Ева Маршал - Ты просто бомба, детка

— Ладно мам, хорошо, но мне надо переодеться. Не могу же я заявиться на официальный завтрак Завельски в мятой одежде.

— О! Об этом не беспокойся. У меня есть для тебя подарок — это коктейльное платье. Оно немного яркое для завтрака, но думаю в самый раз для такого солнечного утра.

Она тут же оживилась и скрылась в комнате.

— Хорошо, но я все равно должна предупредить Дика.

Быстро написав несколько строк на вырванном из блокнота листе, вложила в белый конверт, стопка которых обнаружилась в ящике письменного стола. Набрала портье. Тут и мама с платьем вернулась.

— Вот смотри.

Она разложила его на диванчике. Молочно-белое с расклешенной от талии юбкой и спущенными плечами. По лифу шла изящная вышивка. Я провела ладонью по прохладной гладкой ткани.

— Спасибо. Оно очень красивое, — я поцеловала маму в щеку.

— Примеришь?

— Конечно.

Я сняла с себя вчерашнее, оставшись в одном белье, и тут в дверь постучали.

— Кто это? — насторожилась мама.

— Это пришли за запиской для Дика. Я попросила кого-нибудь из персонала передать. Впопыхах у меня никак не выходило протиснуться в новое платье, опасалась порвать нежную ткань.

— Это? — мама указала на конверт, лежащий на столике. — Я передам, не волнуйся.

Она накинула мне на плечи халат и подтолкнула к двери в спальню. Уже на пороге я обернулась, и увидела, как мама отворяет дверь, а в ее руке зажат белый конверт.

— Шерри, доченька! — отвлек меня слабый голос отца.

— Папа, как ты?

— Железный Шелдон в порядке, — улыбнулся он и поморщился. — Открой шторы, а то устроили тут чуть ли не склеп.

— Папа! — возмутилась я, впуская в комнату утреннее солнце.

Подошла к его постели и присела на краешек. Он стиснул мою ладонь. Я смотрела на него, едва сдерживая слезы. Вспомнилось, как в детстве он легко усаживал меня на плечи, и мы играли в роботов. Оттуда и пошло «Железный Шелдон». Грудь затопила нежность. Я наклонилась и крепко обняла отца.

Все будет хорошо, мы решим любые вопросы. Попробуем договориться как близкие люди.

Вслед за родителями я вышла на общую веранду большого дома. Признаться, в несколько недоуменном настроении. После вчерашних событий и тяжелых разговоров отец удивительно свежо выглядел с утра. У меня, невыспавшейся и перенервничавшей был более замученный вид. Особенно это проявилось в сравнении, когда мы перед выходом стояли рядом у ростового зеркала.

Возможно, мама успела ему сообщить, что я согласилась не делать сегодня резких движений и устраивать скандалы, но, надеюсь, он не принял мою любовь и сочувствие к нему за полную дочернюю покорность.

Вчера так и не удалось поговорить с Диком, представляю каково ему было сидеть и ждать ночью, зная, что я осталась с недовольным отцом. Наверное, многие девушки и молодые люди в своей жизни оказывались между молотом и наковальней, когда родители тянут в одну сторону, а сердце в другую. Но я почему-то никогда не думала, что это случится и со мной.

Еще с лестницы я услышала оживленные голоса и смех.

За составленными в линию столами собрались почти все, нас быстро разместили за заранее отведенные места, совсем рядом с Генри и его родителями. Дика я не увидела, надеюсь, он сейчас читает мою записку и не злится.

— Мы только три месяца как сделали ремонт, — громко рассказывала одна из дам. — Под бассейн отвели отдельное крыло дома. Я вам скажу, это непередаваемое ощущение, когда прямо с утра, не выходя на улицу можно поплавать в собственном зимнем саду. Плывешь, а вокруг птицы поют.

— У вас и птицы в доме есть? — спросила ее соседка. — В клетках или летают?

— В клетках, конечно.

И разгорелось обсуждение клеток, садов, бассейнов. Казалось, со всех сторон щебетали одновременно, точь-в-точь как райские птицы. Я смотрела на улыбающихся, с утра идеально накрашенных и причесанных дам и размышляла над сходством этих домашних жен с птичками, о которых они так увлеченно говорили. Только клетки были золотыми и сильно побольше. Можно было сидеть дома, в меру заниматься благотворительностью, в меру — небольшим милым хобби, а остальное время — домом, мужем и детьми.

Я поискала взглядом папу и обнаружила, что он вышел из-за стола и о чем-то тихо говорит с Кшиштофом. Опять дела…

— Шерон! — у моего места вдруг появился Генри. Наклонившись, он поднял мою похолодевшую ладонь и крепко обхватил обеими руками.

Заиграла музыка. Я оглянулась и обнаружила поднимающийся по ступеням музыкантов. Гитары, скрипка, даже флейта. Нежная, берущая за душу музыка, в прекрасном исполнении должна была наполнить сердце восхищением, а не смесью ужаса и злости, как у меня сейчас.

У лестницы стоял Дик, он зашел почти одновременно с музыкальной группой и не пошел дальше. Просто оперся спиной о стену. По вскинутому подбородку поняла, что он не будет вмешиваться. Эту катавасию мне придется решать самой.

Тем временем Генри обвел взглядом притихших гостей, остановил кивком музыку и мягко произнес:

— Этот момент я решил разделить с близкими людьми.

Нашими близкими? Кроме родителей, кого еще я могу так назвать? Здесь только партнеры и друзья его семьи. И… Дик.

Нечаянно я поймала торжествующий взгляд Миранды. В ярко алом, совершенно не утреннем платье она выглядела королевой, вышедшей на пресс-конференцию к журналистам. Блистательная, до звонкости стройная роскошная женщина, именно такая, какой в будущем хотел бы меня видеть Генри.

— Шерон, — голос младшего Завельски дрогнул от волнения и несколько дам ахнули, переживая это мгновение вместе с ним, — прошу тебя стать моей женой!

На мгновение я почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног. Мир покачнулся и рассыпался у меня на глазах. Разом стихли все звуки, будто я внезапно оглохла, но уже через секунду я услышала голос Миранды.

— Какая чудесная новость! — завопила она. — Ричард, ты слышал? У тебя скоро появится дочка. Ну, правда, же здорово?

Словно во сне я увидела, как мой Дик становится мрачнее тучи, он бросает тяжелый взгляд на свою бывшую и та сразу затыкается, оборвав свой натуженный смех.

Но восторги Миранды словно сорвали лавину эмоций, люди поднимались с мест и аплодировали, кто-то фотографировал.

— Дорогая, мы так рады, — неуверенно бормотала рядом мама.

Я словила взгляд отца, который приподнял брови и кивнул, намекая на мое непозволительно долгое молчание. Его губы шепчут только одно слово, подсказывая мне ответ. ДА. На всякий случай он держится за грудную клетку, но улыбается. Значит, ему не больно, просто страхуется от волнения.

— Шерон? — Генри начал волноваться, заглядывая мне в лицо. — Люди подумают, что ты хочешь меня помучать, ну же моя милая, говори…

Что? Люди подумают? Внезапно прозвучавшие слова, наконец отрезвляют меня, и я с силой замотала головой, чтобы прийти в себя. Я обещала родителям не устраивать скандал, но не давала слово рушить свою жизнь. Да и начхать мне что подумают люди, мне важно мнение лишь одного человека…

Спохватившись вновь ищу глазами Дика, но наткнулась лишь на удивленные лица гостей. Кшиштоф хмурился, Миранда злилась, а папа уже двумя руками держался за сердце. Где Дик? Куда он делся?

Черт! Какая же я дура! Я чертова дура, но больше быть такой я не желаю.

— Нет! — мой ответ прозвучал громко и спокойно.

— Что? — Генри выпучивает глаза и смотрит на свою мамочку. Миранда ищет руку Кшиштофа, но тот игнорирует ее прикосновение, и развернувшись уходит. Видимо, не желает присутствовать при подобном позоре. Ну, надо же, в его идеальной семье, что-то пошло не так. Какая трагедия.

— Генри, не стоило делать предложение после того, как мы расстались, — выпалила я. — Мне очень жаль, что тебе приходится это выслушивать, но я не скажу "Да".

Резко развернувшись на каблуках я выбежала из зала. Вслед неслись недоуменные возгласы. Кажется, я не сдержала слово, которое дала маме. Но мне нужно было поговорить с одним единственным человеком, мнение которого для меня сейчас было не безразлично. Где Торн?

На гостевой открытой стоянки за домом не было его мотоцикла. Мать его, мотоцикла!

Ничего не понимаю, я же все написала, объяснила.

Написала и… передала письмо человеку, которому полностью доверяла.

— Шерон, ты что творишь?

Я неверяще обернулась и посмотрела на бегущую ко мне маму, нежную, родную, заботливую, с моего рождения оберегающую меня от всех напастей мира.

— Мама, — выдохнула я, все еще на что-то надеясь, — ты передала утром записку горничной, которую я вызвала?

Она споткнулась, сбиваясь в быстром шаге. В ушах качнулись голубые прабабушкины бриллианты. Сколько себя помню, мама надевала их только по большим праздникам, как же я не заметила их утром? Совсем замученная и невнимательная стала.

— При чем тут записка! — возмущенно сказала она. — Ты только что разрушила свое будущее. Шерон Уати! Немедленно возьми себя в руки и пойди извинись перед своим молодым человеком. У всех бывают сложные периоды, но только сильные люди…

— Мама! ТЫ ПЕРЕДАЛА ЗАПИСКУ?!

— Нет! У меня других дел было по горло! Твой отец и мистер Кшиштоф…

— Да плевать мне на мистера Кшиштофа! Ты знала про планы Генри? Вы с папой все знали? Все знали, кроме меня? Как вы могли?!

Она с ужасом отшатнулась, прикрывая ладонью рот.

Мы никогда не кричали друг на друга. Кричат в других семьях, тех, где у родителей нет хорошего образования и достойной работы, где дети не слушают родителей и курят под одеялом травку.

В нашем кругу разговаривали тихо и с достоинством, решая все ситуации доброжелательным обсуждением.