— Хочешь узнать масштаб моей фигуры в нашей корпорации?

— Почему нет? Ты же знаешь, чем я занимаюсь.

Он поджал губы, словно раздумывая, как лучше ей ответить.

— После Дениса Алексеевича Шаурина я второй человек. Если обозначать конкретно, то я коммерческий директор, а если масштабно, то занимаюсь я всем. Есть такие люди, которые отвечают за все. Это про меня. Курирую планово-экономический отдел, контролирую оптовый и розничный каналы сбыта алкогольной продукции, а также филиальную сеть в регионах. И еще много-много всяких текущих вопросов.

— Хорошо твой отец устроился. Ты очень мощно его поддерживаешь.

Иван ответил глубоким кивком и спросил неожиданно:

— А что случилось с твоими родителями?

— Они давно погибли, мне года три было, и я довольно плохо их помню. Отца убили, а мать потом повесилась. Меня воспитывал дядя, Викин отец, — ровным тоном произнесла Алёна фразу, будто одно слово.

— Нормальные люди не говорят об этом с таким равнодушием, — вдруг заявил Иван.

— Значит, я ненормальная. И к тому же, я была очень маленькой, когда все случилось, — в тихом голосе прорвалось едва уловимое раздражение.

— Неважно, когда это случилось, это трагедия в любом случае. Мне показалось, или тогда за столом у матери ты пыталась меня этим уесть?

— Тебе показалось, — чуть резче сказала Алёна. — Просто я не могу понять, неужели трехлетний ребенок не достоин, чтобы жить ради него. Как можно бросить на произвол судьбы собственное дитя! — тон ее стал заметно высок, и Алёна выдохнула, чтобы снова обрести равновесие. — Я хочу еще чаю.

Чаю она не хотела, но очень хотела, чтобы Шаурин перестал сверлить ее взглядом, прекратил этот допрос и отвлекся на что-нибудь. Ваня поднялся, наполнил ее чашку и добавил в чай кусочек апельсина. Подал ей чай и снова уселся на место.

— Что? — спросила в ответ на его чуть насмешливый взгляд,

Серо-зеленые глаза еще раз лениво пробежались по ней. Шаурин удобно сложил локти на столе, устроившись так, словно приготовился сказать длинную речь.

— Ты потрясающий собеседник, — начал с многозначительностью в голосе, — с тобой можно говорить, о чем угодно. Бесконечно. Ты ходячая энциклопедия. — Сделал паузу, подождав, пока Алёна отставит свою чашку и сконцентрирует на его словах все внимание. — Но ты как следователь – увязываешь факты в логику. Такая у тебя мыслительная деятельность. При этом ты способна найти консенсусные точки в любой дискуссии. А где ты сама среди всех этих умозаключений и выводов? Тебя нет. Я тебя не вижу, — развел ладонями, демонстрируя непонимание.

— Что значит – меня нет? — хмыкнула она. — Любой наш разговор – это работа моей мысли. Как меня может не быть? Любое умозаключение или суждение – это работа моего сознания.

— А вот так, — Ваня усмехнулся и сказал с нажимом: — Нет тебя. Я спросил про родителей, а ты говоришь «трехлетний ребенок». Ты не сказала «я», не сказала «да, для меня это трагедия», не рассказала, как ты пережила свое несчастье в этом возрасте. Трехлетние дети прекрасно соображают. Я помню себя в три года, помню, какие у меня были игрушки, как вели себя мои родители. Не все, конечно, но многое я помню.

— У психики человека есть такое свойство – блокировать воспоминания стрессового и травматического характера. Скажем так, у детской психики оно проявляется гораздо сильнее, — заученно парировала Алёна.

— Хорошо, согласен. Не могу здесь спорить.

— Любые воспоминания агрессивного и депрессивного характера – это трата психической энергии. Можешь считать, что таким образом я экономлю свои жизненные ресурсы. И это действительно так.

— Хорошо-о, — растянул слово, точно предупреждая, что сейчас последует железный аргумент. — Твои слова: «Даже если какая-нибудь девица раскидает розовые лифчики…» Здесь тоже агрессивность? Депрессивность? По-моему, у нас с тобой все более чем позитивно. Но ты сознательно выводишь себя из ситуации. Почему?

Алёна не задержалась с ответом, спокойно и уверенно сообщив:

— Это моя профессиональная заморочка. Я абстрагируюсь, чтобы правильно оценить ту или иную ситуацию.

— Абстрагируешься до такой степени? — как будто удивился Шаурин. — Ты встречаешься со мной. Ты находишься в моей квартире. И при этом говоришь про «какую-то девицу», а не про то, что если ты раскидаешь свое белье и расставишь свои рамочки с фотографиями, ничего не изменится. Можешь два часа рассказывать мне о том, как приготовили этот десерт, — кивнул на ее тарелку, — перечислить все ингредиенты, но я не почувствую вкуса. Вкуса я не чувствую. Понимаешь? А теперь давайте, Доктор, попробуйте привычно дезориентировать меня холодным волевым взглядом, — сложил губы в ироничную улыбку.

На этот раз Алёна не смогла сразу ответить. Шаурину тяжело противостоять, но все же она попыталась выбраться из ловушки.

— А, может быть, все дело в том, что прошло еще слишком мало времени, чтобы я расставляла в твоей квартире свои рамочки с фотографиями? — чуть наклонив голову, спросила она, глядя на него напряженным взглядом.

— Может быть, — сказал Иван, но не сходящая с лица улыбка ясно говорила, что этот довод его совсем не убедил, рассмешил еще больше. — Мне еще парочку примеров тебе подкинуть? Я с десяток уже точно насобирал… такого жесткого абстрагирования. — Не отпуская ее взгляда, отпил из своей чашки, а потом отставив ее, снисходительно заговорил: — У меня классическое юридическое образование, Доктор. Я тебе сам все, что хочешь, в логику сведу, такую причинно-следственную связь выведу, что не выберешься. Утоплю тебя в доказательной базе. Зарою в фактах. Так что не лечи мне голову.

— Мне уже пора бежать? — усмехнулась Алёна, скрывая за лучезарной улыбкой полную растерянность.

— Попробуй. Я тебе уже предлагал.

— Ага. То в воду прыгать, то из машины на ходу.

— Конечно. Кто ж свою дичь в чистом поле выпускает. И я не отпущу. — Шаурин отодвинул свою тарелку, снова сложил локти на столе и подался вперед, опираясь на столешницу. — Ты попалась.

Алёнка, подыгрывая, приняла свою роль: нахмурилась, сделав вид, что задумалась.

— Не могу понять, где я просчиталась, — растянула фразу.

— Давно уже, — медленно произнес он. — Когда назвала мне свой номер телефона. Он у меня к тому времени уже был в записной книжке. Но я спросил – и ты дала. А теперь скажи: я похож на мальчика, который дружит с девочками?

Он и раньше смотрел на нее с такой страстностью? От Ванькиного взгляда внутри все судорожно затрепетало, и тело охватило чувство непонятного восторга. Или паники… Словно перед прыжком с парашютом. Когда стоишь у самого края, у последней черты, и нужно срочно принимать решение – либо прыгать в бездну, либо отступать безвозвратно.

Алёна прикусила губу, не позволяя дурацкой глупой улыбке расплыться по лицу.

— Что ж ты меня тогда чаем поишь, а не чем-нибудь этаким? — повторила шауринскую позу: тоже сложила локти и чуть придвинулась, оказываясь с ним почти нос к носу.

— Я прям мечтаю напиться с тобой чего-нибудь этакого, — вкрадчиво заговорил Шаурин. — Но не сейчас. Потому что когда я пьян, я жутко жаден до разврата. А так… — отодвинул в сторону чашку недопитого чая и скривился, будто это было самое гадкое, что ему приходилось пить в жизни, — …а так, я хоть как-то еще себя контролирую. — Окинул ее несдержанно жадным взглядом и провел пальцами по краю ее футболки, касаясь обнаженного загорелого плеча. — Ты чувствуешь? Ты попалась, Доктор.

Оттого как старательно Алёна сдерживалась, чтобы не расхохотаться по-идиотски, ее лицо покрылось пунцовой краской. Эта восторженно-паническая волна никак не отпускала. В груди сдавило от нехватки воздуха, ладони полыхнули жаром.

Ваня коснулся ее щеки, словно отмечая яркий румянец, и похлопал себя по плечу:

— Давай, не сдерживай себя. Ты же знаешь: главное, самовыражение. Со мной можно.

Она и в этот раз сдерживаться не стала. Притянула его за рубашку, уткнулась в грудь, но не заверещала, а заливисто рассмеялась.

— Я тебе отомщу. Я обязательно что-нибудь придумаю, — пообещала, поднимая глаза, глотая смешок.

— Не сомневаюсь. — Запустил пальцы в ее волосы, грубовато сжав, будто пробуя их на ощупь.


ГЛАВА 7


— …Подожди, они еще к нам завалят, — сказала Света, подкрасила губы и взбила пышные рыжие волосы.

Красная помада еще больше подчеркивала бледность ее кожи. Светка по природе белокожая, аристократичная какая-то, — даже летом не загорала, а только румянилась слегка.

— Думаешь? — засомневалась Алёна.

— Ха! Да я просто уверена в этом. Что ты Игоря вместе с этой бандой не знаешь? Завалят еще как. Не будет у нас никакого отдельного девичника, сейчас напьются, устанут от стриптизерш и приедут к нам куролесить. Тут все продумано до мелочей, просто мы еще не знаем, не зря же Ваня тогда сказал, что девичник и мальчишник надо праздновать сообща. Точно тебе говорю: испортят они нам все — не дадут спокойно напиться в одиночестве.

При упоминании имени Шаурина сердце Алёны ёкнуло. Не дрогнуло сладко, а чуть тревожно ёкнуло. Вот такую с некоторых пор он стал вызывать реакцию. Чертов Шаурин.

— Надо было не рассказывать, где мы, — Алёна посмеялась и стерла с губ остатки блеска. От природы имела губы полноватые и выразительные, потому с удовольствием обходилась без помады. В основном пользовалась гигиенической, особенно на подобных мероприятиях, где приходилось есть и пить: терпеть не могла, когда на бокалах и чашках оставался след от губной помады.

— Как тут не скажешь, если он сам все это устроил. И не просто так же настоял, чтобы праздновали именно здесь. У Игореши такой характер, его не переспоришь, бесполезно.