Мальчик и его «отец» увиделись лишь вечером. Когда мальчик пришел в себя, Элисон потратила весь день на то, чтобы убедить его, что Джон Дайтон и есть подлинный отец Дэвида. И хотя ребенок панически боялся «батюшки», а ночью шептал Элисон, что его отец хотел его убить, славной женщине все-таки удалось доказать мальчику, что он ошибается.

В последующие несколько лет Дайтон редко наведывался в Кливлендские холмы. Элисон рассказывала Дэвиду, что его отец занимает очень высокий пост, что он рыцарь и состоит в свите самой герцогини Глостер. Дэвид слушал ее хмуро. С одной стороны, он был обыкновенный мальчишка: любил побегать с крестьянскими детьми у пруда, любил разъезжать на пони или возиться с новорожденными ягнятами. Но иногда он становился очень странным, усаживался, свесив ноги, на деревянной галерее Тонвиля и, разглядывая свою ладанку, о чем-то задумывался, да так глубоко, что приходилось чуть ли не кричать, чтобы он очнулся.

Элисон обычно оставляла его в покое, но часто просто пугалась и бранила его. Она боялась его задумчивости, ей казалось, что эти воспоминания отнимают у нее ее сына. Священная реликвия у него на груди даже злила ее, словно эта святыня подчеркивала, что нет у нее прав на этого красивого ребенка. Порой она испуганно вслушивалась в то, о чем растерянно и удивленно рассказывает мальчик:

– Когда-то я жил в большом замке, который все называли Гнездом Орла.

– Нет такого замка! – сердилась Элисон, холодея от мысли, что он отправится его искать.

Дэвид задумчиво продолжал:

– В замке было множество слуг, и все звали меня господином или юным лордом. Были еще какие-то люди, и я знал, что это мои отец и мать. Я не помню их имен, не помню лиц. Еще была девочка Кэтрин, которую я звал сестрой. В замке всегда толпились воины, и я тоже должен был когда-нибудь стать воином и защищать этот замок. Но однажды ночью на меня напал мой отец… Тот, который приезжает сюда… Да, точно, тогда он хотел убить меня. О матушка Элисон, защити меня от него!

И снова она корила его за эти нелепые выдумки. В следующий раз, когда нечто подобное придет ему в голову, говорила она, стоит только прочесть молитву, и все пройдет. Дэвид так и поступал, но это не помогало.

Время шло. Мальчик рос. Когда герцогиня Глостер стала королевой Англии, Джон Дайтон и вовсе перестал посещать Тонвиль. Элисон с гордостью говорила Дэвиду, что теперь его отец входит в свиту короля Ричарда III и следует гордиться им, сама же молила небеса, чтобы служба удержала Дайтона при дворе как можно дольше, ибо даже эта неграмотная леди не могла не видеть, что отношения между ее супругом и Дэвидом становятся все напряженнее и Дэвид не зря убегает из замка, когда становится известно, что в Тонвиль приезжает его «отец».

Все это Джеймс Тирелл узнал в ту долгую февральскую ночь, которую провел с Элисон и Дэвидом в холодной башне старого замка. Говорил большей частью Дэвид. И хотя на первый взгляд он казался довольно неотесанным подростком, какое-то поразительное благородство отличало его от простоватой приемной матери. Да и говорил он о вещах серьезных и с такой рассудительностью, какую нечасто встретишь у детей. Этот двенадцатилетний мальчик уже скоро год как нес на своих плечах бремя управления имением, груз ответственности за жизнь его обитателей, держал в полном повиновении дворню и хранил тайну подземелья Тонвиль-Холла, где с прошлой зимы содержал узником Джона Дайтона.

Разумеется, это было открыто Джеймсу Тиреллу не сразу. Поначалу ему пришлось рассказать Дэвиду о его прошлом: о матери, отце, сестре, о замке Нейуорт. Пересилив себя, он признался ему и в том, какую роль сам сыграл в падении Гнезда Орла и кем на самом деле являлся сэр Джон Дайтон.

Мальчик слушал с недетской серьезностью в глазах. По лицу Элисон безостановочно текли слезы.

– Не забирайте его у меня! Как же мне жить без него теперь?

А потом и они поведали Тиреллу обо всем. Он с необычайной теплотой смотрел в зеленые глаза этого ребенка.

– Твоя мать так долго считала тебя мертвым, Дэвид! Много лет в своих снах, в ночных кошмарных видениях она искала твое мертвое тело.

Элисон Тонвиль, перестав плакать, испуганно перекрестилась. Дэвид же все еще не мог опомниться.

– Моя мать – королева Анна! – без конца повторял он то пораженно, то с гордостью, то с каким-то детским смешком. Однако вскоре стал серьезным. – Хотите узнать, где находится Джон Дайтон?

И Дэвид рассказал, как под Рождество в Тонвиль привезли Джона Дайтона, и тот, сам беспомощный, попытался убить Дэвида. Даже Элисон перестала плакать, глаза ее гневно сверкнули.

– Силы небесные, я сразу поняла, что он что-то задумал! Я ухаживала за ним, а он без конца требовал к себе мальчика. Но я строжайше запретила Дэвиду приближаться к его постели. Мой супруг так часто бывал жесток со мной, что, да простит мне Всевышний, я тоже решила не церемониться с ним и стала запирать его комнату на щеколду. И хотя он был крайне слаб, я боялась его и не желала повиноваться его приказам. А однажды, когда я была в подвале, я вдруг почувствовала, что наверху что-то случилось. Не помня себя, я кинулась вверх по лестнице и стала звать сына. И увидела, что дверь комнаты мужа слегка приоткрыта…

Она вдруг разрыдалась так, что Дэвиду пришлось подать ей воды. Дело было так. Услышав зовущий крик из комнаты Джона Дайтона, мальчик из жалости решил войти к тому, кого все еще считал своим отцом. Джон Дайтон попросил его подойти ближе и наклониться, сказав, что хочет сообщить ему что-то важное. Когда же Дэвид наклонился к нему, он внезапно схватил мальчика здоровой рукой за шнур ладанки и, рывком подтянув к себе, стал душить его, словно удавкой.

– Он оказался таким сильным, что я не мог ни вырваться, ни закричать. И он наверняка справился бы со мной, если бы в этот миг не вбежала матушка и не стала бить его по голове кочергой, пока он не потерял сознание и не ослабил хватку.

Тогда Дэвид и его приемная мать поняли, что жизнь мальчика в опасности до тех пор, пока Джон Дайтон находится в замке. Поправится он или нет, но все равно не откажется от попыток погубить Дэвида. Тогда Элисон рассказала мальчику, что Дайтон никогда не был его отцом, и они решили избавиться от него, заточив в подвал. Всем сообщили, что сэр Джон отбыл для лечения в некое отдаленное аббатство, а самого его перенесли в подземелье, куда, кроме супруги и двух верных слуг, никто не спускался.

– Могу ли я его видеть? – холодно осведомился Джеймс Тирелл.

После некоторого колебания они согласились. Правда, Элисон начала было испуганно креститься, заметив, как решительно положил руку на рукоять меча этот рыцарь в черном.

Однако, увидев холод и мрак подземелья, Тирелл решил, что смерть будет слишком легкой карой Дайтону за все его преступления. Тот же, поняв, что сэр Джеймс спустился в подвал отнюдь не для того, чтобы спасти его, сам стал молить его об избавлении – смерти. Тирелл же пожелал узнать, как вышло так, что сын Филипа и Анны остался жив. И Дайтон заговорил:

– Не знаю, что тогда спасло этого змееныша: реликвия ли у него на груди, воля небес, его детский шлем или ветка, за которую зацепилась секира, когда я наносил удар. Но оказалось, что я лишь оглушил его. Однако тогда я не понял этого, а просто сбросил мальчишку Майсгрейва вместе с перерубленной веткой со стены, но Господь Бог, зачастую столь равнодушный к тому, что творят смертные, этой ночью вдруг послал щенку ангела-хранителя. Как иначе можно объяснить тот факт, что он не свалился вниз, а повис на кривой сосне, проросшей сквозь нейуортскую стену? Я узнал об этом лишь утром, когда взошло солнце и я заметил его тело, висящее на корнях сосны. Тогда я решил убрать его, чтобы не вызвать подозрений, но, спустившись по веревочной лестнице вниз, я понял, что щенок Майсгрейвов еще жив. Он застонал, когда я стал снимать его. Видимо, сам бес попутал меня, ибо вместо того, чтобы докончить начатое, я решил сохранить мальчишку. Герцог Ричард мог заплатить мне за него немалый куш, поэтому я спрятал его, бесчувственного, в соседней роще, завалив буреломом. Потом я пришел к своему господину и хотел рассказать о Дэвиде, но он, даже не выслушав, услал меня к вам, Черный Джеймс. А я ведь столько сделал!.. Никто не сможет понять, что я совершил ради него в ту дьявольскую ночь. И тогда… Я впервые в жизни был обижен на своего господина и решил до поры до времени спрятать ото всех щенка. Я увез его, еле живого, в Тонвиль и стал ждать удобного случая, чтобы сообщить о нем, но мой господин Ричард так нянчился с Анной Невиль и с ее девчонкой, что мне казалось: мое время еще не пришло. Как я был глуп! Эта зеленоглазая сука опередила меня. А ведь я уже был готов открыться моему королю!

Тирелл спокойно поднялся.

– Довольно, сэр Джон. Я поклялся доставить королеве вашу голову и выполню свою клятву. Если еще есть молитва, которую вы не забыли, – молитесь.

Джон Дайтон подчинился. Начав что-то бубнить себе под нос, он вдруг разразился грязной бранью.

– Мой король все равно отомстит тебе за меня! Он узнает о твоем предательстве, черный пес! Нельзя служить двум господам и не понести за это наказания.

Тирелл тяжело вздохнул.

– Это так, Джон Дайтон. И если тебе от этого станет легче – я уже понес свою кару.

С этими словами он стремительно опустил занесенный меч.

Когда он вышел из подземелья, из обернутого его плащом свертка капала темная кровь. Дэвид расширенными от страха глазами глядел на темные пятна на полу, пятясь от Тирелла.

– Все равно когда-нибудь это должно было случиться, – холодно произнес сэр Джеймс. – А теперь, Дэвид, скажи, хочешь ли ты повидать свою мать?

Элисон Тонвиль громко рыдала, когда они уезжали. Дэвид вдруг тоже расплакался, обнял ее и пообещал, что не забудет ее и обязательно еще вернется к ней. Тирелл же думал о другом. Когда сын Майсгрейва увидит Анну Невиль, он не сможет не полюбить ее, не сможет расстаться с ней. И все время, что они были в пути, рассказывал ему о королеве. Дэвид поначалу дичился странного черного рыцаря, к луке седла которого был приторочен страшный сверток. Но постепенно привык. Ведь Джеймс Тирелл был так внимателен и заботлив и так много рассказывал ему о загадочной и прекрасной женщине, которая порой приходила к Дэвиду в его снах, а он считал это наваждением. Все, что он узнал, было слишком сложным для двенадцатилетнего подростка, но чем дальше они удалялись от Тонвиля, тем большее нетерпение охватывало мальчишку. И вот теперь они почти у цели.