Анна сердито отвернулась к окну, в которое без устали стучал дождь вперемежку со снегом. Она не хотела замечать укоризненный взгляд Уильяма, но ничего не могла с собой поделать. Насколько ей пришелся по душе юноша, настолько же раздражала его старшая сестра. Маделин Херберт двенадцать лет назад была помолвлена с проживавшим в замке ее отца графа Пемброка Генрихом Тюдором. И хотя они не виделись с женихом уже несколько лет, с тех самых пор, как его мать Маргарита Бофор увезла сына в Лондон ко двору Уорвика, Маделин без устали твердила о своей вечной любви к Тюдору. Все это были жалкие потуги не выданной замуж засидевшейся девицы. Уильям как-то сказал Анне, что Ричард держит его сестру в Понтефракте, чтобы все помнили о брачном договоре меж нею и Генри Тюдором, графом Ричмондом, тем самым мешая Франциску Бретонскому, при дворе которого проживает беглый граф Ричмонд, выдать за этого так называемого потомка Ланкастеров свою единственную дочь Анну Бретонскую. Сей изгнанник открыто носил на груди Алую Розу и уверял всех, что имеет больше прав на трон Плантагенетов, чем гнусные узурпаторы Йорки. Существование Маделин Херберт и то положение, какое она занимала при дворе Ричарда Глостера, связывало Тюдора, и он не мог получить руку Анны Бретонской, а вместе с нею и войска ее отца для возвращения трона Ланкастеров. Однако положение вечной невесты давным-давно истомило Маделин, она постоянно искала мужского общества и зачастую делала это столь вульгарно и неуклюже, что если до сих пор никто не задрал ей подол где– нибудь под лестницей, то лишь из страха перед герцогом.

Уильям стыдился сестры, которая в отсутствие Глостера становилась просто-таки несносной. Иной раз он пытался оправдать ее тем, что Маделин, постоянно слыша об изменах Тюдора, пытается ему отомстить.

Помимо Маделин Херберт, при дворе Ричарда находились и его племянники де Ла Поли – Джон, Эдмунд и хорошенькая Анна, такая миниатюрная и хрупкая, что за глаза ее иначе, чем Крошка Энн, никто не называл. Были здесь также и юный сын лорда Ховарда Томас, превосходно воспитанный молодой рыцарь, и Уильям Беркли, несколько мрачноватый молодой человек, любящий потолковать о родословной своей семьи. Как заметила Анна, Ричард любил, чтобы его окружали молодые отпрыски знатных родов, которые души не чаяли в герцоге. Юный Херберт сторонился их общества, считая, что Ричард своевольно распоряжается его и Маделин судьбами, но в Понтефракте он слыл белой вороной.

Двор Ричарда Глостера в Понтефракте был столь же влиятелен на Севере, как и Вестминстер на Юге страны. Сюда съезжались посланцы городов, иноземные послы, купцы. Анне нередко приходилось принимать посольства и устраивать пышные приемы. Она находила в этом своеобразное удовольствие и могла хоть ненадолго забыться среди гнетущей атмосферы Понтефракта, где все носило отпечаток странной души ее супруга, – мрачность и блеск, простонародная грубость и изысканная роскошь, таинственность и значимость.

Она постепенно свыклась с ролью герцогини Глостер. Деятельная по натуре, она добилась того, чего, возможно, хотел и Ричард, придав его двору блеск и оживление, которых здесь так недоставало. Она покупала дорогую и изящную утварь, нанимала актеров, разъезжала по манорам. Со стороны могло показаться, что Анна и Ричард весьма счастливая супружеская чета, и лишь те, кто был близок к ним, знали, что между этими образцовыми супругами нет любви, которую заменяют этикет и взаимная вежливость.

Анна давно научилась улыбаться Ричарду губами, но не глазами. При встречах Ричард дарил ей богатые подарки, и никто не мог вспомнить, чтобы он оказывал знаки внимания другим дамам. Герцог любил подчеркнуть, что величайшими из добродетелей считает целомудрие вкупе с супружеской верностью. И если бывало, что в своих разъездах он удовлетворял желание с иными дамами, то обычно это были особы низкого звания и встречался с ними Ричард в глубокой тайне.

Всем было известно, что Ричард Глостер доверяет жене, но одна Анна ведала причину этого. Герцог знал, что в сердце Анны живет тоска по минувшему, и не мешал ей возводить храмы в память погибших мужа и сына, однако ни разу не выказал ревности к покойному. И хотя Анна была супругой второго человека в королевстве, а вокруг нее всегда вращались блестящие молодые аристократы, в ее сердце неизменно пребывал лишь Филип.

При дворе вскоре заметили, что порой герцогиня любит оставаться в одиночестве где-нибудь в дальнем углу сада, в башенке или глубокой оконной нише и бывает недовольна, если ее тревожат в эти часы. Она словно грезила тогда, и лицо ее озарялось счастливым внутренним светом, а порой выражало безысходную печаль.

Для Анны не составляло труда понять, что весь тот пыл, с которым Ричард добивался ее взаимности, был игрой. Этот брак был выгоден ему, и он ее получил. Они никогда не говорили об этом, но Анну порой охватывало бешенство, когда она замечала слежку за собой, когда убеждалась, что Ричарду известен каждый ее шаг. Он не ревновал, но она была его пленницей. Джон Дайтон, приставленный к ней супругом, надзирал за ней, а не за ее безопасностью, ее статс-дама Матильда Харрингтон доносила на нее, и даже сэр Фрэнсис Ловелл контролировал ее действия. Анна была неутомима в подготовке празднеств, переустройстве поместий, покровительствовала искусствам, и все это делало двор Ричарда блистательным и известным далеко за пределами королевства. Однако порой, просыпаясь одна или с Ричардом, она спрашивала себя: имеет ли какое-то значение то, что она делает? Велика ли разница, какое платье она наденет, какие драгоценности, кого станет пленять? Порой ей казалось странным, что она все еще живет. Несмотря на то, что Ричард при каждой их встрече вынуждал ее исполнять супружеские обязанности, она часто испытывала странное томление, необъяснимую тоску. И вместе с тем всегда оставалась холодной. Ее мучили сны, но стоило ей провести ночь с Ричардом, как ее кожа словно теряла чувствительность, что-то живое и теплое, что трепетало в ней, замирало и уходило вглубь.

Она любила проводить время с детьми. Кэтрин по-прежнему оставалась ее любимицей, но маленький Эдуард вызывал не меньшую нежность, и она чувствовала себя счастливой, лишь когда постоянно находившиеся при мальчике медики уверяли ее, что с ним все обстоит благополучно. Родившийся недоношенным, ее сын к году ничем не отличался от других детей этого возраста, но был капризен, бледен и слаб грудью. Ричард любил этого мальчика так сильно, что даже перестал уделять внимание Джону Глостеру, не говоря уже о Кэтрин. Маленького Эдуарда нельзя было назвать красивым – узколицый, с растущими лучами волосами, темными, как у самого Глостера, с мутноватыми глазами. Хорош был только рот – яркий, как спелая ягода.

Порой Анна не могла сдержать слез, глядя на сына. Ребенок был так слаб, что не имел сил громко кричать.

– Выправится, – успокаивала герцогиню кормилица, беря маленького принца на руки. Эдуард тотчас переставал хныкать, клал ей на плечо головку, и Анна чувствовала укол ревности, когда видела, что ребенок куда больше любви испытывает к кормилице, чем к ней. Даже отцу куда чаще удавалось добиться от него улыбки. Может, и в самом деле она недостаточно любила Эдуарда, и погибший сын Дэвид занимал его место в ее сердце. Ибо, хотя время и шло, Анну все еще продолжали мучить кошмары, и она все искала в кровавом прошлом тельце погибшего сына.

Вместе с Ричардом они посетили Йорк. Как члены гильдии Тела Христова они приняли участие в процессии, которая с факелами, крестами и святыми мощами проследовала от аббатства Святой Троицы до Минстера, а затем в городе были устроены в их честь торжественные мистерии, в которых участвовало до полутысячи актеров. Порой Анне не верилось, что именно она окружена всеобщим почитанием. Она была здесь любима, Ричард же приручил Йорк, как это делают талантливые правители, влюбленные во власть как таковую.

Он был наделен могучей интуицией, умел подбирать людей, готовых отдать жизнь за него, но чем ближе становилась Анна к его делам, тем чаще видела оборотную сторону власти герцога. Мрачное чудовище, что жило в нем, не брезговало ничем. Темницы в Понтефракте и других замках редко пустовали, казни стали обязательной частью празднеств в Йорке, и Ричард никогда их не пропускал.

– Это политика, – нередко говорил он Анне. – А политика – это кровь, грязь и смрад. Вам, дочери такого человека, каким был Уорвик, никогда не следует этого забывать. Вот уж кто не брезговал ради своих целей никакими средствами, вплоть до того, что готов был пойти на поклон к своему заклятому врагу, убийце его отца Маргарите Анжуйской.

Анна сидела в кровати с распущенными по плечам волосами, а Ричард, прихрамывая, кружил по роскошной опочивальне их йоркского особняка.

– Это не совсем так, Ричард Глостер, – негромко произнесла Анна. Она старалась не перечить Ричарду и научилась говорить, избегая глядеть ему в глаза. – Тогда было другое время, и менять цвета Роз было почти модным. К тому же отец был смертельно оскорблен Эдуардом Йорком. Что же касается того, что он не брезговал никакими средствами, – это ложь, и вы сами знаете это. Уорвик мог быть жесток, но бывал и великодушным. Однако всегда оставался благородным рыцарем. Поэтому, несмотря на то, что он был побежден, его помнит вся Англия и слава его бросает свой отблеск и на вас, ибо вы женаты на его дочери.

Она давно знала, что герцог люто завидует популярности поверженного врага. Порой Ричард даже пытался подражать Уорвику – становился доступен, выказывал отеческую заботу о простых латниках. Но сейчас, слыша вызов в голосе жены, он лишь хищно оскалился.

– Чушь! Он был просто-напросто чертовски обаятелен. Я же – горбат. Горбат, однако, клянусь Белым вепрем, все еще могу положиться на твердость своей руки!

Последние слова он произносил, глядя в темную пустоту опочивальни, словно бросая вызов кому-то невидимому. Затем внезапно поворачивался к Анне и принимался твердить, что у них должен быть еще ребенок. Слова его были холодны, словно он говорил в парламенте, без малейшего намека на страсть или нежность.