– Вы имеете в виду дочь милорда Кэтрин Плантагенет?

– Нет…

Анна вдруг почувствовала, что у нее спазмом сжалось горло. Она слышала, как Уильям говорит:

– Вы, однако, описали девочку, которую герцог представил всем как свою незаконнорожденную дочь. Она и принц Джон отправились вместе с ним в Лондон. Разумеется, многие были обескуражены появлением новой принцессы. То же и с Джоном Глостером. Он рос в Понтефракте с младенчества, но его происхождение остается тайной. Кажется, мальчик и сам не ведает, кто его мать. Он славный мальчишка, этот бастард, он мне нравится. Но и дочь Ричарда – красивый ребенок.

Анна наконец смогла справиться с возмущением.

– Как он посмел?! Кэтрин Плантагенет вовсе не его дочь. Она моя – и только моя!

Теперь Уильям отложил в сторону лютню.

– Святые угодники! Ведь вы говорили о ней еще в Йорке… Но я не осмеливался спросить, поскольку считал, что речь идет о каком-то порочащем вас прошлом…

– Моя дочь рождена в законном браке. Она носит имя Майсгрейв и является наследницей человека, который семь лет был моим мужем, когда все считали меня погибшей.

Сейчас ей было все равно, что подумает о ней этот гордый потомок уэльских лордов. Она была слишком взбешена и оглушена одновременно. Ричард сделал ее своей женой, заставил скрыть ото всех ее первый брак, а теперь отнимает дочь!

Она почувствовала приступ удушья и внезапно разрыдалась, уткнувшись в грудь Уильяма. На мгновение ей стало легче, оттого что рядом есть друг, на чье плечо можно склониться в минуту отчаяния.

– Он не имел на это права! – восклицала она сквозь рыдания. – Кэтрин моя, и только моя! И если он хочет, чтобы ради его представлений о родовой чести я скрывала свой брак с Филипом Майсгрейвом, то это не значит, что я должна безропотно отдать ему свою девочку. Ричард когда-то сам говорил, что я могу выдать ее за свою приемную дочь. Пусть так, но уж никак не за падчерицу!

– Я не знал ничего о том, что после Эдуарда Ланкастера вы еще раз были замужем, – негромко сказал Уильям.

Анна протяжно вздохнула и мягко высвободилась из его объятий. К ней уже вернулось самообладание, чтобы осознать: если кто-то заметит их в эту минуту, то не одна Джеральдина Нил получит пищу для пересудов.

– Когда-нибудь я вам все расскажу, Уильям, – выговорила Анна, поднимаясь и оправляя складки платья.

Она направилась к замку, а Уильям, подобрав лютню и плащ, заторопился следом.

– Возможно, то, что Глостер объявил вашу дочь своей, не так уж и скверно.

Анна повернулась к юноше. В сумерках она едва могла разглядеть его лицо.

– Видите ли, леди Анна, герцог Глостер безгранично любит своего сына, и, если Кэтрин станет зваться его дочерью, она будет окружена таким же почетом и поклонением, как и Джон Глостер. Что плохого в том, что ваша дочь станет принцессой дома Плантагенетов?

О, этот мальчишка рассуждал с трезвой мудростью старика. Анна долго думала об этом, лежа в своей необъятной постели. Уильям ненавидел Ричарда Глостера, ведь тот лишил его свободы и хозяйничает в его владениях. И он не решается идти ему наперекор, отыскивая иной, окольный путь. Может, он и прав, так и следует действовать. Открытая схватка ни к чему не приведет. Прав Уильям еще в одном: если Ричард объявил Кэтрин своей дочерью, девочке ничего не грозит.

Заколебался язычок подвешенной на треножнике лампы. Дверь приотворилась, и в проеме показался рогатый чепец Матильды Харрингтон.

– Я догадалась, что вы не спите, миледи, и принесла вам липовый отвар.

Леди Матильда недолюбливала и осуждала за многое свою госпожу, тем не менее Анна не могла представить себе, кто мог бы лучше справиться с ее обязанностями.

Статс-дама подала дымящуюся чашу. Потом взбила Анне подушку – обтянутый лиловым шелком круглый валик с кистями, набитый орлиным пухом, но не ушла, а осталась стоять, сложив руки на груди.

– Я слушаю вас, леди Харрингтон.

– Ваша честь, меня давно интересует один вопрос.

Анна, попивая отвар, поверх чаши смотрела на свою статс-даму.

– Буду откровенна, – сказала та. – Я наблюдаю за вами вот уже более месяца, и за это время вы ни разу не попросили меня о некоторых интимных услугах, в которых нуждается каждая женщина в известные периоды. Из этого я сделала вывод, что вы беременна. В таком случае вы проявляете вдвойне безрассудство, не объявив об этом и надолго уединяясь с юным Хербертом, не говоря уже о верховой езде. Ваш долг перед Господом родить герцогу Глостеру наследника, а вы так много времени уделяете верховым прогулкам, что это может привести к выкидышу. Но что с вами, миледи? Не хотите ли вы уверить меня, что ничего не знали?..

Анна смотрела на нее, и на лице ее было самое беспомощное и растерянное выражение, какое когда-либо приходилось видеть леди Матильде. Потом она быстро вернула статс-даме недопитый отвар и махнула рукой в сторону, указывая на дверь.

Оставшись в одиночестве, молодая женщина долго глядела прямо перед собой застывшим пустым взором. Ей хотелось убедить себя, что это не так, что единственная ночь с увечным мужем – как она старалась не вспоминать ее! – прошла бесследно. Но чем больше она думала об этом, тем отчетливее понимала, что Матильда Харрингтон права. Перемены, которые произошли в ее жизни после однообразного существования в монастыре Сент-Мартин Ле-Гран, настолько захватили ее, что она перестала обращать внимание на свое состояние. Теперь она припомнила и головокружения, которые объясняла утомлением, и то, с какой жадностью набрасывалась на острые блюда… Вспомнила она и легкие боли в пояснице после верховых прогулок, покалывание в груди. Не оставалось никаких сомнений.

– Беременна!.. – ошеломленно прошептала Анна. – О Пречистая Дева, неужели я понесла от Ричарда Глостера?

Третий ребенок. Когда-то ей нагадали, что у нее будет трое детей. И она ждала этого третьего ребенка, когда жила с Филипом, однако после тяжелых вторых родов больше не беременела. Теперь тот ребенок, которого она так желала подарить Филипу, родится от Ричарда Глостера…

Анна откинулась и закрыла глаза. Ее вдруг охватила странная апатия.

– Я больше не твоя жена, Филип, – тихо прошептала она, чувствуя, как слезы, выкатываясь из уголков глаз, текут по вискам. Она испытывала отвращение к самой себе. Собственное тело сделалось ей противным, словно внутрь забралось и притаилось там ужасное насекомое – огромный паук с лицом герцога Ричарда Глостера. По ее спине пробежала дрожь.

Весь следующий день она провела в постели, не желая никого видеть, не притрагиваясь к пище. Лишь под вечер Матильде Харрингтон удалось заставить ее выпить немного молока со взбитыми яйцами.

– Вы не должны себя так вести, – строго заявила она. – Вас приняли и полюбили как супругу наместника Севера Англии, и ежели Господу было угодно так скоро послать вам наследника, то вы должны этому радоваться. И учтите: едва весть о вашей беременности будет оглашена, немало честных англичан станут поминать вас в своих молитвах, прося небо о вашем благополучном разрешении от бремени.

И Анна смирилась. Всего одну ночь провела она с нелюбимым мужем и если… Так было угодно Господу. Что ж, надо теперь научиться жить с этим, надо принять это как данность.

Вскоре стало известно, что герцог Глостер вернулся в Йорк. В Мидлхем он прибыл неожиданно и с небольшой свитой. Анна встретила его в большом зале. Здесь на возвышении еще загодя были установлены два кресла под пышными балдахинами, как и подобает для титулованных особ. Анна сидела в одном из них, когда вошел Ричард. По традиции герольды вскинули трубы, придворные склонились, но тем не менее, когда Ричард, прихрамывая, шел через зал, казалось, что госпожа здесь она, а герцог всего лишь гость. Анна тотчас поспешила исправить свою оплошность, сошла с возвышения и склонилась в глубоком реверансе.

– Рада приветствовать вас в замке Мидлхем, милорд и супруг мой!

– Не ожидал, сударыня, что вы встретите меня не в Йорке, – произнес Ричард, поднимая ее. Он говорил негромко, как будто выплевывая каждое слово. Анна поняла, что он в ярости.

Неожиданно она ощутила страх, тот страх, который испытывала перед Ричардом еще девочкой. Это было острое и мучительное чувство, но именно оно придало ей сил после глубокой апатии. Она гордо выпрямилась и взглянула герцогу в глаза. То, что она увидела в них – нечто темное, звериное, – заставило ее содрогнуться. И все же она сумела овладеть собой.

– Я полагала, что вы более великодушны и не так корыстолюбивы, чтобы, вернув мне мои земли, тут же забрать их.

Она увидела, как у Ричарда взбугрились желваки на скулах, темный блеск в глазах стал нестерпимым. Но Анну уже нельзя было остановить. «Пока я ношу его ребенка, он ничего не сможет со мной сделать!»

– Как вы находите Мидлхем? – услышала она свой неестественно оживленный голос.

Ричард неожиданно повернулся к ней спиной.

– Я желаю разговаривать с герцогиней наедине, – бросил он в глубь зала. – Все свободны.

Придворные, шаркая подошвами, с поклонами удалились. Анна увидела, как Уильям задержался в дверях, нерешительно поглядывая на нее. Она хотела подбодрить его улыбкой, но рядом с юношей возникла массивная фигура, заслонившая его, и Анна, словно в тумане, узнала Джона Дайтона. Тот мрачно глядел на нее, пока тяжелые, отделанные бронзой двери гулко не закрылись.

В следующий миг Ричард наотмашь ударил Анну по лицу. Она со стоном упала на обтянутые сукном ступени возвышения. Почувствовала вкус крови во рту и едва сдержалась, чтобы не расплакаться от боли и унижения. Ричард склонился к ней и, схватив за ворот платья, встряхнул так, что из-под ее головной сетки волнами рассыпались волосы.

– Я научу тебя, змея, как пренебрегать моими словами! Я научу тебя, как обманывать моих людей и выставлять меня на посмешище! Ты принадлежишь мне вместе со своими манорами и замками, я – и никто иной, кроме Господа, – твой господин и повелитель, и ты обязана беспрекословно подчиняться мне, склоняться передо мной… по христианскому закону!