– Нет, Эрик, нет… Я не хочу тебя сейчас слушать, – говорю я чуть не плача.

– Впусти меня.

– Даже не мечтай.

– Малышка, позволь мне посмотреть тебе в глаза и поговорить с тобой. Позволь мне все исправить.

– Нет.

– Джуд, пожалуйста. Я сволочь и скотина. Я самая последняя скотина в мире, и можешь называть меня так до конца своей жизни, потому что я этого заслуживаю.

Мои душевные силы начинают сдавать. Все, что он говорит мне, начинает на меня действовать, и, когда я отпускаю дверь, Эрик открывает ее настежь. Глядя на меня, он шепчет:

– Малышка, послушай меня… – Но тут, посмотрев через плечо, спрашивает: – Генеральная уборка? Оп-ля, значит ты очень, очень разозлилась!

Уголки его губ поднимаются. Видя, что он собирается сделать шаг, в истерике кричу:

– Не вздумай входить в мой дом.

Он останавливается. Не входит.

– И прежде чем ты продолжишь лить поток своих красивых слов, – яростно кричу я, – я хочу, чтобы ты знал, что я не собираюсь рисковать своей жизнью, чтобы все опять стало плохо. Ты выводишь меня из себя. Я не могу быть с тобой. Не хочу оставлять те вещи, которые мне нравятся, потому что ты хочешь держать меня под хрустальным колпаком. Нет, я на это не согласна!

– Я люблю тебя, сеньорита Флорес.

– И хрен с тобой!.. Оставь меня в покое!

И, застав его врасплох, одним махом закрываю дверь. Моя грудь вздымается. Я взвинчена. Эрик снова это сделал. Он снова наговорил мне кучу красивых слов, которые только может сказать мужчина женщине, и я, как дура, слушала его.

Я идиотка. Дура. Раззява. Почему? Почему я его слушала?!

Снова звонят в дверь. Это он. Я не хочу открывать.

Я не хочу его видеть, хотя я умираю от желания опять его увидеть. Но вдруг я слышу еще чей-то голос. Там что, Симона? Открываю дверь, и у меня отвисает челюсть при виде Норберта и его жены. Он говорит:

– Сеньорита, после того как вы покинули дом, все изменилось. Если вы вернетесь, обещаю, что буду помогать вам чинить мотоцикл всегда, когда захотите.

От удивления у меня широко открываются глаза, и Симона, обнимая меня, целует в щеку.

– А я обещаю называть тебя Джудит. Хозяин разрешил. – Взяв меня за руки, она шепчет: – Джудит, я скучаю по тебе, и, если ты не вернешься, хозяин будет нас мучить до конца наших дней. Разве ты желаешь нам такого? – Я отрицательно качаю головой, и она продолжает: – К тому же смотреть «Безумную Эсмеральду» в одиночку не так интересно, как было, когда мы делали это с тобой вдвоем. Кстати, Луис Альфредо Киньонес попросил руки Эсмеральды Мендоса. Я записала эту серию, чтобы мы посмотрели ее вместе.

– Ах, Симона!.. – вздыхаю я и подношу руки ко рту.

Вдруг в квартиру врываются Трусишка и Кальмар и начинают лаять.

– Трусишка! – выкрикиваю я, глядя на него.

Пес подпрыгивает, и я заключаю его в объятия. Как же я по нему соскучилась!.. Затем я глажу Кальмара и шепчу:

– Как же ты подрос, коротышка…

Собаки весело прыгают вокруг меня. Они не забыли меня. Опершись на стену, Эрик наблюдает за мной. Тут появляется Соня с чарующей улыбкой и целует меня.

– Милая моя, если ты не поедешь с нами, после того как он мобилизировал стольких людей, значит, ты такая же упрямая, как и он. Мой сын любит тебя, любит, очень любит. И он мне в этом признался.

Я ошарашенно смотрю на нее. Тут, к моему изумлению, в дверях появляется отец:

– Да, смугляночка, этот парень очень сильно тебя любит, и я же говорил тебе, что он вернется! Вот он перед тобой. Он твой боец, а ты его боец. Будет тебе, мое сокровище… Я же тебя знаю. Если бы этот мужчина тебе не нравился, то ты давно стала бы жить по-старому. У тебя бы не было таких синяков под глазами.

– Папа… – всхлипываю я, закрывая рот руками.

Отец целует меня и шепчет:

– Будь счастлива, моя любимая. Наслаждайся жизнью ради меня. Не делай так, чтобы я переживал за тебя весь остаток своей жизни.

У меня падают две огромные слезы, и тут я слышу еще один родной голос.

– Дорога-а-ая! – всхлипывает моя растроганная сестра. – Ах, как же Эрик красиво поступил! Он собрал нас всех, чтобы попросить у тебя прощения. Как романтично! Какое чудесное доказательство своей любви! Именно такой мужчина мне нужен, а не какой-то мужлан. И, пожалуйста, прости его за то, что он не рассказал тебе о моем разводе. Я пригрозила, что поколочу его, если он это сделает.

Я смотрю на Эрика. Он так и стоит на лестничной клетке, опершись на стену, не сводя с меня глаз. Я вижу, как в двери входит Марта и, подмигнув мне, шепчет:

– Если ты скажешь «нет» моему упрямому братцу, клянусь, что я приведу сюда всех из «Гуантанамеры», чтобы переубедить тебя. Мы будем пить и кричать: «Сахарок!» – Я смеюсь. – Подумай только, каких усилий ему стоило попросить у нас всех о помощи. Этот парень разбился вдребезги, и тебе это нужно каким-то образом компенсировать. Давай, люби его так же, как и он тебя.

Я смеюсь. Эрик тоже улыбается, и тут кричит моя племянница:

– Те-е-етенька! Дяденька Эрик пообещал, что этим летом я проведу с вами три месяца каникул в твоем бассейне, а что касается ки… ой, Флина, то он очень крутой. Я тащусь от него. Ты не видела, как он играет в «Mario Cars». Просто здорово! Он очень классный.

Все это похоже на метро в час пик. В гостиной полно народу, вот только Эрик до сих пор стоит за дверью и смотрит на меня своими удивительными глазами. Вдруг заходит Флин. Увидев меня, он просто вешается мне на шею. Он обнимает меня и отчаянно целует. Обожаю его поцелуи. Отпустив меня, он на минутку исчезает, а потом я начинаю хохотать: я вижу, что он тянет за собой красную рождественскую елку.

Неужели они привезли с собой дерево желаний?

Я смеюсь и смотрю на Эрика, а тот лишь пожимает плечами.

– Тетя Джуд, – говорит Флин, – мы до сих пор не прочитали желания, которые загадали на Рождество. – Я растрогана, и мальчик шепчет: – Я переписал свои желания. Те желания, которые я написал на Рождество, были не очень хорошими. А еще я рассказал дяде Эрику, что тоже скрывал от него всякие секреты. Я рассказал, что это я тогда взболтал кока-колу, чтобы она взорвалась тебе в лицо, и что это по моей вине ты упала в снег и заработала себе ту жуткую рану на подбородке.

– И почему же ты ему все рассказал?

– Я должен был это сделать. Ты всегда была ко мне доброй, и он должен был об этом знать.

– Кстати, дорогая, – замечает Соня, – начиная с этого года мы будем праздновать Рождество вместе. Больше никаких праздников врозь.

– Отлично, бабушка! – выкрикивает Флин, и я улыбаюсь.

– Мы тоже к вам присоединимся, – растроганно уточняет отец.

– Ух-тышка, дедуля! – хлопает в ладоши Лус, а Эрик забавляется, держа руки в карманах.

Я смотрю на него. Он смотрит на меня. Наши взгляды пересекаются, и, когда я была уверена, что больше никто не появится, в квартиру заходят Бьорн, Фрида и Андрес с маленьким Гленом на руках. Мужчины ничего не говорят. Они только смотрят на меня, обнимают и целуют. А Фрида, обнимая, шепчет мне на ухо:

– Когда простишь его, накажи хорошенько! Он это заслужил.

Мы обе смеемся, и я закрываю лицо руками. Я не могу в это поверить. Мой дом полон людей, которые меня любят. И все это организовал Эрик. Я взволнована. Чертовски взволнована. Эрик – единственный, кто еще стоит за дверью. Я запретила ему входить. Он решительно подходит к двери.

– Я люблю тебя, малышка, – заявляет он. – Я буду говорить тебе это наедине, перед нашими родными и перед всем миром. Ты была права. После того что случилось с Ханной, я закрылся в кокон, что не очень хорошо отразилось на моих родных. Я поступил плохо, особенно с Флином. Но ты появилась в моей жизни, в наших жизнях, и все изменилось к лучшему. Любимая, поверь, ты центр моего существования.

Мягкое «о-о-хх!» вырывается с уст сестры, вызвав у меня улыбку, а Эрик продолжает:

– Я знаю, что не всегда поступал хорошо. У меня скверный характер, я черствый, иногда утомительный и невыносимый. Я постараюсь это исправить. Я тебе не обещаю на сто процентов, потому что не хочу обманывать, но я попытаюсь. Если ты согласишься дать мне еще один шанс, мы вернемся в Мюнхен с твоим мотоциклом, и обещаю, что я сам буду громче всех аплодировать и кричать, когда ты будешь участвовать в соревнованиях. Я даже, если захочешь, буду гонять с тобой на мотоцикле Ханны по окрестностям. – И, всматриваясь мне в глаза, шепчет: – Малышка, пожалуйста, дай мне второй шанс.

Все на нас смотрят.

Стоит полнейшая тишина.

Все молчат. Мое сердце бешено стучит.

Эрик снова это сделал!

Я люблю его! Люблю и обожаю его. Именно такой Эрик-романтик сводит меня с ума.

Я подхожу к двери, выхожу в коридор, подхожу к Эрику и, поднимаясь на цыпочки, приближаю свои губы к его губам, провожу языком по его верхней губе, потом по нижней и, укусив его, заявляю:

– Ты не утомительный. Мне нравится твой скверный характер, нравится, когда ты не в духе, и я не разрешаю тебе меняться.

– Хорошо, дорогая, – соглашается он, широко улыбаясь.

Мы смотрим друг на друга. Мы пожираем друг друга глазами. Мы улыбаемся.

– Айсмен, я люблю тебя, – наконец произношу я.

Эрик закрывает глаза и обнимает меня, прижимает к себе, и все начинают аплодировать.

Эрик целует меня, а я его. Я зарываюсь в его объятия, желая никогда больше его не отпускать.

Так проходит несколько минут, наконец он отстраняется от меня. Все умолкают.

– Малышка, ты два раза возвращала кольцо, и я надеюсь, что третьего раза не будет.

Я улыбаюсь, и, к моему очередному удивлению, он становится на одно колено, поднимает в руках кольцо с бриллиантом и говорит, приведя меня в совершенное замешательство:

– Знаю, что ты попросила меня жениться на тебе, но это был просто порыв… А на этот раз я хочу, чтобы это был мой порыв, более того, я хочу, чтобы это было официально перед нашими родными. – И, окончательно меня ошарашив, продолжает: – Сеньорита Флорес, ты хочешь выйти за меня замуж?