неожиданно он резко остановился, вглядываясь в сумрак. Анна последовала его примеру. При вспышке пороховых огней они увидели на соседней аллее силуэт рослого человека.

– Это Джон Дайтон, – спокойно сказала Анна, снова беря Стенли под руку. – Он начальник моей охраны, ну а сейчас, видимо, занят тем, что следит, чтобы мы с вами, сэр Томас, не наделали каких-либо глупостей.

В ее последних словах прозвучала усмешка, но Стенли, казалось, этого не заметил.

– Дайтон? – переспросил он. – Сэр Джон Дайтон? Странно, что именно его Глостер выбрал охранять вас.

– Как вас понимать? Да, он не слишком любезен, как и большинство тех, кто окружает моего супруга. Однако следует отметить, что именно Дайтон охранял меня еще в Литтондейле, когда меня повсюду разыскивали люди Кларенса. Но что вам до этого воина?

В темном небе с треском лопнула шутиха, осветив на какое-то мгновение лицо Стенли. Анне показалось, что она видит в лице старого друга то же выражение сочувствия, что и в лица графа Нортумберленда, и в полных печали глазах Оливера.

Все это длилось едва ли секунду. Стенли продолжил их путь вдоль реки.

– Ровным счетом ничего. Но вы, Анна, как бы ни повернулась судьба, помните о старом Стенли. Я был и остаюсь вашим другом.

Анне стало тепло от этих слов, но в то же время она ощутила беспокойство. Стенли был ее другом еще со времен ее паломничества с безумным королем Генрихом в Кентербери, однако уже во второй раз близкий ей человек предрекал несчастье. Она хотела расспросить его, но не успела. Они уже приблизились к толпе гостей, послышалась музыка, и вскоре оба оказались в окружении бегущих цепочкой под музыку молодых людей. Среди них Анна заметила невероятно возбужденную Маделин Герберт. От этой особы можно было ожидать чего угодно, и если при дворе Глостера ее оберегал запрет герцога, то молодые люди двора Эдуарда считали себя совершенно независимыми от воли горбатого брата короля, да и нравы там были куда свободнее. К тому же Маделин цеплялась за руку самого Дорсета, известного ловеласа, и Анна, решив, что пасынок короля не будет особенно церемониться с млеющей пышнотелой красавицей, оставила Стенли, чтобы позаботиться о сестре Уильяма. Когда же на другой день она попыталась возобновить прерванный разговор, Стенли уже пребывал в благодушном настроении, шутил и отмахивался. В конце концов он заявил, что просто поддался минутному разочарованию.

Казалось, в эти дни Ричард позабыл об Анне. Его вовсе не волновало, что его прекрасная жена окружена толпой поклонников и воздыхателей. Он проводил время то с королем, то с Джеймсом Тиреллом, то уезжал куда-то с Робертом Рэтклифом. И снова Анна мельком видела Ричарда с лекарем короля Хобсом.

– Если начнется военная кампания, я хочу, чтобы в моем войске были лучшие медики. Эдуард любезно предоставил мне на это время Уильяма Хобса.

Анна пожала плечами. Она не спрашивала, о чем Ричард совещается с лекарем, и его торопливое объяснение выглядело несколько странным.

Столь же странно повел себя Ричард и тогда, когда в Ноттингем из замка Ладлоу прибыл повидаться с отцом наследный принц Эдуард. Ричард осыпал его щедрыми подарками, был с ним весел и уделял ему столько внимания, что Анне это напомнило свидания Ричарда с Кэтрин в Сент-Мартин ле Гран. Теперь ее муж почти не уделял девочке внимания. Заметив это, она с удивлением подумала, почему не замечала этого раньше, почему не замечают этого другие. Говорят, дети чувствуют сердцем. Кэтрин теперь уже не любила Ричарда, хотя прежде приходила в восторг, едва заслышав его неровные шаги. Принц Уэльский попался в тот же силок, что и Кэтрин. Увы, в этом не было ничего удивительного. Все шаги герцога просчитаны далеко вперед. Король Эдуард, несмотря на то, что ему нет еще и сорока, не производит впечатления человека, которому суждена долгая жизнь. Впереди у него от силы десятилетие, не более. А увечный герцог Глостер крепок телом, как истинный воин, которому придется немало послужить и при царственном племяннике. И, разумеется, дальновидный дядюшка стремится загодя заручиться его благосклонностью.

Неожиданно Анна забыла и о принце, и о Глостере. В зал вошел юноша лет семнадцати, высокий, длинноногий, с пепельно-русыми, рассыпающимися каскадом волосами. У Анны забилось сердце. Он стоял в проеме двери, залитый струящимся солнечным светом, и Анна почувствовала всем своим естеством, что наваждение грозовой ночи в Сент-Мартине вот-вот может повториться. Только в этот раз сходство было поразительным.

– Кто это? – едва слышно выдохнула она.

Находившийся рядом Уильям Херберт услышал вопрос и проследил за ее взглядом.

– Это пасынок короля Ричард Грэй. Заносчив и спесив, как и все остальные родичи королевы. Клянусь мессой, я полностью согласен с вашим супругом, леди Анна. Вся эта клика Вудвилей просто несносна. А этот малый – любимчик Элизабет, хоть и живет с принцем Уэльским в Ладлоу. Его, как и наследника, воспитывает ученый граф Риверс, но все напрасно – в нем нет и не будет блеска истинного аристократа.

Анна почти не слушала Херберта. Странная догадка вдруг пронеслась в ее душе. Элизабет Вудвиль, в замужестве леди Грэй, некогда была возлюбленной Филипа Майсгрейва. С тех пор много воды утекло, и мало кто помнил о давнем романе королевы. Однако младший Грэй неотличимо похож на возлюбленного Элизабет, а значит, их связь не прошла бесследно.

Когда юного Грэя представили Анне, она едва смогла вымолвить в ответ несколько слов. Однако позже сама нашла его и заговорила на ничего не значащую тему, стараясь скрыть дрожь в голосе. Грэй отвечал ей с недоумением, а затем и дерзко. Как ни была поражена своим открытием Анна, она все же не могла не заметить, что юноша действительно и заносчив, и груб, но он был хорош собой, как его отец и мать. Впрочем, благородной сдержанности Филипа Майсгрейва в нем не было ни йоты.

В ту ночь Анна долго не могла уснуть. То, что в семье короля живет сын Филипа Майсгрейва, оказалось для нее потрясением. Дитя той, к которой она всегда тайно ревновала его. Ей вдруг стало и легко, и больно в одно время. Сын Филипа… Его кровь и плоть.

Когда поздно ночью вернулся Ричард и властно привлек ее к себе, Анна впервые заупрямилась.

– Я устала, милорд. Оставьте меня! Оставьте меня в покое, или клянусь, что я, подобно супруге лорда Стенли, дам обет целомудрия до конца своих дней!

Ричард издал невнятный звук.

– Маргарита Бофор вольна делать, что ей вздумается, если ее муж – тряпка. Я же не намерен быть всеобщим посмешищем. К тому же у Стенли есть здоровый и крепкий наследник. Да и его пасынку Тюдору – да поглотит его преисподняя – здоровья не занимать. Вы обязаны принимать меня, пока не подарите еще с полдюжины наследников.

Ей пришлось подчиниться, но никогда еще она не испытывала такого мучительного отвращения от его прикосновений…

Когда супруги вернулись в Йорк, их отношения были натянутыми до предела. Даже радость от того, что маленький Эдуард здоров и весел как никогда, не растопила льда их взаимной неприязни. Однако внешне это никак не проявлялось. Наезжая в Миддлхем, Ричард регулярно наведывался в опочивальню супруги, и порой они мирно беседовали о предстоящей военной кампании. Однако вскоре вышел скандал с Маделин Херберт. Ноттингемские празднества не прошли даром для легкомысленной красавицы, она оказалась беременной и, как и подозревала Анна, от одного из Вудвилей. Когда она узнала об этом, то невольно пожалела Маделин, представив, какой гнев обрушит на нее Ричард. Однако первой жертвой ярости герцога стала она сама.