— Пожалуй, я принесу тебе кепку.

Когда я вернулась с головным убором для отца, Херальд сидел рядом с ним в кресле. Я на секунду задержалась на крыльце и уставилась на них: всматриваются вдаль, и казалось, видят там что-то неведомое моему глазу. Они вообще могут подолгу молчать, но это не мешает проводить им вместе по несколько часов в день. Отцу ещё не очень даются слова, — последствия инсульта — хотя иногда складываются вполне понятные фразы, и лишь немногословный сосед понимал его без всяких слов. А ещё отец стал улыбаться. Улыбка съезжала на сторону, казалась вымученной, но я же знала — это не так. Просто мышцы на одной половине лица пока не совсем ему подчинялись. Я вспомнила неузнаваемое лицо отца в больнице и поежилась.

Он был… напуган, именно напуган. Мы оба знали — тайны, оберегаемые им так тщательно несколько лет, уже ни для кого не секрет. Я опустилась на стул рядом, он отвернулся к окну. Отец стыдился, стеснялся своего прошлого и выглядел таким беспомощным, таким одиноким, а я не могла подобрать слов. Я не знала их, они все выветрились из головы в такой не подходящий момент. Слова всегда проделывают подобные штуки. Я нашла его руку, чуть сжала пальцы и наклонилась к нему. Мне непременно хотелось говорить шёпотом, только ему. Сохранить иллюзию тайны, ему так спокойней.

— Я простила тебя, пап, простила. Уверена, она тоже, — добавила я, имея в виду маму.

По его щекам катились слезы, он сжимал мою руку в ответ. В тот день я сразу ушла, а уже на следующий проводила с ним позволенный час в день, вплоть до его выписки. Рассказывала новости, болтала без умолку какой из него получится отличный дед, либо читала.

Для него Вика, ставшая причиной инсульта, уехала за границу. Пока по рабочей визе, но планирует остаться навсегда в чужой стране. Происшествие в заброшенном доме, я старательно от него скрываю. Когда-нибудь я решусь и навещу её в этой «чужой стране», говорят, пройдет время, и ей позволят свидания. Судебно-психиатрической экспертизой Вика отправлена на принудительное лечение в учреждение закрытого типа. Сейчас она освобождена от уголовной ответственности, но, если после выписки её признают вменяемой, дело сестры будет пересмотрено судом. Дениса, на деле оказавшегося вовсе не Денисом, скорее всего, ждет условный срок. Серьезных обвинений ему не вменяется, так же, в плюс идет его звонок Глебу и активная работа со следствием.

— Юлия Викторовна, — завидел меня сосед. — Никак со службы пораньше сегодня?

— Ага, — подошла я к ним и водрузила на голову отца кепку. Оценила, немного поправила и добавила, обращаясь к Херальду: — В больницу ездила, половина срока уже.

— Просвечиваться? — сдвинув брови, уточнил он. Я утвердительно кивнула — «угу», а он заерзал: — Чего говорят-то, чего?

— Мальчик, — сморщила я нос. — Вполне здоровый мальчик.

— Парень! — всплеснул он руками и принялся тыкать отца в бок: — Нет, ты слышал, Вить, парень! В нашем полку прибывает, говорю!

— А знаете, что? Давайте тут чай пить, — предложила я. — Погода замечательная, сидим хорошо, я сейчас принесу.

— Тебе помочь, Юляш?

— Нет-нет, сидите. Я сама.

Я убежала повторно в дом, оставив их возбужденных, взволнованных новостью. Достала пузатый, керамический чайник, которым почти не пользовались, и заварила чай с мятой. На улице хорошо с мятой. Поставила к нему на поднос три чашки, мармелад в вазочке, его очень Валентин Петрович уважал, и вернулась к мужчинам. Они спорили. Вдохновенно, каждый с уверенностью в своей мудрости и правоте.

— А я говорю — Матвей, — стучал ребром ладони по столу Херальд.

— Семён, — вполне различимо настаивал отец.

— Право слово, ну какой Семён? Сёма! Ты ещё как меня, давай, выдумай, бабским именем обзови!

Стоило мне подойти, замерли, как по команде. Я разлила чай по чашкам, подала каждому. Отец держал кружку двумя руками, одной ему браться строго запрещено, Херальд пил причмокивая, сощурив один глаз. Первым не вытерпел отец.

— Имя выбрала? — спросил он, проглатывая некоторые буквы. Сосед нахохлился, но высказаться не решился, вроде как не моё дело, посторонний, мол. Я мечтательно посмотрела вдаль, отпила чай из чашки и протянула:

— Выбрала. Патриком хочу назвать.

Видели бы вы их лица! Брови отца поползли вверх, причем каждая на разном уровне. Я на всякий случай забрала чашку из его рук и на стол определила. Херальд откашлялся в кулак и обалдело уставился на отца, словно спрашивая: «Это что ещё за зверь такой — Патрик?» Я уже планировала рассмеяться, потому как «держать паузу» мне надоело, но в это время к дому подкатила машина Глеба. Смяться я разом передумала. Ещё решит, что делаю это специально, устраивая показуху: вот как мне весело без тебя.

Он припарковался, вышел из машины и направился к нам. Поздоровался с мужчинами рукопожатием, мне бросил привет и, не глядя ни на кого конкретно, спросил:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Чаевничаете? — сосед закивал в ответ, а отец на меня скосился. Бесполезно, кстати, за чашкой для Глеба не пойду. — Хорошо тут у вас. Тент только натянуть надо, летом пекло будет.

— Я пойду ужином займусь, — повернулась к отцу, а потом добавила соседу: — Надоест вам сидеть, позовете, папу заберу. Шахматы принести?

— Побеги спокойно, мы так посидим.

Я и вправду занялась ужином, изредка поглядывая в окно. Бывший немного посидел на моем месте, а потом направился к машине. Скоротечный визит получился. Однако, он и не подумал уезжать: открыл багажник, достал огромный пакет и уже с ним возвращался к дому. Глеб скрылся из виду где-то на заднем дворе. Я замариновала куриную грудку, направилась в котельную и, стараясь слишком не припадать к стеклу, выглянула в окно. Глеб носился по участку с граблями. Я ушла в кухню, а через пол часика вернулась к наблюдению. Теперь он разбрасывал по участку зерна. Сеятель, блин! Я не вытерпела и вскоре уже стояла в проёме задней двери:

— Разреши полюбопытствовать, чем ты тут занят?

— Газон сею, — как ни в чем небывало, заявил он.

— Чего ты добиваешься, а?

— Густого, равномерного покрытия, за один посев такого не добиться. А к следующему году вполне.

Ясно. Я вернулась к своим делам и постаралась отвлечься. Получалось не ахти. Мысленно то и дело возвращалась к нему. За эти прошедшие месяцы, у меня ни разу не получилось допечь его, дабы отбить охоту сюда шастать, а я таки старалась. Раз, а то и пару, в неделю он стабильно появлялся у нас, то с какой-то помощью, то просто узнать, как у нас обстоят дела. Уверена сегодня приперся, потому что нашептали — у меня плановое УЗИ. Ему удалось заполучить в союзники отца, постепенно на его сторону встал и Херальд, и что самое главное — Светка. Хотя ей мужскую солидарность к делу не пришьёшь.

«У меня такое чувство, что ты упиваешься своей властью над ним» — сказала однажды она. Может подружка права? Иногда я в это верю. А потом спрашиваю себя: а сможешь забыть, не вспоминать? Не корить, не сыпать упреками, получится с этим жить? Так, чтобы забыть, как страшный сон, и не вспоминать. Я солгала ему, будучи уверенной — для сохранения семьи только детей недостаточно. Тут нужно что-то покрепче, весомее: объединяющее людей на целую жизнь и даже больше. И тогда я задаю себе новый вопрос: готова жить без него? И затрудняюсь ответить.

— Юль, — бывший стоял у входной двери. — Можно войти?

Я протерла полотенцем руки и вышла в проход:

— Хозяйничать на участке ты не спрашиваешь разрешения. А я между тем планировала цветник.

— Цветник можно разбить перед домом, а там лучше устроить детскую площадку. Горки там, песочницу…

— А ты, значит, решил, что непременно тебе её надо устраивать? — едко заметила я и вернулась к раковине.

— Ну, а кому? — все-таки скинул он кеды, прошел и заметил мне: — Раз уж отец ребенка не чешется по этому поводу.

«Отца ребенка» он припоминал мне примерно дважды в месяц. Однажды, так и заявил: «Ты выбрала не того человека», намекая тем самым на его отсутствие в моей жизни.

— Это не твоё дело!

— Хорошо, это не моё дело, — согласился он и сел в кресло. — Юль, я поздравить тебя зашёл. С сыном.

— Уже разболтали, — проворчала я, не повернув головы. — Но спасибо.

— Не измывайся над стариками, скажи уже, что ты пошутила. Они же безоговорочно верят каждому твоему слову.

— И как я над ними измываюсь, интересно? — повернулась я и сложила руки на груди. Свободная футболка прижалась к телу, подчеркивая округлившиеся уже формы. Взгляд Глеба уперся в мой живот, а я вновь отвернулась, мне показалось он решит, что мы оба — и я, и мой ребенок в животе — упрекаем его, виним за содеянное. А я старалась смотреться с ним равнодушной. Безразличной. Хотя на деле получалось чёрте что, а все мои инсинуации больше смахивали на подростковые закидоны. В общем, ему опять пришлось отвечать мне в спину:

— Имя для малыша, — напомнил он. — Они там сидят, переживают, что ребенку с таким именем будет… непросто.

— Они так забавно придумывали ему имя, я не сдержалась, — улыбнулась я и поняла — это первая фраза, сказанная Глебу вполне по-человечески.

Мы ненадолго замолчали, я покончила с мытьем овощей и фруктов, разложив те на полотенце сушиться, и приоткрыла окно.

— Вы там ещё не замерзли? — крикнула своим старикам.

— Нет, ещё припекает! — выкрикнул мне сосед и повернулся к отцу: — Витя, ты не замерз?

Я дождалась подтверждения от отца и закрыла окно. Суетливо прошлась по кухне, заглянула в духовку, набрала в чайник воды. Бесполезно прошествовала к холодильнику, осмотрела и прикрыла дверцу. Чего он сидит?

— Ты уже закончил с газоном? — не вытерпела я. Бывший оказался понятливым и поднялся с дивана:

— Уже ухожу.