В тот же миг Глостер это заметил и сейчас же укрылся в себе. Он белозубо улыбнулся и манерно застонал.

– Господи, твоя воля, какой упрек! Осмелюсь, однако, напомнить, что между сестрами Невиль также не водилось особой любви.

Анна все еще дрожала, поэтому ответ ее прозвучал неубедительно.

– Мне трудно судить о чувствах Изабель. Я же никогда не испытывала вражды к сестре.

– Я тоже не могу сказать, что ненавижу брата, – спокойно вымолвил герцог, переворачивая каминными щипцами прогоревшее полено. – Просто я перестал уважать его.

Молчание Анны было полно недоверия. Ричард стремительно обернулся.

– Когда-то вы обвинили меня в недостаточной скорби по поводу смерти человека, предавшего вашего отца, – Джорджа Кларенса. Теперь ставите мне в вину, что я недостаточно люблю своего венценосного братца. Меня тошнит от этого лицемерия, Анна. Вам-то уж по крайней мере доподлинно известно, как намеревался поступить с вами Нэд, когда вы были его заложницей. Или вы запамятовали, какое послание вез от Эдуарда во Францию Филип Майсгрейв?*

Анна вздрогнула, услышав имя, которое герцог никогда при ней не произносил. И вдруг стала совершенно спокойна, словно одно упоминание имени Филипа могло послужить ей защитой против сатанинской силы Ричарда Глостера.

Она неспешно опустилась в кресло, поставив ноги в узких башмачках на резную скамеечку.

– Я прекрасно помню содержание того письма, как и подпись под ним. Но мой отец глубоко сомневался в том, что Эдуард Йорк, которого он хорошо знал, мог написать такое письмо без чьей-либо подсказки. Мой покойный супруг Филип Майсгрейв сообщил мне однажды, что король Англии, нередко откровенничавший с «разбойником из Пограничья», как вы иной раз его называете, написал это письмо под диктовку.

Она смотрела на Ричарда, и ей казалось, что даже в полумраке она различает, как тот напрягся. Но и она тоже замерла, так что, когда в камине с треском обрушились прогоревшие поленья, взметнув столб искр, оба невольно вздрогнули.

Ричард, прихрамывая, приблизился к ней.

– Вы, Анна, говорите это так, словно уверены, что именно я пытался шантажировать Уорвика, угрожая вашей жизни.

Анна растерянно молчала. Ей всегда было трудно предугадать, что предпримет супруг в следующую минуту. Так и теперь, вместо того чтобы уличить его и пролить свет на давнишнюю тайну, она внезапно оказалась в роли обвиняемой. Она не могла опираться только на смутное подозрение.

Ричард молча удалился. Выглядел он так, будто ему нанесли смертельное оскорбление. Прежде Анна, пожалуй, испытала бы даже чувство вины, но сейчас она слишком хорошо знала своего супруга и, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, стала вспоминать его брата-короля. Она с трудом могла представить Эдуарда таким, каким описывал его Ричард. Последний раз она видела его в ту роковую весну, когда решался исход войны Алой и Белой Розы. Оказалось, что она помнит его весьма смутно. Гораздо отчетливее были детские воспоминания, когда Анна считалась невестой молодого короля. Тогда он представлялся ей прекрасным, как сам Роланд или все рыцари Круглого стола, вместе взятые. Ее он уже тогда не воспринимал всерьез, дразнил и подшучивал над ней, но в его шутках не было язвительности, скорее, некое ленивое добродушие. Даже когда она бранилась во время торжественных церемоний, прятала под крышкой блюда в центре пиршественного стола дохлую кошку, а во время процессий прыгала и толкалась, он никогда не пенял ей, а просто делал вид, что ничего не замечает. Возможно, она даже была по-детски влюблена в него, но вскоре забыла об этом, когда в ее сердце поселилась обида на него. Эдуард же перестал думать о ней, едва за Анной захлопнулись двери аббатства. По крайней мере, когда она узнала, что он женился на другой, то не слишком страдала, лишь вздохнула при мысли, что так и не бывать ей королевой.

Встреча короля Эдуарда IV со второй королевской четой произошла осенью в замке Ноттингем. Монарх прибыл с многочисленной свитой, кортеж его растянулся почти на милю, и все же английский король представлял собой жалкое зрелище. Его внесли в зал ноттингемского замка в паланкине, ибо он так ожирел, что с трудом передвигался самостоятельно. Лицо его расплылось, прямой некогда нос казался крошечным на широком желтом лице, лучистые глаза прятались среди складок жира. Одетый в златотканый долгополый камзол-пелерину, король напоминал какого-то языческого идола, а сквозь облако ароматов духов и притираний явственно пробивался кислый душок пота, свойственный всем чрезмерно полным людям.

И все же, когда Эдуард улыбнулся, обнажив превосходно сохранившиеся ровные зубы, в нем на мгновение промелькнуло что-то от былой красоты. Анна наблюдала встречу братьев, и ее поразило, что улыбка Эдуарда была светлой и открытой, Ричард же, изящно опирающийся на трость, элегантный, несмотря на увечье, улыбался скупо и желчно.

В тот вечер Ричард представил королю свою супругу. Старый ловелас, Эдуард ощупывал ее блестящими от восхищения глазами.

– У нас в Лондоне говорят, что герцогиня Глостер прекрасна, как царица цветов Титания. Я верил в это, но все же для меня вы оставались лягушонком Невилей. Ныне же… Воистину месть в руках Господа. Когда-то я отказался от вас – и поглядите же теперь на меня. Зато я могу поклясться, что еще не одну ночь ваш колдовской образ будет тревожить мои сны.

Речь Эдуарда могла показаться двусмысленной, но Анна неожиданно для себя улыбнулась монарху. Удивительно, но его обаяние все еще имело силу. И Анна провела с королем почти весь вечер, вспоминая прошлое, они весело смеялись и шутили.

Король Эдуард, несмотря на излишний вес и малую подвижность, оставался жизнерадостным и зажигал всех вокруг своим неуемным темпераментом. Он, как никто, умел создавать легкую и непринужденную атмосферу праздника. Поэтому, хотя в замке шли переговоры о предстоящей войне и ежедневно собирался Королевский совет, все ощущали, что старый Ноттингем превратился на время в маленький королевский двор, с его блеском, интригами, весельем. Кроме знатных господ, съехавшихся сюда, здесь были их слуги, повара, актеры для забав, в том числе карлики, акробаты и фокусники. Знать по утрам отправлялась охотиться в леса и парки, благо октябрь в этом году выдался солнечный. Помимо охоты, успехом пользовалась рыбная ловля, которой увлекся король, после того как верховая езда стала ему недоступна.

Анна испытывала удовольствие от царившего вокруг веселья. Ей давно уже не приходилось так много танцевать. Павана, романеска, пива, калата, моррис-данс… Дам на этом военном совете, превратившемся в празднество, было мало, так что недостатка в кавалерах она не ощущала, как и недостатка в куртуазных любезностях. За танцами она познакомилась с Вудвилями и долго беседовала с графом Риверсом, братом королевы, поразившим ее ученостью. Так же любезна она была и с пасынком короля, маркизом Дорсетом, известным покорителем сердец, который просто обрушил на зеленоглазую герцогиню Глостер фейерверк комплиментов.

Но особое удовольствие ей доставила встреча со старым другом Томасом Стэнли.

При встрече он оглядел ее, улыбаясь, и тихонько присвистнул.

– Крест честной! Я видел вас три года назад, и тогда вы походили на фею теней. Теперь вы и в самом деле словно Титания – Ричард Глостер и здесь способен творить чудеса. Что же, возможно, это и к лучшему. Вы вновь стали той жизнерадостной Анной Невиль, какой я всегда помнил и любил вас. Пусть смилуется Господь над моим бедным сердцем, а не то я действительно влюблюсь в вас, милая племянница, и примусь совершать бесчисленные подвиги, как несчастный Ланселот ради прекрасной Джиневры.

Анна смеялась счастливым смехом очаровательной женщины, которая знает силу своей красоты, позволяющей ей чувствовать себя непринужденно.

– О сэр Томас, вам еще представится такая возможность. Ибо, насколько я знаю, теперь вы намерены служить под знаменами моего супруга. Ему все же удалось уговорить короля доверить ему командование английской армией.

Стэнли старался держаться бодро, но все же Анна отметила, что на душе у него еще пасмурнее, чем тогда, когда он приезжал в Сент-Мартин. Она сказала ему об этом напрямик, когда вечером они, покинув дымный зал, прогуливались над рекой Трент. И, как раньше в Литтондейле, Стэнли неожиданно открыл ей душу: его брак приносит ему все больше и больше огорчений, он старается как можно реже встречаться с некогда столь боготворимой им женой. Утомляет его и бесконечная распря при дворе между старыми и новыми аристократами, в которую он поневоле вовлечен, несмотря на то что его сын помолвлен с сестрой королевы леди Дженет.

Анна вздохнула – все лучшее теперь принадлежит Вудвилям. Она даже не упомянула о том, что подумывала о помолвке маленького сына Стэнли, лорда Стрендера, с ее Кэтрин, хотя девочка все еще грезила Тристаном в облике Уильяма Херберта.

Они шли по влажной тропке у реки. В воду изредка с шипением падали догоревшие ракеты фейерверка. Стэнли сказал, что в этой войне он хочет принять участие лишь для того, чтобы оказаться подальше от двора и благочестивой супруги. Неожиданно он резко остановился, вглядываясь в сумрак. При вспышке пороховых огней они увидели на соседней аллее силуэт рослого человека.

– Это Джон Дайтон, – спокойно сказала Анна, снова беря Стэнли под руку. – Он начальник моей охраны, ну, а сейчас, видимо, занят тем, что следит, чтобы мы с вами, сэр Томас, не наделали каких-либо глупостей.

В ее последних словах прозвучала усмешка, но Стэнли, казалось, этого не заметил.

– Дайтон? – переспросил он. – Сэр Джон Дайтон? Странно, что именно его Глостер выбрал охранять свою супругу.

– Как вас понимать?

В темном небе с треском лопнула петарда, осветив на мгновение лицо Стэнли. Анне показалось, что она видит в лице старого друга то же выражение сочувствия, которое заметила в лице Перси и в полных печали глазах Оливера.

Все это длилось не более секунды.

– Не обращайте внимания, милая дама. Однако… – Стэнли понизил голос. – Как бы ни повернулась ваша судьба, помните, что Стэнли – друг и вы можете на него рассчитывать.