Она написала о том роковом вечере — вечере премьеры, большого успеха Меган и в то же время последнем вечере существования прежней, доверчивой, наивной и жизнерадостной Кэрри. Этот краткий миг стал поворотным в ее жизни. Тогда она узнала, что такое зависть и злоба, предательство и ненависть. Она ненавидела их весь вечер: Стефана и Бет — за их высокомерную чопорность, Меган — за ненасытное честолюбие и даже Джейка — за то, что он спал с Меган. Кэрри ненавидела их и за то, что они вызвали в ней ненависть — чувство, которое она испытала впервые в жизни.

Вспышка миновала, отчасти вылившись в слова, которые Кэрри в ярости написала на тех страницах, что держал сейчас Майкл. Наутро гнев и ненависть угасли, оставив после себя глубокую печаль. Никто не заметил перемены в Кэрри, но за ночь она повзрослела.

Теперь она осознала, что поступила так ради того, чтобы бросить вызов Майклу Дженкинсу, который настойчиво побуждал своих студентов писать искренне. Она сполна выдала ему то, чего он хотел, и вот теперь ей придется вновь пережить последствия шока, испытанного в тот незабываемый вечер.

— Простите. — Она улыбнулась и протянула руку за листками. — Я хотела бы взять свою работу.

Но это оказалось нелегко. Майкл крепко сжимал листки.

— Кэролайн.

— Кэрри, — немедленно поправила она; только Джейк и школьная преподавательница английского языка называли ее Кэролайн.

— Хорошо, Кэрри, — со вздохом согласился Майкл, чувствуя, что ей хочется от него удрать. — Могу я пригласить вас на чашку кофе? Вы сейчас свободны?

Он застал Кэрри врасплох. Она не привыкла отказывать мужчинам и находить отговорки. Меган и Бет ее предупреждали, что следует выработать для таких случаев особую тактику, чтобы избегать нежелательных ситуаций. Ей не хотелось пить кофе с Майклом Дженкинсом. Но она была свободна и призналась в этом.

Майкл нашел столик на двоих в дальнем углу студенческого кафе. Кэрри прихлебывала чай и поедала глазами свое эссе, которое преподаватель, сложив трубочкой, сунул в карман вельветового пиджака. Он пил черный кофе и жевал кусок лимонного торта с безе.

— Вы будете что-нибудь? — спросил он у Кэрри, когда они только еще пробирались между столиками. — Уже не сидите на строгой диете?

— Просто поразительно, что вы узнали о моей диете!

Первые недели занятий весь поток слушал лекции в большой аудитории. К тому времени как она попала в группу Майкла Дженкинса, Кэрри успела потерять двадцать пять фунтов и была, даже по собственным придирчивым критериям, вполне стройной.

— О да, я ведь вас видел во время Недели знакомства на барбекю, — объяснил Майкл, расплатившись с кассиром и проталкиваясь вместе с Кэрри в конец зала.

— Вот как! — Кэрри ответила не сразу, смущенная тем, что он тогда, разумеется, счел ее унылой, блеклой, толстой девицей. Ну и пусть, она терпеть не могла, чтобы ее жалели, а уж Майкл в особенности. — Видели, так сказать, более полную версию.

— Другую версию. Иная обложка, но книжка та же самая.

— В каком смысле?

— В том смысле, что я запомнил не вашу внешность. — Он хотел добавить, что и выглядела она неплохо, но решил избежать откровенной лести. — А то, как вы себя вели. Вы были где-то между участником развлечения и сторонним наблюдателем. И вас такое положение как будто вполне устраивало: не в одиночестве, не в стороне. Но в отличие от прочих вы не пыжились, не старались изо всех сил что-то кому-то доказать.

— Не помню, чтобы я чувствовала себя особенно уютно, — пробормотала Кэрри.

— А может, неуютно?

Майкл улыбнулся. Ему не удавалось вызвать Кэрри на непринужденный разговор. Он решил как можно медленнее поглощать свой торт: хорошее воспитание не позволит девушке покинуть соседа по столу, пока он не доел, а Кэрри была явно хорошо воспитана.

— Нет. — Она улыбнулась и пожала плечами. — Неуютно я себя тоже не чувствовала.

Они немного помолчали, прежде чем собрались с духом заговорить вновь. Майкл немного опередил девушку.

— Ваше эссе прекрасно, Кэрри. — Он вынул листки из кармана и протянул девушке. — Вы очень талантливы. Богато одарены. Признаюсь, я устроил нашу встречу ради того, чтобы поговорить с вами, получше узнать вас. Вы собираетесь стать писательницей?

— Я об этом не думала. И впервые написала нечто очень личное здесь, в Стэнфорде. Написала только потому, что пережила определенный душевный кризис.

— Надеюсь, вы останетесь в моем семинаре и на следующий семестр. Боюсь отпугнуть вас тем, что я прочитал вслух написанное вами. Или тем, что я обнаружил у вас талант и сказал вам об этом.

Майкл смотрел на Кэрри взглядом родителя, готового принять любое объяснение своего ребенка. Ему стало ясно, что она собирается поменять семинар.

— Я полагаю, что мой, как вы это называете, талант может не выйти за рамки личного дневника, — поморщилась Кэрри.

— Пусть так. Но я прошу вас остаться у меня хотя бы еще на один семестр. Сам я не писатель, но считаю себя неплохим критиком.

Он сказал правду: он был проницательным, конструктивным критиком, но Кэрри постеснялась сказать ему об этом.

— Разве вы не писатель?.. — с вопросительной интонацией произнесла она, подразумевая: так кто же?

— Собственно, я журналист. Автор конкретных, фактографических, беспристрастных статей о событиях.

— Так что же вы здесь делаете? — рассмеявшись, спросила Кэрри.

— Это долгая история. — Майкл отодвинул тарелку с недоеденным тортом и рассказал Кэрри о себе. Без всяких эмоций. Только факты. Как журналист-репортер. Родился на Лонг-Айленде двадцать восемь лет назад. Учился в муниципальных школах. Степень получил в Гарварде. Потом аспирантура в Колумбийском университете по специальности журналистика. Да, был еще брак, а затем развод. Детей нет. Потом неизбежная дилемма профессионального ученого: собравшись с духом, погрузиться в мир реальной действительности или поработать в замкнутой, изолированной академической среде.

— И вы предпочли последнее.

— Нет, решил сначала познакомиться с жизнью на западе, чтобы потом вернуться в Нью-Йорк и заняться журналистикой.

— И как скоро? — из чистой вежливости поинтересовалась Кэрри — его ответ, в сущности, был ей безразличен.

— В будущем году, — достаточно неопределенно ответил Майкл.


Через неделю после их первого разговора Майкл вышел из аудитории вместе с Кэрри. Оба поразились перемене погоды, которая явно ухудшилась, пока они были на занятиях. Небо потемнело, шел дождь, громыхал гром.

— Хорошо бы это кончилось до вечера, — сказала Кэрри.

— У вас какие-то планы? — вежливо осведомился Майкл.

— Да. Мы собираемся в Филмор. Послушать музыку на пару часов, чтобы успеть вернуться, пока не закроют двери.

Кэрри никогда не бывала на концерте рок-музыки, и ей очень хотелось туда попасть. Она полюбила музыку, которая доносилась из-за каждой двери в общежитии, привыкла к ее ритму, могла под нее заниматься, одеваться, делать гимнастику и даже танцевать — в комнате Меган.

— Ну, этого вполне достаточно! А кто еще едет?

— Да вся наша компания — Стефан, Джейк, Меган, Бет.

Майкл, прочитав многое между строк в эссе Кэрри, сообразил, что едут две парочки плюс Кэрри. Она сумеет примириться с такой ситуацией, но это для нее нелегко.

— Вам нужен шестой спутник, — сказал он нерешительно.

— О, верно! Вы не хотите поехать?

Майкл потом не раз подшучивал над Кэрри и утверждал, что она первая назначила ему свидание, напоминая о веселом и счастливом начале их отношений, а Кэрри неизменно отвечала со смехом, что ни о каком свидании не было и речи. Однако никуда не денешься — формально именно она предложила ему прокатиться в Филмор.

Дождь шел до вечера. Хорошо, что Майкл поехал с ними. Он преодолел неловкость ситуации, всю дорогу оживленно болтая с Кэрри и рассказывая о различных случаях из собственной жизни. Его жизнь показалась Кэрри полной приключений, свободной от душевных травм и неуверенности, но такое впечатление создалось благодаря тому, что Майкл, искушенный журналист, очень осторожно выбирал сюжеты. Он, например, ничего не рассказывал о своем браке и о бывшей жене Саре.


Майкл и Сара познакомились на семинаре по литературе в первый год учебы в Гарварде. Они стали неразлучны, их объединяли общие интересы: политика, литература, театр и регби. Оба любили игры в слова, любили обсуждения и споры, от души радовались умелой аргументации в интеллектуальных дискуссиях. Им было весело друг с другом. Жизнь стала легкой, удобной, беспечной. Они были почти равнодушны к окружающему. Они образовали свой собственный, самодостаточный мир под названием «Сараимайкл».

Они поженились в первый же уик-энд после окончания Гарварда; на церемонии, как и было решено заранее, присутствовали только их родные и несколько самых близких друзей.

Однако в день свадьбы Майкл вдруг подумал, что это событие счастливое, но отнюдь не радостное. Мысль его тревожила и растравляла душу.

Парочка обосновалась в Нью-Йорке. Майкл поступил в аспирантуру. Сара работала редактором в издательстве, выпускающем медицинскую литературу, и писала короткие рассказы. Сара была увлечена работой и счастлива в замужестве. Просыпаясь по утрам, она радовалась предстоящему дню. Временами мрачное настроение Майкла она приписывала — если вообще его замечала — занятиям в аспирантуре и беспокойству о будущей карьере. Ей и в голову не приходило, что он чувствует себя несчастным в браке.

Да, они теперь уже не смеялись так часто, как раньше, но, вполне резонно рассуждала Сара, пришла пора повзрослеть. Они не слишком часто занимались любовью — так они и раньше не очень-то этим увлекались. И пока они продолжали ласкать и обнимать друг друга, все было в порядке. Но к концу первого года совместной жизни Сара заметила, что нежные объятия почти прекратились.