Никого в жизни Таня не ненавидела с такой силой, как эту Журавлеву.

С тех пор, как они не виделись, Журавлева почти не изменилась. Только раньше она взирала на окружающих с чванливым барством, а сейчас – с выражением растерянности и беспомощности, типичным для пациентов в этих стенах.

– Меня зовут Татьяна Владимировна, – представилась Таня, стараясь контролировать голос, чтобы не задрожал.

– Завотделением? – уточнила Журавлева.

– Да.

– Вас предупредили обо мне?

– Да.

– Говорят, вы прямо кудесница. Ради вас в эту сиротскую богадельню легла. Могла бы на Каширку или в Институт Герцена устроиться.

Журавлева смотрела на Таню и не узнавала. Говорила заискивающе, хотела польстить, но невольно выпячивала свою значимость.

– Есть жалобы? – спросила Таня.

– Ой, ну ничегошеньки не болит! Прямо не верится, что у меня рак. – Журавлева говорила с интонациями человека, которого обвиняют в пьяном дебоше, а он спиртного в рот не берет. – Может, все-таки ошибка?

– Исключено.

– Я вас отблагодарю, не поскуплюсь, только вылечите!

«Ты уже сделала для меня все, что могла», – подумала Таня и, не ответив, вышла из палаты.


Другому пациенту Татьяна обязательно сказала бы, что ему повезло, захватили рак на ранней стадии, и потому вероятность излечения велика. Что когда рак дает о себе знать, как правило, лечение вообще бесполезно либо помогает в единичных случаях. «А вам действительно повезло, бог уберег, значит, не нагрешили много», – сказала бы Татьяна. И поскольку все больные боятся операционного стола, как предсмертного одра, Таня завела бы речь о том, что операция – это самое простое, волноваться не нужно. А вот следующие этапы лечения! И рассказала бы про то, как кусочек пораженной ткани отправят на исследования, будут анализировать рецепторы. Если образовательный уровень пациентки позволял, Таня использовала в речи медицинские термины. Интеллигентным людям нравится владеть специальной терминологией. Если пациентка была невысокого культурно-образовательного уровня, Татьяна говорила максимально доступно. Она считала, что больной должен бороться с недугом активно, в одной связке с доктором, совместные усилия многократно увеличивают шансы на выздоровление. Тех врачей, которые видели в пациентах только бездушные объекты для профессиональных манипуляций, Таня не понимала. Такие были и в их клинике. Они говорили больным: «Зачем вам знать, что мы проделали в ходе операции? Она прошла успешно. Какая вам разница, что за лекарство вам назначено? Все равно в этом не разбираетесь. Выписано – пейте и не задавайте глупых вопросов». С точки зрения Тани, вопросы были очень правильные. Человек не должен относиться к своему организму как к автомобилю, который сдан в ремонт.

Заканчивала беседу Таня словами о том, что рак можно победить, только выполнив комплекс лечебных мероприятий. «Поэтому вы должны быть готовы к борьбе, иметь терпение и волю к победе. Это очень важно! А операция? Я таких десятки сделала, и ваша пройдет успешно, не беспокойтесь». Татьяна сознательно принижала значение операции: если человеку, который страшится взять высоту, сказать, что первая высотка – ерунда, а следующая по-настоящему трудная, тогда человек переключит внимание на будущие проблемы, и психическое напряжение слегка спадет.

Ничего этого Татьяна Журавлевой не сказала. Развернулась и ушла. Заперлась у себя в кабинете. Громко сказано – кабинет. Каморка пятиметровая, из бывшей кладовки переделанная. Поместились только стол с компьютером, два стула, на одной стене вешалка для одежды, на другой – полки с книгами. До врачебной пятиминутки еще полчаса. Таня сидела, положив локти на стол, закрыв лицо руками.

2

Татьяна вышла замуж в двадцать девять лет. Они с Вадимом расписались, когда Таня была на седьмом месяце беременности и он, наконец, смог развестись с первой женой. Таня не относилась к разряду синих чулков, просто в хирургию была влюблена больше, чем в тех молодых людей, которые проявляли прыткий интерес. Если женщина полностью отдает себя балету или бизнесу – это кажется нормальным, но если она днюет и ночует в больнице, возникает подозрение в некоей неполноценности. Родители вздыхали, наблюдая, как Таня вечерами шьет маленькие тряпичные куклы, вышивает крестом, гладью и бисером. Конечно, мелкая моторика пальцев очень важна для хирурга, виртуозного владения иголкой можно добиться только практикой. Но неужели дочь так и засидится в старых девах? Поэтому папа и мама встретили Вадима с распростертыми объятиями. Да и было чему радоваться: достойный молодой мужчина, с прекрасными манерами, воспитанный, деликатный, предупредительный, профессия престижная – адвокат. Смущает, что он женат, есть дочь, но Вадим говорит, что несколько лет как разъехался с женой, они не общаются. Развод – только вопрос времени и юридических формальностей, которые, к сожалению, не просты.

С Вадимом Таня познакомилась на дне рождения подруги. Они сразу отметили друг друга, переглянувшись за именинным столом. Не искорка страсти пробежала, а трезвое сознание подсказало: мы подходим друг другу. И потом бурная любовь не запылала. Возможно, Тане не дана была способность любить мужчину, как не наградил ее бог музыкальным слухом.

Человек может прожить, не увидав моря, не попробовав ананаса, не услышав классической музыки, – и ничего страшного с ним не происходит, свою жизнь он не считает пропащей. Сожалеть о том, чего не хочется, глупо.

Их союз с Вадимом спаяли не любовь и даже не сердечная дружба, а взаимная выгода, комфорт совместного существования. Они много работали, полноценный отдых, пусть и короткий, был необходим. И тратить его на взаимные претензии, упреки, капризы – не рационально. Правда, однажды, услышав песню в исполнении Нани Брегвадзе: «Просто встретились два одиночества», Таня подумала, что это про них с Вадиком.

Он не хотел ребенка, Таня настояла – ей скоро тридцать, куда дальше тянуть. Вадим поставил условие: отселяемся от твоих родителей, у нас должна быть своя семья. И тогда родители совершили ужасную ошибку: продали свою трехкомнатную квартиру в тихом центре, купили себе однокомнатную на окраине. Разницу в деньгах отдали Вадиму, который еще взял кредит в банке и купил двухкомнатную квартиру в новом престижном жилом комплексе. Все сделки были совершены до того, как Таня с Вадимом расписались.

Когда Игорьку исполнилось полгода, Таня вышла на работу. Отделением тогда заведовал Сергей Семенович, Эсэс, как его все звали. Татьяна была его любимой ученицей. Эсэс хворал и собирался на пенсию, мечтал оставить отделение Татьяне, но требовалось хотя бы еще годик поработать вместе.

Няней стала бабушка, мама Татьяны. И папа практически поселился в новой квартире. Он помогал ухаживать за Игорьком, да и не скажешь пожилому человеку, чтобы отправлялся на ночь глядя к черту на кулички. Без мамы Татьяна ничего не добилась бы в карьере. Ночные дежурства плюс наезды в клинику по выходным. Это завел еще Эсэс: если никто из хирургов отделения не дежурит по больнице, то приезжают по очереди, один – в субботу, другой – в воскресенье. Пусть на полдня, но приезжают, делают перевязки. Вот и выходило у Тани, что каждый третий выходной в месяц был рабочим.

Иногда она мысленно корила себя: «Я плохая мать», – но тут же вспоминала, как американец, присутствовавший на ее операции, сказал, что она, Татьяна, хирург от бога. Возможно, сыну не повезло с мамой, зато повезло с бабушкой, а еще больше повезло Татьяниным пациентам, которых она отводит от невидимого края могилы.

Вадима присутствие тещи и тестя раздражало. Татьяна не соглашалась на то, чтобы старики с ребенком перебрались к себе. «Мы и так мало видим сына, – говорила она, – а если переедут, вообще оторвемся от Игорька, ведь не наездишься к ним».

Мягко говоря, муж был нечадолюбив. Он никак не участвовал в воспитании дочери от первого брака и к трогательному взрослению сына, которое Таня отмечала ежедневно, был равнодушен. Вадим ссылался на мнение каких-то ученых, утверждавших, что отцовская любовь просыпается, когда с ребенком возможно интеллектуальное общение. «Было бы чему просыпаться», – тихо комментировал Танин папа, который обожал дочь еще до ее появления на свет. Родители видели, что у Тани в доме неблагополучно. Вроде мирно, но холодно. Без ссор, но и без радости.

Даже когда семья создается по большой любви, неизбежны конфликты, трудности, преодоления. А когда семья – добровольное партнерство, она вообще нежизнеспособна. С партнерами имеют дело, пока те выполняют договорные обязательства. А кому нужен партнер, который нарушает правила игры? Татьяне казалось, что Вадим-партнер должен пожертвовать удобствами ради сына. Вадим считал, что Таня-партнер пренебрегает его интересами в угоду бабским глупостям.

И все-таки, когда Вадим заговорил о разводе, у Тани навернулись слезы. Крах он и есть крах, обидно, когда семейный корабль идет ко дну, даже если корабль дырявый. Но потом Таня поняла, что ей не столь горько терять Вадима, сколь жалко их старую квартиру. Там витал дух бабушки и дедушки, но пришлось их вещи на помойку вынести. Там была Танина любимая с детства уютная комната – настоящее гнездышко девочки, постепенно превращавшейся в женщину. Там прошла жизнь родителей: мама переступила порог дома восемнадцатилетней испуганной девушкой и оказалась в теплой дружной семье, которой служила верно, истово. Стены той квартиры видели, как стареют Танины родители, а она взрослеет, как умирают друг за другом бабушка и дедушка, надолго замолкает смех, но потом начинает звучать вновь, боль потери утихает. Каждая вещь в их квартире имела свою историю, будь то фото в рамках на пианино или картины на стенах, в шкафах хранились детские рисунки папы и Тани, рукописи дедушки, пытавшегося писать мемуары, и перевязанные выцветшей ленточкой поздравительные открытки, которые собирала бабушка. Еще многое дорогое – бесполезное, ненужное, захламляющее, с чем можно смириться в старой квартире, но глупо держать в новой. Если уж Тане было тяжко расставаться с «плюшкинским барахлом», как называл все это Вадим, то что говорить о Таниных родителях.