– Спасибо, – шепчу я, готовая ее обнять.

Как только Симона возвращается к своим делам, я беру мобильный, сую его в карман джинсов и пулей лечу в свою комнату.

Закрываюсь в ванной, сажусь на унитаз и смотрю на пакетик, который я оставила в биде. Несколько минут говорю про себя, что этого не может быть.

Я не могу быть беременной!

Собравшись с мужеством, достаю одну коробочку и делаю все по инструкции.

Расстегиваю джинсы, спускаю их, затем – трусики. Сажусь на унитаз. Дрожащими руками вынимаю тест и распечатываю его. Когда мне удается намочить впитывающий кончик (а еще – свою руку), закрываю тест и кладу его в горизонтальное положение на край ванны.

Поднявшись, застегиваю джинсы и закуриваю сигарету. Но после двух затяжек начинает кружиться голова. Опускаюсь на пол, ложусь и поднимаю ноги на умывальник.

Боже мой… Боже мой, как же мне страшно.

Я стану мамой?

Да ни за что!

Фу… Как же кружится голова!

Я вспоминаю о родах Ракель, и меня тошнит. Дурное предчувствие!

Прошло две минуты и тридцать семь секунд… тридцать восемь… тридцать девять.

Пытаюсь запеть. Это всегда меня успокаивает. Первое, что приходит мне на ум, – наша песня.

Я знаю, что было мало причин, знаю, что было слишком много поводов.

Я с тобой, потому что ты меня мучаешь, но без тебя я жить не могу.

Ты говоришь «белое», я говорю «черное».

Я живу жизнью в цвете, а ты – в черно-белой[28].

Я останавливаюсь. Смотрю на часы. Прошло пять минут. Нужно смотреть на результат, но я продолжаю петь.

Говорят, что любви достаточно,

Но у меня не хватает смелости бороться с ней.

Я не могу открыть упаковку.

Прикуриваю еще одну сигарету, хотя рискую снова испытать головокружение. Но мне это нужно.

Шея порывается пятнами и покалывает. Я чешусь, чешусь, чешусь.

И я больше не могу петь.

Опускаю ноги с умывальника, сажусь и смотрю на тест.

Беру инструкцию и в энный раз ее перечитываю. Если проявятся две полоски, то это положительный результат, если одна – отрицательный.

Впервые в жизни я больше всего на свете хочу получить отрицательный результат. Пожалуйста… Пожалуйста.

Потушив сигарету и набравшись смелости, беру тест и без раздумий открываю его. Глаза выходят из орбит.

– Две полоски, – шепчу я.

Бросаю тест и снова беру инструкцию. Две полоски – положительный.

Одна – отрицательный.

У меня кружится голова…

Я перечитываю. Две полоски – положительный. Одна – отрицательный.

Падаю на пол, нашептывая с закрытыми глазами:

– Не может быть… Не может быть…

Десятью минутами позже я решаю повторить тест, вспомнив, что есть 0,001 % погрешности. Если подвел контрацептив, то почему не может подвести тест на беременность?

Я повторяю процедуру, которую делала несколько минут назад. Снова жду, только на этот раз без сигареты. Когда проходит пять минут, открываю упаковку и кричу:

– Не-е-е-е-е-е-е-ет!

Делаю третий тест. Затем четвертый. Результат один и тот же: положительный.

Сердце колотится. У меня сейчас точно случится инфаркт, а когда вернется Эрик, я буду здесь, на полу ванной, стоять торчком, как вяленый тунец.

Я размышляю о погрешности этих тестов. Хотя четыре теста кричат мне: «Ты беременна!» – я все равно сомневаюсь.

Кружится голова…

Перед глазами все плывет…

Я снова ложусь на пол и поднимаю ноги на умывальник.

– Почему? Почему это происходит именно со мной?

Вдруг у меня звонит мобильный. Достаю его из кармана джинсов и вижу, что это Эрик.

Отец этого создания!

Ух… Как же меня колотит.

Меня бросает в жар, и я обмахиваю себя рукой.

Не хочу, чтобы он заметил что-то необычное, и после шести гудков приветствую его самым ласковым голосом:

– Привет, любимый.

– Как ты можешь выходить из дома без мобильного телефона? Ты с ума сошла? – спрашивает он натянутым тоном.

Я не расположена к таким разговорам, поэтому отвечаю:

– Во-первых, не ори на меня. Во-вторых, я его забыла. И в-третьих, если ты звонишь поорать на меня, то будь готов к тому, что я тоже это умею.

Молчание. Никто не произносит ни слова, пока Эрик не продолжает:

– Джуд, где ты была?

– Я ходила за покупками, затем прогулялась по пар…

– Слишком долгая прогулка, ты так не считаешь? – прерывает он меня. И снова говорит: – Ты была одна или с кем-то?

– К чему это ты клонишь?

– Одна или с кем-то? – повышает он голос.

Мне больно слышать его крики.

Мне очень горько.

Что происходит? И, прежде чем я протестую, звонок прерывается.

Как дура смотрю на телефон.

Он повесил трубку?

Этот мудак повесил трубку?

Я в ярости набираю его номер. Сейчас он узнает, что значит повышать на меня голос. Но когда слышатся длинные гудки, Эрик сбрасывает звонок. Это приводит меня в бешенство. Пробую дозвониться ему еще три раза, но результат один и тот же.

Я в истерике. Я нервничаю. И, как назло, еще и беременна!

Если бы Эрик сейчас попался мне под руку, я бы его убила!

Понятия не имея, что делать дальше, решаю проплыть несколько кружков. Мне это просто необходимо.

Надеваю купальник, но, когда подхожу к краю бассейна, желудок снова сжимается, и я бегу в ванную.

Когда приходит Флин, я сижу на краю бассейна абсолютно растерянная. Мальчик обнимает меня сзади и целует в щеку. Очарованная этим проявлением любви, которая мне так необходима, закрываю глаза и шепчу:

– Спасибо, милый. Мне это было очень нужно.

Будучи очень смышленым, мальчуган садится рядом, смотрит на меня и спрашивает:

– Ты поссорилась с дядей?

Я совсем не в духе, но отвечаю:

– Нет, солнце мое. Дядя в Лондоне, поэтому с ним трудно поссориться.

Мальчик смотрит на меня, кивает и молчит. Он делает свои выводы. Вдруг мой желудок жалобно урчит от голода, и Флин, удивленый этим звуком, спрашивает:

– Что там у тебя внутри, чужой[29], что ли?

В этот момент я заливаюсь смехом и никак не могу остановиться.

Опять все какое-то сюрреалистическое.

Я беременна, а Эрик, человек, который должен быть рядом со мной и осыпать поцелуями, потому что скоро станет отцом, сердится на меня.

Осознав, что перегибать дальше некуда, говорю:

– Пойдем поедим, или я сейчас съем тебя.

Вечером, когда Флин идет спать, я снова оказываюсь одна в огромной гостиной в компании Трусишки. Делаю ему знак, и он прыгает ко мне на диван. Пусть воспользуется этим, пока нет Эрика.

Звоню Эрику. Он не отвечает. Почему он так сердится? Включаю телевизор и пялюсь в экран. Мне так нужно поделиться с кем-то тем, что со мной происходит! Глажу Трусишку. Он поднимает голову, смотрит на меня, и я говорю:

– Трусишка, я беременна. У нас будет маленький Циммерман-Флорес.

Похоже, пес понимает мои слова и, снова опустив голову, закрывает глаза лапой. Я грустно улыбаюсь. Даже он понимает, что это безумие.

Одиннадцать часов вечера. Эрик мне так и не позвонил, и я решаю пойти к себе в комнату. Еле волочу ноги. В ванной чищу зубы и замечаю пачку сигарет. Бросаю ее в мусорное ведро как раз в тот момент, когда звонит мобильный. Эрик. Ну наконец-то!

– Привет, любимый, – здороваюсь я, ни капельки не желая с ним спорить.

В трубке слышится сильный шум, и он произносит:

– Когда ты собиралась мне об этом рассказать?

Я в шоке сажусь на унитаз. Осматриваюсь вокруг в поисках скрытой камеры. Он знает, что я беременна? И спрашиваю:

– Что именно?

– Ты сама прекрасно это знаешь. Ну, так ты – молодец…

– Нет, я не знаю…

– Знаешь! – орет он.

Я в замешательстве хмурю брови. Если бы ему рассказали о беременности, он не был бы таким взбешенным. Эрик выпил, и меня это очень беспокоит. Он впервые так напился, и это крайне странно.

– Эрик, где ты?

– Пью.

– Ты с Амандой?

Он смеется. Мне не нравится его смех.

– Нет, я не с Амандой. Я один, – отвечает он.

– Значит так, Эрик, – говорю я, не повышая голоса, – ты можешь мне объяснить, что происходит? Я ничего не понимаю и…

– Ты сегодня встречалась с Бьорном?

– Что?

– Не строй из себя невинную, любимая, я хорошо тебя знаю.

– Да что с тобой происходит? – в отчаянии кричу я.

– Как я раньше этого не заметил! – орет он. – Мой лучший друг и моя жена – любовники!

Он что, спятил?

Пьяный, да еще и больной на голову! Звонок опять прерывается.

Не понимая ничего из того, что он мне наговорил, перезваниваю. Он не отвечает. Желудок снова съеживается, и происходит то, что должно. Прощай, ужин!

Этой ночью я не сплю. Мне бы знать лишь, что с Эриком все в порядке. Он так напился! Я безумно переживаю. Боюсь, что с ним что-то случится, и звоню ему сотню раз, но он не отвечает. Отправляю ему несколько электронных писем. Знаю, что он их прочтет. Но все впустую – на них он тоже не отвечает.

Я думаю о Бьорне. Может быть, мне стоит позвонить ему и рассказать о случившемся? Но потом отказываюсь от этой мысли. Сейчас пять утра – не самое подходящее время для бесед.

В половине седьмого, после ужасной бессонной ночи, так и не связавшись с Эриком, я сижу на кухне, где меня, к своему большому удивлению, обнаруживает Симона.

– Почему ты так рано встала?

Я кривлюсь и начинаю рыдать. Симона в замешательстве. Садится рядом со мной и, как мама, вытирает мне слезы, пока я говорю и говорю без остановки. Она ничего не понимает.

Когда ей наконец удается успокоить меня, я, умалчивая о беременности, рассказываю, что произошло у нас с Эриком. Она растеряна.

Симона знает, что я обожаю и люблю своего немца так, как это умеют далеко не многие на свете, и понимает, что Бьорн – самый лучший друг для нас обоих.

В восемь часов утра она идет будить Флина, а когда в половине девятого мальчик заходит вместе с ней на кухню и видит, в каком плачевном я состоянии, спрашивает, присаживаясь рядом: