Первой выступила вперед эта высокая худощавая дама – Матильда Харрингтон, – в парчовом рогатом чепце, с тонким длинным носом и сжатыми в недовольную складку губами, оказавшаяся к тому же ее родственницей.

– Я состояла в ранге статс-дамы при леди Изабелле Кларенс, упокой, Господи, ее душу, и милорд герцог посчитал, что я в состоянии предложить свою особу сестре своей прежней госпожи.

– Вы следили за порядком в доме Изабеллы? – осведомилась Анна и, когда леди Харрингтон с готовностью склонилась, поняла, что Ричард не зря прислал именно ее в качестве статс-дамы. То, что эта женщина могла угодить ее придирчивой сестре, уже служило блестящей рекомендацией. И хотя лицо леди Матильды – костистое и властное – не приглянулось Анне, она решила, что ей стоит принять ее услуги.

Затем Матильда Харрингтон представила ей нескольких девушек, фрейлин. Все они были из лучших семей Севера, и на герцогиню в простом платье послушницы глядели с нескрываемым любопытством. Девушки были в черном, и когда Анна поинтересовалась причиной, то заметила легкое изумление в глазах леди Матильды.

– Разве вашей светлости неведомо, что двор пребывает в трауре по случаю кончины брата нашего повелителя, герцога Джорджа Кларенса, да смилуется Господь над его душой.

Она перекрестилась, и ее примеру последовали фрейлины.

Этот день выдался неожиданно хлопотным для Анны, но она была даже рада поднявшейся суматохе.

Пустые дни после отъезда Кэтрин стали угнетать ее, и все эти суетящиеся пажи, не отходящие от нее фрейлины, слуги, вносившие сундуки и ларцы, оживленные молодые придворные напомнили Анне, что и она еще достаточно молода, чтобы окунуться в бурлящий водоворот жизни.

Анна хотела уехать в тот же день, но леди Харрингтон сказала, что его светлость желает, чтобы герцогиня Глостер прибыла в его Йоркскую резиденцию в надлежащем блеске, и именно ей поручено подготовить супругу герцога к возвращению. Она раскрыла сундук, где лежало множество штук ткани, мотки галуна, тесьмы, меховые горжетки и прочая всячина, и фрейлины тут же принялись снимать с новой госпожи мерки, кроить и сметывать, предлагая Анне все новые фасоны. Они были оживлены, как всегда оживляются женщины, когда дело касается нарядов.

Прежде всего статс-дама велела доставить в комнату Анны лохань для купания, наполнила ее водой, добавив миндального молока, порошка с запахом листьев лавра и отвара из листьев вербены. Разомлевшую от горячей воды и душистого пара Анну уложили на кушетку, и толстая банщица энергично растерла ее резко пахнущим розовым маслом. При этом леди Матильда все время оставалась рядом и не переставала твердить тоном наставника, распекающего нерадивого ученика:

– Конечно, жизнь в монастыре благотворно влияет на душу, но отнюдь не на тело. Ваши руки огрубели, мадам, а лицо и шея покрыты загаром, что вполне годится для какой-нибудь сельской красавицы, но никак не для супруги властителя всего Севера. Хорошо, конечно, что вы так стройны, ибо аскетическая худоба теперь снова вошла в моду, а святая Катерина, покровительница девичества, стала самой популярной святой. Все наши леди отчаянно постятся, дабы приобрести грацию юных девушек. Брови ныне уже не выщипывают в ниточку и совершенно прекратили подкрашивать глаза. Правда, вместе с этим канула в прошлое и очаровательная мода моей юности – коротко подстригать ресницы. Хотя у вас, мадам, они такие великолепные, что вам это только на руку… Ах, святая Катерина, отчего этот пес не может помолчать хоть минуту! От его лая голова раскалывается!

Анна слегка улыбнулась.

– Пендрагон просто в смятении. Он не привык к такому множеству гостей. Велите спустить его с цепи, и он тотчас успокоится.

– Это невозможно, ваше высочество! Этот гигант насмерть перепугает дам и, не приведи Господи, укусит кого-нибудь.

– Пендрагон добродушен, как щенок, и он тут же угомонится. К тому же он не цепная собака. Я намерена взять его с собой, поэтому ему придется привыкать к шумному обществу.

– Вы возьмете его с собой? Разве это не монастырский пес?

– Нет. Взгляните – это превосходный датский дог, собака для замков, а вовсе не для тихих обителей. К тому же это подарок… моего супруга.

Анна сделала паузу перед именем и, поймав внимательный взгляд леди Матильды, поспешила добавить:

– Моя дочь не простит мне, если я оставлю в Сент-Мартине ее любимца.

Девушка, расчесывавшая волосы Анны, замерла, с любопытством прислушиваясь. Леди же Матильда, словно пропустив слова герцогини мимо ушей, невозмутимо продолжила беседу.

Речь зашла об одежде, и статс-дама сказала, что траур по герцогу Кларенсу не так уж обременителен для дам. В моде нынче темный бархат с различными отделками: мехом, кружевами, более светлой каймой и даже с золототканой оторочкой, расшитой узором «гранатовое яблоко»[42]. Ожерелья и колье носят теперь умеренной длины, они почти охватывают шею. Популярны также тонкие цепочки с различными подвесками, а вот длинные и массивные золотые цепи с узорами и драгоценными камнями носят теперь лишь мужчины. Кольца в моде с мелкими камнями или вообще без них, надевают их по несколько на каждый палец, на обе фаланги. Однако ни в коем случае нельзя носить кольцо на указательном пальце, сейчас это позволительно лишь мужчинам. Дама с кольцом на этом персте выказывает только дурной нрав. При дворе нередко смеются над провинциальными дамами, которые являются в украшениях по моде пятилетней давности.

Анна невольно взглянула на свое обручальное кольцо – маленькое, плоское, с небольшим, гладко отполированным молочно-голубым камнем, называемым лунным. И снова у нее мелькнула странная мысль, что Ричард загодя приготовил его, так как знал, что она станет его женой. Многое теперь казалось ей странным. И эти кольца, и то, как леди Харрингтон уклонилась от разговора о Кэтрин.

– Что вы сказали? – повернулась она к статс-даме, услышав краем уха слова на чужом языке.

Матильда сжала губы, на лице ее промелькнуло явное неудовольствие оттого, что ее не слушают.

– Я сказала: vola il tempo – как бежит время. Многое изменилось, буквально за последние год-два. И сейчас при дворе в ходу все итальянское, а вовсе не французское и бургундское, как ранее. Итальянские прически со сколотыми на затылке волосами, итальянские круглые тюрбаны и даже итальянские словечки и поговорки. Наши дамы учатся танцевать романеску, а молодые люди напевают итальянские канцоны. Из Италии добралась до нас мода писать портреты, читать языческих авторов и рассаживать в кадках под нашими прекрасными буками и дубами кривые лимонные деревца. Ко всему этому вам придется привыкать, ваша светлость, и я почту за честь помочь вам.

Слегка подняв бровь, Анна иронически взглянула на леди Матильду. Ее веселила напыщенная снисходительность этой дамы.

– Аddirittuza? Oh, come’e interessante![43]

Статс-дама не нашлась что ответить, а фрейлины еще ниже опустили головы над шитьем, чтобы скрыть улыбки. Анна сейчас же задала какой-то отвлекающий вопрос, дабы не заострять внимания на ситуации и не ставить Матильду Харрингтон в неловкое положение. Достаточно было указать той на ее место, но отнюдь не стоило портить с ней отношения.

Следующий день пролетел на диво быстро: Анна знакомилась с родословными семей Севера, чтобы не попасть впросак в столь деликатном вопросе, с гербами и цветами северных лордов, а заодно училась новой походке – с чуть отведенными назад плечами и изящно сложенными под грудью руками. Она запоминала новшества в этикете, училась пользоваться при еде странным предметом, напоминающим маленькие вилы, на которые полагалось накалывать фрукты либо особенно жирные куски мяса, чтобы не испачкать пальцы.

Анна уже запомнила, как зовут фрейлин, перезнакомилась с пажами и конюшими. Среди них были и молодые люди из знатных семей, и даже родственники герцога Ричарда. Эти любезные молодые люди не скрывали своего восхищения при виде новой госпожи. Все, кроме одного, на которого Анна невольно обратила внимание. Он был красив какой-то нежной девичьей красотой, нередко свойственной шестнадцатилетним юношам, но с герцогиней держался холодно, не стремился услужить ей и все свое время проводил, наигрывая на лютне и напевая итальянские песенки или французские лэ. Даже на заигрывания молоденьких фрейлин он не отвечал, предпочитая возиться со спущенным наконец-то с цепи Пендрагоном, а однажды Анна увидела его в окружении стайки сельских ребятишек, которым он вырезал из ивовых ветвей свистки.

Анна попросила одну из фрейлин напомнить имя юноши.

– О ваша светлость, это юный Уильям Херберт, граф Пемброк. Он состоит оруженосцем герцога Ричарда, но еще не посвящен в рыцари. Его светлость давно взял Уильяма ко двору и после гибели его отца – графа Пемброка, долгие годы был опекуном юноши. Так что Уильям обязан вашему супругу, миледи, буквально всем.

Девушка говорила об Уильяме Херберте с нежностью, но Анне не требовалось долгих объяснений. Ей сразу стала понятна причина неприязни юноши к ней. Их отцы всегда были врагами, и в том, что старого графа Пемброка казнили десять лет назад в Нортгемптоне, была вина графа Уорвика. Странно, что Ричард выбрал для службы ей именно этого юношу. Впрочем, при дворе давно вошло в обычай забывать врагов своих отцов, ибо в противном случае не нашлось бы такого дворянина, которому не надо было бы мстить каждому второму.

Странно повел себя с Анной и сэр Френсис Ловел. Обычно они виделись во время трапез в большой зале странноприимного дома, иногда он осведомлялся, не угодно ли ей чего, но всячески избегал встреч наедине, когда они могли бы поговорить о прошлом.

Однажды, возвращаясь с ранней прогулки верхом, Анна увидела сэра Френсиса беседующим с Джоном Дайтоном у ворот монастыря. Когда оба поклонились ей и хотели удалиться, она громко окликнула Ловела, и тот вынужден был подойти к ней.

Сэр Френсис выпрямился, заложив руки за пояс и стараясь не глядеть на сидевшую в седле герцогиню. Всем своим видом он выражал некое упрямое раздражение. Как он не походил на того учтивого кавалера, который когда-то так жаждал танцевать с прелестной Анной Майсгрейв в замке Олнвик!