Ксюша же любила. И свой, и Бродяги. Старалась устроить, организовать, порадовать… Все из семьи шло, видимо. Ваня с детства не привык к тому, что есть в этом дне что-то особенное, Ксюша же, любимые ребенок, каждый год ждала магии, и каждый год ее получала.

Позже хотела и Ваню к такому же отношению приучить, но не успела. А может и вовсе не смогла бы. Он ведь упрямый был… До ужаса…

— Мне так много сказать тебе надо…

Вокруг не было людей, да и не удивительно — редко кто к кладбищенским воротам с открытием приезжает, только она…

— Я решила, что рожу. Уже курс начала. Ем, — усмехнулась снова, представляя, как Ваня хмыкнул бы, услышь он это емкое «ем». — Пока только отцу сказала, мама будет в истерике. Понимаю ее. Ты тоже не одобрил бы. Конечно. Я и сама не слишком одобряю, но решила… Не планирую жалеть. Рожу. Воспитаю. Не знаю, когда сюда приведу, но врать не буду. Если все хорошо будет — ближе к своему Дню рождения рожу. Будет мне подарок. А еще… — Ксюша вздохнула прерывисто, рука с дерева соскользнула… — Производство закрывают, Вань… Не нашли доказательств поджога. Это еще не официально, но шансов, что передумают, нет. И Кирилл разводиться решил… И все как-то так… Глупо, летит куда-то к чертовой бабушке… Боюсь, накроет с головой… И за твоей спиной уже не спрячусь… — Ксюша затихла на минуту, снова на руки свои посмотрела, отряхнула подсохшую грязь наконец-то, потом на фото. — Может я к тебе, Вань, а? — вопрос задала, который приходил на ум иногда. Приходил, стервец. Когда совсем туго становилось. Когда сложно было с собой совладать. Когда тоской накрывало с головой. Когда казалось, что легче таблеток каких-то наглотаться, чтобы чистенько и без страданий… Пока хватало силы бороться. Хотя и не бороться толком, так, переждать… Ксюша смогла опытным путем определить — волнами накатывает, потом отпускает чуть-чуть. Надеялась, когда беременна будет, и вовсе накатывать перестанет. Все же в ней всегда ответственность жила, местами даже чрезмерная. — Ладно… Не слушай дуру, Вань. Это я так… Дразню, наверное… Все думаю… А вдруг ты шутишь? Вдруг не навсегда ушел? Вдруг смогу тебя заставить из-за угла выглянуть, улыбнуться лукаво, сказать: «поймалась, Принцесса?». Так хочу, Вань… Ты только скажи мне, где тот угол? Есть он?


Глупо было ждать ответа.

Глупо было боль испытывать, вслушиваясь в звенящую тишину осеннего кладбища…

Ответа не было и быть не могло. Только шелест листьев на фоне…

В сумочке телефон завибрировал, Ксюша полезла за ним неохотно, увидела, что Максим, взяла.

— Слушаю тебя…

— Холодно ведь, Ксения Игоревна…

Улыбнулась грустно. Какой он все же заботливый. Вроде бы за зарплату человек работает, а никто вот так о ней… Никто не знает столько, никто не беспокоится так.

Все как-то вроде бы о ней, но на самом деле о себе, а он… Другой совсем. И так искренне верит, что предал, когда отвозил Ваню с девицей в тот дом… Удивляется, что она терпит его рядом, что отчего-то доверяет… А она не терпит. Знает, что если кто-то был с Ваней — это было нужно. Вот только, кто это был, — так до сих пор и не выяснили.

— Иду скоро, не переживай.

Скинула, напоследок еще один взгляд на фото мужа бросила. Плотнее в плащ укуталась, пошла по выложенной плитами дорожке обратно в сторону ворот.

— С Днем рождения, родной. С Днем рождения…

Этот шепот уже куда-то вдаль посылала, радуясь, что поднявшийся ветер быстро сушит слезы, собирающиеся в уголках глаз…

* * *

Чтобы не сойти с ума, Ваня отжимался. Как сумасшедший, ставя все новые и новые рекорды, разнообразя хлопками, «прыжками», сложными комбинациями и прочей ерундой. Вот и сегодняшний день начал с очередного рекорда. Идиотского и бессмысленного.

Изгалялся над организмом, пока не упал на пол, раскинув руки, устремив пустой взгляд куда-то в дверь своего навязанного жилья.

Понимал, что злиться бессмысленно, а главное — не на кого, по сути, но…

Ему с каждым днем все сложней становилось.

Данилов ничем толком не радовал, Макс только дров в костер подбрасывал своими новостями из жизни Ксюши… Хочет сделать ЭКО… Кир клинья подбивает… Похудела… Посерела… Походы к психологу забросила…

Каждая новость ножом по сердцу.

— С Днем рождения, Бродяга… — прохрипел, не сказал даже. Осточертело все. Хуже горькой редьки. И уже не спасали мысли, что это все во благо, и совсем скоро…

Логику Данилова можно было понять — он надеялся, что хотя бы закрытое производство заставит тех, кто так хотел его смерти, зашевелиться, потому что пока все было тише воды… Но они ведь зачем-то хотели это сделать? Вероятно, чтобы напасть на бизнес, пока он ослаблен. Но, отчего-то, не нападали.

Ни одно подозрение следствия не оправдалось. Вели всех. Начиная с Ксюши и ее родителей, заканчивая Кириллом с его Альбиной. Никто, ни один человек не дал зацепку. Ни странных встреч, ни подозрительных телефонных звонков, ни новых людей в окружении…

Значит, человек, который сначала пытался отравить вином, а потом дважды подорвать машину, по-прежнему неизвестен. И по-прежнему потенциально опасен.

Чуть ли не главным аргументом, благодаря которому Ваня согласился на инсценировку собственной кончины было то, что, по мнению Данилова, это должно было уменьшить риски для Ксюши. Это ведь она чуть не выпила то вино. Она в один из дней могла взять его машину. Эти попытки были так нелогичны… Путали карты — настораживала безалаберность преступника, плохо изучившего объект, с другой стороны — следы-то он заметал профессионально.

Теплилась надежда зацепиться за мотив, который должен был проявиться после того, как Бродяга вроде как помер, но прошло почти четыре месяца, а выяснили… Да ровным счетом ничего не выяснили. Только Ксюшу довели до нервного истощения и необдуманных поступков…

Бродяга сел на пол, усмехнулся своим грубым мыслям… Хорошо все же, что он сирота — ведь так страдать пришлось одному единственному человеку, Ксюше. Иначе… Ему и ее слез было с головой, а будь у него мать, отец, сын или дочь… Даже думать не хотелось, каким грузом вина перед ними на сердце лежала бы.

Чувствуя дрожь в руках, а еще нестерпимое желание размять плечи, Ваня встал, подошел к окну, приоткрыл занавеску, бросил взгляд вдаль — туда, где виднелось море.

Ему, наверное, повезло. В ссылку отправили в приморский город. Туда, где воздух пахнет солью, растут кипарисы и повсюду лавровые кусты.

Вот только взять и выйти к воде он не может. Каждая вылазка — только по предварительному одобрению, чаще всего ночью, чтобы соседи не увидели. Продукты приносят, доступ в интернет вроде как есть… Но это не спасает. Все равно хочется на стены лезть.

Иногда до абсурда доходило. Ваня устраивался на кровати со стареньким ноутом на коленях и начинал серфить… Да что-угодно, лишь бы мозг занять. За это время он сто раз мог книгу написать, проработать с десяток бизнес-моделей, изобрести что-то эдакое, но мешали две вещи: постоянные мысли о Ксюше и понимание, что нахрен все это никому не нужно. В первую очередь — ему. Поэтому отжимался, ходил в душ, ел что-то… По квартире курсировал… В окно смотрел, на кипарисы… Думал…

Мечтал еще немножко. Редко. Когда нападала меланхолия. О том, как вернется, минуя все сложности, которые предстоят после возвращения, как заживут снова… Счастливо, как раньше. Со скандалами, трудностями, вызовами, но без той беспросветности, которая его одолевала… И Ксюшу тоже.

На тумбочке трубка задребезжала, Тихомиров взял ее в руки, в «Телеге» запрос на новый секретный чат от Макса.

Открыл, прочитал, хмыкнул.

«С ДР, шеф», «К.И. к вам с цветами» — и фотография Ксюши со спины. Мелкая такая… И не разобрать толком. Но для Вани… Это сейчас лучший подарок был.

Неважно, что она так на кладбище к пустой могиле идет. Важно, что взглянуть на нее можно, будто на секунду в жизнь нырнув снова, как в море…

«Спс».

Сообщения удалялись моментально, будто их засасывало в сыпучие пески. Оно и к лучшему, наверное. Иначе Ваня себя измучил бы этим фото. Разглядывал бы, все новые мелочи подмечал, злился на нее за то, что в туфлях по такой погоде, что на шпильках убийственных, что с цветами…

Он ведь не любил этого никогда. Неужели думает, что после смерти что-то поменялось? Тем более, смерть-то бутафорская… Эх…

— Когда же это все кончится? — вопрос в воздухе повис. Как все вопросы, которые за эти месяцы некому было задать. Данилов и Макс — единственные собеседники — ответить на них не могли. А больше… Некому. Совсем некому.

Глава 11

Настоящее…

— Ксюша, что ты делаешь?

Чемодан лежал на кровати, в него кое-как были заброшены вещи. Не слишком много, если честно. Когда Ксюша переезжала на время в отчий дом, взяла только самое необходимое, потом возвращалась в квартиру иногда, часть привозила, часть возвращала. Всегда воспринимала эти изменения, как временные.

Была благодарна родителям, что приняли, помогли, поддержали, но…

Нельзя ведь вечно прятаться за маминой юбкой? Рано или поздно придется вернуться в пустую квартиру окончательно и смириться, что она теперь действительно пустая.

Ксюша сгребла в объемную косметичку все баночки, жившие последние пару месяцев в этой ванной, вернулась в спальню, посмотрела на растерянную Нину с решительной улыбкой…

— Я возвращаюсь в квартиру, мам. Это решено уже, не пытайся переубедить, — бросила косметичку поверх вещей в чемодан, подошла к Нине, обняла…

Знала, что с мамой нужно только так — ставить перед фактом, а потом успокаивать. Сразу давать понять — решение принято и не обсуждается.

— Зачем, Ксень? Тебе что, плохо с нами?

И на шантаж вестись нельзя. Пусть он и неосознанный, пусть Нина искренне не понимает, зачем.