Отчасти Алёна понимала, в чем ошибка Савинского. Он всегда был мягким человеком и только в работе напористым. Наверное, все свое упрямство там оставлял, домой возвращаясь, как пластилин. Жена из него всю жизнь веревки вила, а он позволял, совестью мучаясь, что из-за большой занятости не может уделять семье достаточно времени. Потому, как большинство состоятельных людей, отсутствие внимания к дочери и жене компенсировал деньгами. Только вот любовь за деньги не купишь. Алёна это прекрасно знала. И сама вот так же когда-то ошибалась. Вот так же пыталась она в детстве «купить» внимание взрослых. Только не деньгами, а поступками. Все пыталась быть хорошей девочкой, все ласкалась, старалась во всем угодить и порадовать. Только нельзя угодить человеку, который тебя ненавидит всей душой. И всей душой желает от тебя избавиться. Мешала она ей очень, «любимой» тетушке. Чего только Алёна от нее не натерпелась.

— Давай я тебе что-нибудь приготовлю, у меня есть время, — предложила от души. Несмотря ни на что, к дяде Володе испытывала огромную благодарность, помимо искренней дочерней любви, конечно. Ведь мать ее была не родной ему сестрой, а только по отцу. Мог он и не взваливать на себя такую обузу – чужого ребенка. Но Савинский сразу оформил опекунство и забрал ее к себе. Года три ей было, когда родители умерли.

— Нет, я скоро ухожу, посиди спокойно, хоть поговорим с тобой. Как у тебя дела?

— А как у меня могут быть дела? — по-доброму улыбнулась. — Хорошо у меня дела. Просто прекрасно. Я же в отпуске. Сплю до обеда, отдыхаю, развлекаюсь. Со Светкой по магазинам бегала, выбирали ей платье свадебное.

— Выбрали?

— Ага, выбрали. Шикарное, дорогущее. Ткань итальянская, стразы Сваровски, мама родная, за что такие деньги.

— Ну так, Светка наша за такого принца замуж собралась, платье должно быть соответствующее, — усмехнулся Владимир.

К Свете Павловой относился он с отцовской нежностью. Алёна, Вика и Света в одном классе учились, с детства дружили. Алёна со Светой — больше, но с тех пор как Света с Игорем познакомилась, Вика стала дружить с ней теснее. Кровь из носу той нужно было влиться в компанию жениха подруги. Алёна по этому поводу проявляла меньше рвения и познакомилась с друзьями Радченко около трех месяцев назад, а свободно общаться начала, только когда в отпуск пошла. С Шауриным познакомилась позже всех, потому что его последние месяцы в городе не было.

— Это точно, — протянула одобрительно Алёна. — Я потому и в свидетельницы не пошла, потому что у меня просто денег не хватит, чтобы платье по статусу купить.

— Так что ж ты не сказала.

— Шучу я.

— Нет, правда, Алёна!

— Шучу я, шучу! Ты что, ты и так меня постоянно балуешь! — воскликнула Алёна и засмеялась. — Конечно, я не куплю, да мне и не надо, такого дорогущего наряда, как у Вики, но приличное платье у меня будет. Приличное платье я себе купить в состоянии.

— У меня никого нет, кроме тебя и Вики, кого мне еще баловать, — усмехнулся Владимир. — А ты замуж не собираешься?

— Боже, спаси меня и сохрани. Аминь, — перекрестилась Алёна.

Дядя Володя мягко рассмеялся.

— Ты неисправима.

— Ни за что на свете. — Повернулась на доносящийся из прихожей стук каблуков.

— О, Алёнка, привет! Чаи гоняете? — Вика скинула босоножки у порога кухни, скривилась, разминая ступни, и двинулась к холодильнику за минералкой.

— Ладно, девочки мои, мне пора. Алёна звони чаще.

— Хорошо, — пообещала племянница и пошла вслед за дядей, чтобы проводить и захлопнуть дверь. Вика устало плюхнулась на стул и свернула крышку со стеклянной бутылки.

— О чем болтали? — спросила, когда сестра снова появилась на кухне.

— Да так, трепались о том, о сем, — Алёна сполоснула чашки. В кармане шорт зазвонил телефон.

Быстро вытерев руки о кухонное полотенце, ответила на звонок:

— Ваня, привет… Я через час буду дома… Ладно, — сказала, улыбаясь, и положила трубку.

— Кто это звонил? Какой такой Ваня? — подозрительно прищурившись, спросила Вика. Черты ее лица неприятно заострились.

— Шаурин, — невозмутимо ответила Алёна.

— В смысле?.. — опешила сестричка. — А с чего ради он тебе звонит?

— Встретиться хочет. Сказал – заедет. Наверно, пойдем куда-нибудь гулять. А что?

У Вики сначала пропал дар речи, но она быстро взяла себя в руки.

— А почему ты мне об этом не сказала?

— А с чего ради? — высокомерно спросила Алёна. Впрочем, вопрос был риторический.

— Да ты хоть понимаешь, куда ты лезешь?! — возмущенно заорала Вика. — Ты хоть имеешь представление – кто он? Из какой семьи? Кто его родители? Да у него папа бывший криминальный авторитет! И мамочка тоже та еще акула!

— Да что ты! — Алёна послала в ответ язвительную усмешку. — Ну тогда это многое объясняет, знаешь ли. Мне теперь еще больше хочется узнать о нем и его семье. Ты меня заинтриговала, — не повышая голоса, сказала она. — Никогда не общалась с живыми криминальными авторитетами. Прям горю желанием. А если мамочка у него акула, то такая мелкая рыбешка, как я, ее явно не заинтересует. Так что можешь не волноваться и не переживать по поводу моего здоровья. Ты ведь за меня волнуешься, да, сестра?

Вика тяжело дышала, словно совершила хорошую пробежку, глаза зло сверкали. Сказать ей было нечего, поэтому она не придумала ничего лучше, как ударить сестру по лицу. Размахнувшись, она влепила Алёнке оглушающую пощечину. Алёна сначала ошеломленно застыла, потом вскочила со стула.

— У тебя совсем крыша поехала? Психопатка чертова! — тронула горящую щеку, скользнула по разбитой губе. Отняв руку от лица, увидела на пальцах кровь. — Вот ты сука! — выругалась и пошла в ванную взглянуть на себя в зеркало.

— Тварь неблагодарная! Вырастили тебя, выкормили!.. — Вика заговорила словами матери. Точь-в-точь. Та же желчь в каждом звуке и жгучая ненависть. И ненормальное удовлетворение во взгляде при виде крови сестры.

Услышав в спину брошенные слова, Алёна развернулась. Да так круто и агрессивно надвинулась на Вику, что та вздрогнула, испугавшись, что в ответ получит по лицу.

— Ты ко всему вышеупомянутому, к тому, как меня вырастили и выкормили, ты не имеешь никакого отношения! Ясно тебе? И я умею быть очень благодарной, только к тебе это тоже ни в коей мере не относится! — взревела Алёна. Наверное, даже соседи услышали этот рев. Редко можно было увидеть ее в таком состоянии. Она и сама забыла, когда последний раз орала вот так. Но сегодня не смогла сдержаться, да и не пыталась, собственно.

Всегда старалась относиться к Вике лояльно, раз уж теплых душевных отношений у них не вышло. Видела в ней маленького обиженного ребенка, которому просто не хватило в свое время родительской заботы и любви, и в глубоком детстве даже чувствовала себя виноватой, но, к счастью быстро поняла, что мучиться из-за этого совестью, последнее дело.

В ванной Алёна открыла холодную воду и подержала под ней руки, пытаясь остудить горящие ладони. Они не дрожали, но все же давно, казалось бы, забытые детские ощущения всколыхнулись в груди. Дыхание комом в горле встало, язык словно отнялся. Чувствовала, что вот-вот не сможет вымолвить ни слова, и, как в детстве, начнет заикаться.

Выхватив из кармана телефон, она тут же набрала номер Шаурина. Он ответил сразу. Она сразу ему и заявила:

— Ваня, мы не сможем сегодня увидеться.

— Почему? — спокойно спросил он.

— У меня изменились планы.

— Так быстро?

— Так сложились обстоятельства, извини.

— Хорошо, — он положил трубку.

Алёнка сунула телефон обратно в карман и задышала часто-часто. Радоваться бы, что успела произнести эти фразы ровно, но плакать хотелось оттого, что все же пришлось их говорить. Хотела же с ним встретиться, очень хотела, но только не в таком состоянии и в таком виде. Только не сегодня. И так эти несколько слов еле выговорила.

Ополоснула лицо холодной водой, чуть успокоив щеку после оплеухи. Это не беда, быстро пройдет, а вот губа разбитая… Чтобы избавиться от тошнотворного железистого привкуса, прополоскала рот и еще некоторое время побыла в ванной: умывалась ледяной водой и глубоко дышала; глубоко дышала и умывалась. Когда почувствовала себя лучше, вышла и, само собой, не прощаясь, покинула квартиру. Стараясь мысленно отрешиться от всего, что произошло, медленно побрела к дому. К дяде она пришла пешком, потому что жила недалеко. По дороге заглянула в аптеку, купила заживляющую мазь.

Шла Алёнка не торопясь, ветерок приятно холодил плечи, лицо уже не горело, внутри как будто все успокоилось. До той поры, пока не увидела около своего дома черный Lexus. И Шаурин, мать его так, как только заметил ее, сразу вышел из машины. На нем был строгий темно-серый костюм и белоснежная рубашка. Ваня хлопнул дверцей, подцепил верхнюю пуговицу пиджака и, застегивая ее, шагнул навстречу. Настолько отточенным движением он это сделал — привычным, безусловным, как рефлекс. Почему-то именно этот жест пошатнул Алёнкино самообладание. Что-то странно дрогнуло внутри. Если бы увидела Ивана раньше, точно бы развернулась и улизнула, пока он ее не заметил. Но поздно. Не убегать же сейчас. Ускорив шаг, подошла к нему.

— Ты чего мне голову морочишь? — с ходу огорошил ее непреклонным и даже резким тоном.

Алёна и без того растерянная, растерялась еще больше. Забыла, что хотела сказать ему. Такого его не узнавала. Строгий костюм, словно задавал тон поведению, делая Шаурина жестче. Много жестче и опаснее, что ли.

— Я не морочу, — нервно пожала плечами.

Ваня окинул ее внимательным взглядом и сбавил обороты, спрашивая чуть мягче: