— Выходим, Глеб, нам пора.


Процедура развода оказалась до одурения скоротечной. Никому и в голову ни пришло спрашивать нас о твердости, уверенности решения. А тем более выяснять причины. Разводимся и разводимся, никому это не интересно. Правильность заполненных заявлений, квитанции об уплате пошлины — вот что вызывало неподдельный интерес. В какой-то момент я испугалась за Глеба — слишком долго завис над бланком с ручкой в руке. Но — обошлось, влепил размашистую подпись и отвернулся. Нам бойко проставили штампы в паспорта, за свидетельством о расторжении велели заехать через неделю. Я глупо таращилась, удивляясь кратковременности процесса, девушка вскинула бровь и криво улыбнулась:

— Всё, более не задерживаю. До свидания.

— Спасибо, — ожила я. — До свидания.


— Ты в офис? — поинтересовался Глеб, только мы очутились на улице. Бывший, теперь я могу звать его просто — бывший. Даже без уточнения кто именно: муж, друг, приятель. Бывшие они и в Африке бывшие. Это этап, стадия. Только приходим мы к данным статусам с различными потерями. Хотя, говорят, пройдет время, и потери становятся приобретениями. Врут, вероятно.

— Да.

— Ты довольна? Не хочешь отметить знаменательное событие? — вопрос прозвучал несколько саркастически. — Приглашаю в кафе, отметить с кофе и пирожным.

— Спасибо, но не сейчас. Возможно, пройдет время, и мы ещё станем друзьями.

— Чушь, — заявил он и удивился: — Ты всерьёз в это веришь?

— Так бывает, — пожала я плечами. — Ладно, мне пора.

Скомкано простились и я уехала.

До позднего вечера болталась на объекте, опасаясь выпустить из вида ключи. Дело, к слову сказать, спорилось, полагаю к середине следующей недели закончим и, хотя бы тут, я смогу вздохнуть спокойно. Какой-никакой, а груз таки с плеч. Домой возвращалась через торговый центр, бесцельно болталась по магазинам почти до закрытия, уяснив для себя — покупки меня не вдохновляют. Делать вид, что жизнь идет своим чередом довольно муторно и утомительно. Я заглянула в «АлкоШоп», приобрела бутылку сухого — «абсолютно шедеврального» со слов консультанта — и покатила домой.

Ни вину, ни парням из Камеди вселить в меня хоть капельку оптимизма не удалось. Я уселась на пол с бокалом в руке и попробовала покопаться в себе, чтобы разобраться что конкретно меня гнетет. Некая мысль, едва уловимая и не дающая покоя. Печально усмехнулась — одиночество твоя мысль, обычные страхи всех женщин.

— Ты сегодня развелась с мужем, — напомнила я себе, задрав к потолку голову.

В этот момент я и вспомнила идею, являвшуюся мне ранее, ещё перед новым годом, и теперь не казавшуюся такой уж и нелепой. А что если конечная цель моего недоброжелателя — моё полное и абсолютное одиночество? Очень похоже на правду. Я одна на полу пустой квартиры, истребляю вино в гордом одиночестве. Как будто от меня планомерно отсекают близких людей…

Я вздрогнула и прошептала себе: тсс… Это всего лишь телефон.

Глеб. Не раздумывая беру трубку — услышать голос человека, более того родного на протяжении многих лет, мне сейчас абсолютно не помешает.

— Да. Я слушаю.

— Не спишь?

— Нет.

— Уделишь пару минут?

— Пожалуй, — отозвалась я и переместилась на диван, успев понять, что начинаю пьянеть.

— Знаешь, что мы сделаем? — задал он вопрос и, не дав мне уточнить, продолжил: — Ты переедешь в дом, я пока поживу в отеле, а там посмотрим, возможно, сниму квартиру. Если захочешь его продать — продавай, тут полностью на твоё усмотрение. Жить в нём один, я всё равно не стану. Тем более, ты больше чем я хотела его иметь, значит он твой по праву. — Я попробовала воспротивиться, на что он нашёл довольно весомый аргумент: — Не спеши отказываться, подумай. Скоро отца выпишут из больницы, ему потребуется покой и свежий воздух, да и в доме вам будет гораздо комфортнее.

— Хорошо, я подумаю, — пообещала я и простилась: — Спокойной ночи.

— Приятных снов.

Этот звонок немного сбил тоскливые мысли об одиночестве. Я встала, сделала глоток из бокала и принялась бродить по квартире, всюду зажигая свет, в погоне избавиться от них окончательно. В последнюю очередь заглянула в комнату отца, щелкнула выключателем и устыдилась. Разбросанные мной бумаги так и лежали на кровати неопрятной кучей. «Завтра же, прямо с самого утра, наведу уборку во всей квартире и вправду начну новую жизнь», поклялась я себе. С уборки. Почему бы и нет?

Села на край матраца и решила не дожидаться завтра. Зачем мы его всё время ждем?

— Да здравствует сегодня! — продекламировала я и запустила обе руки в бумажную кучу.

Выцветшие чеки я откидывала прямо на пол, открытки складировала стопкой. Инструкции по применению избирательно оставлялись, либо летели вслед за чеками, выгоревшие квитанции многолетней давности тоже поджидала неутешительная участь. Я так увлеклась уборкой, что казалось остановлюсь только ближе к утру, на финише, пока на глаза не попался конверт. Конверт был сунут между страниц толстенной книжки по эксплуатации телевизора. Скорее всего, я бы и не нашла его, сразу выбросив талмуд, но мне показалось забавным наличие книги на телевизор, который давно отслужил своим хозяевам. Я провела пальцем, проехавшись по ребрам страниц, тогда его и обнаружила. Замерла и зачарованно на него уставилась.

Чужие письма читать нельзя, я в курсе установленных норм и правил. Но кое-что подсказывало мне: плевать на правила — читай.

Глава 23


«Удивлен? Знаю — удивлен. А это снова я. Только теперь я выросла и повзрослела. Ты даже не подозреваешь насколько. Впрочем, тебя это никогда не интересовало.

Тебе ведь ПО-ФИ-ГУ. У тебя есть одна дочь и второй не надо.

Я так радовалась, когда твоя жена умерла, (да-да, но это так) я верила: вот-вот, сейчас, мы, наконец, сможем познакомиться и стать семьей. Хоть каким-то подобием семьи. Да, я повторяюсь, я ведь тебе писала об этом. И не ври, что не получал то письмо.

Я так стремилась быть не хуже, чем твоя Юля. Твоя вылизанная, чистая Юля. Чтобы «детдомовский крысёныш» исчез, испарился, пропал. Чтобы никто и никогда не смел мне так говорить! Глупыха.

Теперь я другая. И знаешь — что? Мне больше не нужен отец. Подавись. Трус. Жалкий, ничтожный трус!!! Мне очень жаль тебя… очень, поверь. И твою драгоценную дочурку тоже. Ха-Ха!

Засим я прощаюсь, но не могу обещать, что мы никогда не увидимся. На том свете уж точно встретимся.

Р.S. Надеюсь, для тебя там приготовили самый жаркий котел.»


К концу чтения меня бил озноб, а руки тряслись как в лихорадке. Я еще раз пробежалась по тексту, вычленяя пиковые места. Это обращение дочери… И адресовалось оно моему отцу? Полная хрень. Может ошибка? Путаница?

Это что получается: у моего отца была дочь, о существовании которой я даже не подозревала? Почему была, кстати? Есть. Письмо относительно свежее. Трясущимися руками ещё раз повертела конверт — именно тот, который я сама нашла в почтовом ящике. Ни обратного адреса, ни почтового штампа. Похоже, конверт сунули непосредственно в наш ящик, указав лишь получателя. Я попыталась припомнить, когда это было… выходило осенью. Этой осенью. Примерно в это же время я и обнаружила на пороге ту чертову куклу…

Перерыла тумбу, шкаф, всю спальню — безрезультатно. Никаких писем больше не нашла, хотя из данного сделала вывод: они имелись. Тогда я схватила открытки. Несколько от армейского товарища отца, пять от подруг матери и пара от тётки.

Моя двоюродная тётка по отцу Валентина. Последние воспоминания о ней с похорон мамы, но там я смутно кого помню, да и она не осталась с ночевкой, сразу уехала. До этого помню, как она гостила у нас пару дней, мне было лет одиннадцать. Почему мы никогда не навещали её? Раньше мне никогда не приходило в голову об этом задумываться… Странные у нас родственные отношения. Я просто знала, что она есть, проживает на исторической родине отца: небольшой рабочий городок примерно в ста двадцати километрах. И всё, пожалуй.

Если у отца до нас была другая семья, наверняка, ей что-то известно. Адрес имелся на открытке, в записной книжке отца, по старинке, нашелся телефон, напротив которого значилось — Валя. Дождаться бы теперь утра.


К утру поняла: звонить не буду — поеду. Спала чутко, просыпалась несколько раз и не смотря на беспокойную ночь, проснулась как на работу, ранним утром. Сердце гулко отстукивало, словно и не выходило из состояния ночного возбуждения, ажиотажа, вызванного письмом. Я сгоняла в душ, пытаясь сбить нервоз, сварила в турке кофе и полезла в интернет смотреть карту дорог. Нужный маршрут не представлял никакой сложности, через полтора-два часа буду на месте. Позвонила в больницу (новостей для меня не было) собралась, тепло оделась и вышла из дома.

Добралась за два с половиной, потому как долго петляла по незнакомому городку, пока нашла нужный переулок. Тёткин дом, если она по-прежнему живет там, находился в частном секторе. Новые многоэтажки уже значительно вторглись в этот самый сектор. Я глянула на часы: десять тридцать, вполне подходяще для визитов, и направилась к ограде. Калитка оказалась прикрыта, но не заперта, без труда преодолела её и постучала в дверь. Прислушалась — тишина. Я переместилась к окну и теперь уже стучала в стекло.

В доме наметилось движение, сквозь замерзшее стекло скользнула тень, а вскоре отворилась и дверь. Тетка выскочила в одном домашнем платье, на ногах шерстяные носки. Постарела, чуть расплылась вширь, как мне показалось, но тут с уверенностью не скажу, на похоронах я её не особо разглядывала. Я издала вздох облегчения и улыбнулась ей:

— Здравствуйте.

— Бог ты мой! — воскликнула она и всплеснула руками. — Юля! Откуда ты здесь? Господи, это же надо! Да ты проходи — проходи.