Розмари встала.

– Энн, ужасно рада тебя видеть!

Они поцеловались, прижавшись щекой к щеке и чмокнув губами воздух.

– Садись. Рассказывай, что у тебя происходит. Мы так давно не виделись. – Энн села, а Розмари помахала рукой бармену. – Выпьешь вина?

Энн кивнула.

– Чудесно. Я даже не сразу поняла, что это ты. Ты ведь почти никогда не заглядываешь в бар.

– Да-а, – протянула Розмари. – Обычно я веду себя примерно. – Перед ними поставили два бокала вина, Розмари предложила Энн сигарету. – Не помню, ты куришь?

Энн покачала головой.

– Нет. И не знала, что ты куришь.

– Действительно, я что-то пошла вразнос, – засмеялась Розмари, чувствуя, что ее веселью недостает искренности. Она коснулась руки Энн. – Боюсь спрашивать, но ты видишься с Дереком?

По смущенному виду Энн Розмари поняла, что больше вопросов задавать не следует. Стало быть, этот негодяй Дерек не смог сделаться однолюбом и вернулся к единственному в мире жалкому существу, которое ничего от него не требовало. Ей хотелось сказать: «Господи, но зачем ты приняла его? Зачем после всех этих лет лжи и фальшивых обещаний, после непрерывных унижений и разочарований ты его приняла?»

Но они говорили о другом. За эти полчаса Розмари проявила к Энн больше интереса, чем за все предыдущие десять лет, и наконец почувствовала, что все в ней поняла. Эта женщина, которую никто в грош не ставил, которую когда-то бросали и презирали, сейчас пившая вино и со смехом сплетничавшая об общих знакомых, была прообразом самой Розмари. Такой могла бы стать Розмари лет десять спустя. Энн цеплялась за что-то, что, быть может, давало пищу ее чувствам раз или два в неделю (в лучшем случае). А может быть, теперь она даже и не испытывала горечи, может быть, этот мелкий, потрепанный тиран давно уже убедил ее в том, что она должна быть счастлива, если ей достаются хотя бы эти жалкие крохи.

Прощаясь, Энн с Розмари снова расцеловались и обменялись обещаниями встречаться и перезваниваться, обещаниями, которые никогда не будут выполнены.

Розмари пошла в раздевалку, а потом в студию с ощущением поражения и одновременно обретенной силы. Поражения – потому что она отождествляла себя с Энн, видела, к чему ведет путь, на который ступила. Она узнала выражение в глазах Энн – такое же выражение было и у нее самой, – видела в ней собственную слабость. И от этого в ней росла сила – та самая сила, которую она так давно потеряла. Ее переполняло желание встряхнуть эту молодую женщину и сказать: «Брось его. Брось этого жестокого человека. Пойми наконец: то, на что ты надеешься, – пустые мечты».

Но она только мило болтала и улыбалась, а потом они расстались. Завтра она начнет поиски того, что еще осталось в ней от прежней Розмари Дауни.

Фрэнсис уже сидела в баре, когда Розмари закончила программу и ушла, из вежливости задержавшись в студии минут на десять. С этого дня наступали рождественские каникулы.


– Может, прокатимся куда-нибудь вдвоем? – спросила Фрэнсис. Она взяла со стойки две чашки кофе, они нашли свободный диван и сели.

– Я не могу оставить маму одну. Вообще-то я надеялась, что ее пригласит Джонатан, но она наотрез отказалась ехать в Бирмингем. Ей плохо приходится в последнее время. Мама так привыкла жаловаться на здоровье, что, когда оно действительно пошатнулось, это застало ее врасплох.

– А что говорит врач?

– Что ей надо отдохнуть. Где-нибудь на юге.

Фрэнсис засмеялась.

– И это он советует человеку, который почти не выходит из дома.

– Вот именно.

Потом Фрэнсис вопросительно посмотрела на Розмари.

– Ну так что же?

– О чем ты?

– Не притворяйся. Во что еще ты влипла?

Она все рассказала Фрэнсис и снова сгорала от стыда. Сначала Розмари с трудом подбирала слова, но потом стала говорить взахлеб в стремлении как можно скорее добраться до конца. Когда она закончила, Фрэнсис только рассмеялась.

– Что тут смешного, черт возьми? Я чувствую себя так, словно сошла с ума.

– И ты никогда раньше не делала ничего подобного? – спросила Фрэнсис.

– Господи, конечно же, нет. Я бы тебе рассказала. Сколько лет мы с тобой знакомы!

– А в ранней юности?

– Нет. Никогда. – Розмари с удивлением взглянула на подругу. – Мне кажется, что на тебя это не произвело особого впечатления. А я думала, ты тут же отвезешь меня домой и уложишь в постель.

Фрэнсис разразилась таким смехом, что на нее стали оборачиваться.

– Радость моя, ты путаешь меня с твоей матушкой. А вот я как-то раз исцарапала машину одного человека, который в это время трахался с моей подружкой. И имя оставила, чтобы месть выглядела более полной.

Розмари искренне поразилась.

– Сколько тебе было? – прошептала она.

– Семнадцать, – заговорщицки подмигнула Фрэнсис. – А ему – двадцать пять. Женатый мужчина и перепробовал весь наш шестой класс.

Розмари задумчиво сказала:

– Ты что, хочешь, чтобы я радовалась тому, что случилось?

– А тебе действительно надо радоваться. Это первое проявление жизни за последнее время.

Они съели по порции спагетти в ночном баре и разъехались по домам.

– Жди меня в сочельник, – дрожа от холода, крикнула Фрэнсис, которая никак не могла найти ключи от машины.

Розмари помахала ей рукой и поехала домой. Джоанна еще не спала, она смотрела телевизор в гостиной. Розмари заглянула к ней.

– Привет, Джо. Кто-нибудь звонил?

– Три раза. Один раз – Элла, а два – ничего не было слышно.

Джоанна выключила телевизор и вслед за Розмари направилась на кухню.

– Теперь вы выглядите гораздо лучше, – улыбнулась она. – Вы, наверное, рады, что можно отдохнуть.

– Я вдруг поняла, что с нетерпением жду Рождества.

Джо села за стол и некоторое время наблюдала, как Розмари бесцельно слоняется по кухне.

– Что говорит Элла? – спросила Розмари.

Джо ответила:

– Передает привет. Она позвонит в первый день Рождества. Я завтра к ней еду, хорошо?

– Конечно.


Наконец поздравления были разосланы, подарки упакованы и перевязаны ленточками, свечи на рождественском дереве укреплены, а букеты остролиста поставлены в вазы – словом, все было готово к Рождеству. В сочельник Розмари привезла мать в Уимблдон, следом приехала Фрэнсис.

Праздник получился мирным, тихим и успокаивал душу.

– Как раз то, что мне было так нужно, – вздохнула Фрэнсис уже ночью. – Год выдался просто кошмарный.

В первый день Рождества, когда Розмари собиралась на вечер к Фрэнсис, из Лос-Анджелеса позвонил Том.

– Я не упел вовремя пожелать счастливого Рождества.

– Но у нас Рождество еще не кончилось, – засмеялась она в ответ. – Мы празднуем по меньшей мере две недели. Я сейчас как раз собираюсь в гости к Фрэнсис.

– Передай ей привет. И скажи, что я надеюсь увидеться с ней весной.

– Ты собираешься приехать?

– Обязательно приеду. В конце февраля.

– Устрой так, чтобы быть здесь первого марта – на мой день рождения.

– Обещаю.


В канун Нового года – самый нелюбимый праздник в году для Розмари (если это вообще можно назвать праздником, не раз говорила она Фрэнсис) – у нее собрались гости. В первый раз за все время со своего дня рождения она принимала в доме столько народу – человек десять. Обед она приготовила сама, а Фрэнсис взяла на себя труд смешивать мартини.

– Розмари, детка, как ты думаешь, можно завтра уже снять все эти украшения? У них такой вид, будто они вот-вот расползутся от сырости, – сказала Фрэнсис, в десятый раз подняв с пола открытку.

– Клей размягчается от тепла, – машинально ответила Розмари. – Господи, я действительно совсем как мама. Я это говорю каждый год.

В двенадцать, как всегда, все стали целоваться и обмениваться банальностями, вроде: «Ну, хуже, чем этот, быть не может». Или: «Попомните мои слова, будет еще хуже». А телевидение, как обычно, возвестило наступление Нового года плохонькой развлекательной программой.

Потом все кончилось – к часу из гостей осталась одна Фрэнсис. Они загрузили посудомоечную машину, заварили чай, выставили на стол бутылки и, зевая, сели перед умиравшим янтарным пламенем камина. От каждого движения с рождественского дерева осыпались иголки, а с остролиста, стоявшего на каминной полке, то и дело падали на пол сморщенные красные ягоды.

– Слава Богу, проехали. – Фрэнсис отказалась от чая и пила бренди.

– По-моему, тебе надо остаться, – предложила Розмари. – Лучше не садиться за руль, ты слишком пьяна.

– Спасибо, радость моя. – Она взглянула на Розмари, потом снова стала смотреть на огонь. Лицо у нее пылало от огня и слишком большого количества съеденного и выпитого.

– Тебе стало лучше? – спросила Фрэнсис через некоторое время. Она сидела вытянув ноги и вертела в пальцах рюмку с бренди. От туфель она избавилась уже давно.

– Лучше? – переспросила Розмари, подняв глаза.

– У тебя это прошло? Я не говорю, что без следа, но все-таки прошло?

Розмари на минуту задумалась, потом ответила:

– Мне стало спокойнее. Но хорошо бы он не появлялся. Я думаю, что не смогла бы сейчас не принять его.


Второго января позвонила Элла.

– Ма, прими мои запоздалые поздравления с Новым годом. Здесь сплошные празднества. Джо завтра выезжает к тебе.

– С Новым годом, дорогая. Много приглашений?

Элла страдальчески промычала:

– Не напоминай мне об этом. Устала до чертиков. Послушай, ма, как ты? – Голос у нее был серьезным. – Я имею в виду насчет Бена?

– О чем ты? Ты опять его видела?

– Просто… Ох, черт, Джоанна считает, что не надо говорить, но я тебя лучше знаю, и мне кажется, что надо.

Спокойствие, которое царило в душе Розмари последние несколько недель, стало ее покидать. Она села и приложила трубку к другому уху. – Конечно, скажи, – попросила она, чувствуя, что голос не выдает ее волнения.

– Там был несчастный случай. В Новый год. Он сейчас уже в Лондоне, в больнице. Это глазная больница в Ист-Энде.