Джейн Фэллон - Ты свободен, милый!

— Мне действительно очень жаль. Я не знаю, о чем я думал.

— Все в порядке, — сказала Хелен, все еще покачиваясь. — Мне было… приятно.

Но Сонни не успокаивался.

— Нет, нет, я только что пообещал оставить вас в покое, пока вы не будете готовы, и тут же нарушил слово. Я никогда не умыкал подружек у других мужчин. Я хочу сказать, в самом деле, никогда.

— Зато у меня есть бойфренд, — напомнила Хелен. — И мне должно быть стыдно.

— Мы не станем этого больше делать. — Сонни отодвинулся, создав между ними физический барьер.

— Определенно нет, — согласилась Хелен.

— Ну, то есть пока.

— Точно.

Никто из них не знал, как закончить разговор и разойтись, и они несколько минут просто молча стояли рядом, выдыхая струйки пара — вечер выдался холодный. Они плотно засунули руки в карманы — так им хотелось броситься друг другу в объятия. Как подростки, у которых бушуют гормоны! Затем Сонни снова поцеловал ее в щеку — на этот раз так чопорно, словно прощался со своей бабушкой.

— Тогда спокойной ночи, — сказал он.

— Спокойной ночи, — сказала Хелен, делая шаг к дороге, чтобы поймать такси. Она помахала ему, когда он двинулся прочь, уже чувствуя себя виноватой перед Мэтью. Но она знала, что оставила для себя лазейку на будущее, и невольно улыбалась.

Мэтью показался ей просто стариком. Он сидел на диване в пижаме от Кельвина Кляйна и расспрашивал ее, как прошел вечер. Он ни в чем не виноват, дело не в нем и не в его годах — в конце концов, множество пар счастливы, невзирая на солидную разницу в возрасте. Просто… он так проигрывает на фоне Сонни! Если честно, выглядит просто нелепо. Он уже не тот властный, успешный мужчина в деловом костюме, в которого она влюбилась, а обыкновенный стареющий ловелас. Стареющий и слегка потасканный ловелас, который любит женщин помоложе. Если бы речь шла не о ней, она бы от души посмеялась. Когда ей будет пятьдесят, ему стукнет семьдесят. Неужели такой конец — мечта ее жизни? Неужели она по-прежнему хочет провести остаток дней своих с мужчиной предпенсионного возраста?

«Если бы я действительно любила его, я бы так не думала, — подумала Хелен. — Если бы я действительно любила его, я бы сказала Сонни, что у него нет никаких шансов, что у меня счастливые отношения с другим мужчиной и что после того, что произошло, я не могу работать на него». Ей следовало сказать Сонни, что между ними все кончено. Почему же она промолчала? Глядя сейчас на Мэтью, она была вынуждена признать то, в чем не признавалась даже самой себе с тех пор, как он переехал к ней. Она не любит его по-настоящему. Во всяком случае, недостаточно сильно.

Ей нужно было решить, что с этим делать.

В субботу утром Мэтью и Хелен взяли из местного приюта для животных большого зеленоглазого полосатого кота. Они хотели котенка, но там ни одного не было, и, в любом случае, кот сам выбрал их, он терся о решетку своей клетки, когда они проходили мимо, и принялся кататься и мурлыкать, когда они остановились, чтобы взглянуть на него. Ему было три года, и с ним не было связано никакой душещипательной истории, его просто никто не хотел брать. Они назвали кота Норман. Мэтью решил, что обзаведение домашним любимцем — своего рода суррогат материнского инстинкта Хелен. Ей не хотелось говорить ему, что Норман — это наживка. Она плохо спала, часто просыпалась и ломала голову, как примирить страсть и чувство долга. У нее новая работа. У нее есть Мэтью и Сонни. После того прощального поцелуя все только больше запуталось. Сонни сунул ей свою визитную карточку и попросил позвонить после выходных и рассказать, как продвигаются планы пиар-кампании. Теперь она была спрятана в потайном карманчике ее джинсов, и Хелен по очереди испытывала восторг и смятение оттого, что она там лежит. Она знала, что должна рассказать Мэтью о ресторане и новом заказе, но не могла проложить себе путь через груду лжи. В общем, Мэтью, наверное, осудил бы ее и велел признаться Сонни, что она — не та, за кого себя выдает. Пока они достаточно удачно избегали разговоров о работе, только Хелен попросила Мэтью замолвить за нее словечко.

— Не хотелось бы, чтобы рекомендация исходила от меня. Получится, я устраиваю тебя на работу не потому, что ты хороший работник, а потому, что ты моя подружка.

— Но ты работал со мной долгие годы и вполне можешь дать мне рекомендацию. Я ведь была и твоей помощницей!

— Может быть, попозже — через несколько месяцев, когда все слухи утихнут. До того времени ты можешь поработать где-нибудь временно — разве ты не сказала, что есть место в «Айсторме»?

— Им нужна секретарша. Я не хочу быть секретаршей. Надоело!

— Ну, — сказал Мэтью. — Знаешь, как говорят: беднякам выбирать не приходится.

Неужели он так сказал? Хелен была в ярости.

— Неужели? Между прочим, я ухожу с работы из-за нас с тобой. Не чувствуешь ли ты ответственности?

— О, Хелли, не надо сцен. Просто не обращай на них внимания. Я вообще не понимаю, зачем тебе уходить из «Глобал».

— Ты. Чертов. Негодяй. И не называй меня Хелли!

Она выскочила в парадную дверь и пару раз обежала квартал. Только теперь она поняла, что ей некуда пойти, и у нее закружилась голова, так что она вынуждена была снова вернуться домой. Мэтью, что было весьма тревожно, предвидел ее возвращение, потому что сварил много кофе.

Он принес извинения; она повела себя безразлично; он пал ниц; она капитулировала. Все как раньше.

Субботнее утро было пасмурным и дождливым. Хелен с Мэтью бродили по квартире, не в силах собраться с силами, чтобы спуститься в киоск за газетами. Хелен вяло попыталась прибраться, понимая, что завтра беспорядок будет оценен критическими взглядами. Все в большей и большей степени Хелен понимала, во что превратились ее воскресенья — день ожидания, когда Мэтью заберет девочек и привезет их домой. День, украденный у себя. Она боролась с искушением улизнуть куда-нибудь со своим мобильным, позвонить Софи и между прочим навести разговор на Сонни.

«Итак… ты знаешь Сонни?»

«Итак… как насчет Сонни? Расскажи мне о нем. Нет-нет, я вовсе не потеряла голову. Есть у него жены, дети, подружки? Может, он неизлечимо болен или у него с головой не в порядке? А может, он член какой-нибудь секты?»

«Итак… я тут подумала и решила, не охмурить ли Сонни. Как ты считаешь?»

Она отвлеклась, составляя список идей для рекламной кампании его ресторана. Пригласить исполнителей сальсы — нет, слишком банально; бесплатная сангрия — то же самое; маракасы, бой быков, тортилья — что там, черт побери, еще есть в Испании? Все, что Хелен знала об Испании, она почерпнула пять лет назад, проведя неделю на Ибице. Тогда она уже была достаточно взрослой, чтобы плевать на условности. Там были сплошные танцы, выпивка, солнечные ожоги, «косячки» и сон. Все самое настоящее, неподдельное. Хелен вдруг испугалась, что у нее ничего не получится. Кстати, а как бы поступил на ее месте Мэтью? Или Лора? Ну, хорошо, забудем пока об Испании, подумаем о тех, для кого предназначен ресторан, — так сказать, о целевой аудитории. Профессионалы, молодые, стильные, представители богемы, театралы. Она записала ключевые слова в блокнот. Потом составила список под заголовком: «Положительные качества». В список она включила: шеф-повара из Барселоны, подлинные рецепты, свежие ингредиенты, Сонни. Затем она вспыхнула, словно школьница, влюбленная в первый раз, и с треском захлопнула записную книжку.

— Ты в порядке? — спросил Мэтью.

— Здесь просто не хватает воздуха. Я в порядке.

— Пойду заварю тебе чаю. — Он погладил ее по голове и прошел на кухню.

— Я не хочу туда. Там скучно.

Клодия сидела за кухонным столом, перед ней стоял нетронутый обед, физиономия мрачная, как у гробовщика.

— Разве ты не хочешь повидаться с папой?

Софи уже привыкла к воскресному ритуалу, но ее раздражало, что приходится убеждать дочерей проводить вечера воскресенья с женщиной, разрушившей ее семью. В глубине души она понимала, что Хелен никогда не заменит ее девочкам маму, но ведь они могут постепенно привыкнуть к ней — или даже полюбить ее. Софи убеждала себя, что все к лучшему, лишь бы дети были счастливы. Но она прекрасно понимала, что обманывает саму себя. Когда ей было лет семь, родители ее подруги Эйприл развелись. «Папочкина дочка» Эйприл тут же, не думая, переехала к отцу и его новой пассии, а месяца через два, после того как она побывала подружкой невесты на их свадьбе, Эйприл начала называть вторую жену отца «мамочкой». В первый раз Софи не поняла и переспросила: «Ты говоришь о своей настоящей маме?» — и Эйприл объяснила: «Нет, она просто мама, а Мэнди — мамочка». Вот так. Родная мать Эйприл перестала считаться главной для нее. Теперь «мам» стало двое, и Софи казалось, что в глазах Эйприл у них одинаковый статус. Она попыталась вспомнить, что побудило ее подругу переехать к отцу, несмотря на то, что у нее имелась нормальная любящая мать, но не смогла, потому что в то время она просто приняла это как данность. В конце концов, это было дело Эйприл, а не ее.

Она поставила блюдо с домашним обсыпным печеньем перед Клодией; она обычно всегда выигрывала в этом соревновании в плане еды.

— Я не возражаю, чтобы поехать, — сказала Сюзанна, всегда стремящаяся всем угодить.

— Я хочу повидаться с папой, но не желаю видеть ее. — Клодия не пошевелилась. — Мы только и делаем, что торчим в ее вонючей квартире, а она пичкает нас дрянными сандвичами и задает вопросы о школе. Тоска!

Софи улыбнулась младшей дочери. Она любила эту трудную девочку.

Зазвонил дверной звонок. Мэтью прибыл вовремя, как всегда — на самом деле Софи подозревала, что ой сидит в машине за углом, если приезжает на пару минут раньше. Он пытается делать все строго по правилам. Обычно он звонил и сразу отходил к машине, где дожидался девочек, но сегодня, когда Софи открыла дверь, чтобы попрощаться, он стоял на пороге. Она почувствовала, как ее сердце рванулось вверх, застучало в висках.