Не должен был идти, но пошел. В сложившихся обстоятельствах не мог не пойти.


* * *

Бой начался перед рассветом. Полная луна и единственная звезда еще светились на бледно-сером небе.

Этот звук запомнился Джейку навсегда — так же как и другие звуки того боя, от которых он потом пробуждался долгие годы весь в поту после ночных кошмаров, — глухие и мягкие удары пуль, поражающих здоровую мускулистую плоть. Более громкими были звуки от падения тел на влажную землю, а совсем оглушительными — крики раненых и автоматные очереди.

Все это неизгладимо врезалось в его память еще до того дня. Но день последнего боя оставил ему новые воспоминания. Он слышал, как пульсирует кровь у него в голове. Слышал, как, словно молодое дерево, с треском переломилось его бедро. Слышал собственный крик, заглушивший неистовый шум и грохот смертельного боя. Крик невыносимой боли.


Глава 7

Джулии разрешили навестить Джейка через день после его ранения. Она вошла в жаркий, полный народу двор военного госпиталя, дрожа от волнения и тревоги. Винит ли ее Джейк в том, что произошло? К какому решению он пришел в немногие минуты перед уходом в бой?

Этого она, вероятно, никогда не узнает. Их отношения, их взаимосвязь — ее, Фрэнка и Джейка — окончательно определились в последние сутки. Она и Фрэнк теперь родители Джейка, его опекуны и хранители. Она улетит вместе с ним в Вашингтон при первой возможности и будет ему матерью во время операций, которые, как утверждают врачи, понадобятся, чтобы извлечь из мышечной ткани обломки раздробленного сустава и скрепить их металлическим стержнем.

Что же он решил? Об этом она неотступно думала, проходя мимо коек, где лежали страдающие от ран, стонущие молодые парни. Стонет ли от боли Джейк? Дай-то Бог, чтобы он не так сильно страдал.

Увидев ее, он улыбнулся.

— Прости меня! — еле выговорила она со слезами на глазах.

Несмотря на улыбку и по-прежнему ясные синие глаза, Джейк явно мучился от боли. Кожа у него была бледной и слегка влажной, руки сжаты в кулаки. Джулия дотронулась до его лица — оно было холодное и тоже влажное.

— Это не ваша вина, — твердо сказал Джейк.

Джулия смотрела на него, пытаясь по выражению глаз определить его чувства. Если он в чем-то и обвинял ее, то теперь простил — в глазах были не гнев или ненависть, а боль. И печаль. Джулии хотелось обнять его по-матерински, как ребенка, но она лишь легонько сжала его руку.

— Думаю, мы улетим в Вашингтон уже завтра.

— Мы?

— Разумеется. И приготовься к занятиям. Лететь нам примерно двадцать часов. — Она увидела, как он стиснул челюсти. Значит, ему очень больно. — Позанимаемся, если ты будешь чувствовать себя хорошо, — мягко произнесла она и ласково коснулась его вспотевшего лба.

— Да, мэм.

Джейк снова с трудом улыбнулся.


За два часа до их приземления у Джейка внезапно усилилась боль. До тех пор они с Джулией проводили время за «уроками», хотя память Джейка была слегка затуманена морфином, который ему регулярно вводила военная медсестра.

Боль была новой, неожиданной и острой. Джулия сразу догадалась о ней по лицу Джейка.

— Что с тобой, Джейк?

— Нога. Что-то случилось. Позовите кого-нибудь, пожалуйста.

Лайнер нес в своем огромном брюхе шестьдесят раненых, четырех медсестер, врача и Джулию. В полете врач и сестры были очень заняты: лечебные процедуры, перевязки, внутривенные вливания. Джейк не требовал особой заботы: его состояние было стабильно. Его просто везли на родину для проведения операции. И до этой минуты случай Джейка считался обыкновенным: да, тяжелый открытый перелом, но состояние не вызывало тревоги.

Джулия переходила от койки к койке в поисках врача. Тот как раз назначал антибиотики солдату, у которого поднялась температура. Джулия посмотрела на усталое лицо молодого врача и почувствовала одновременно и страх, и сострадание. Слишком много работы для одного, ему бы отдохнуть… но не раньше чем он поможет Джейку!

Всем стало ясно, что дело серьезное, едва сняли повязку. Нога у Джейка распухла, рана гноилась. Цвет кожи из розового сделался пятнисто-багровым, стерильная повязка была в коричневых пятнах гноя.

— Когда вы почувствовали боль?

— Всего пять минут назад.

— Возможно, морфин заглушил боль, — негромко сказал сестре врач.

Джейк навсегда запомнил эти слова. Наверное, все было бы иначе, если бы ему не вводили морфин, — он бы раньше почувствовал, что мышцы отмирают. Все последующие месяцы и годы страданий Джейк почти никогда не просил дать ему обезболивающее.

— В чем дело, доктор? — спросила Джулия.

Сострадание уступило место страху. Этот человек должен помочь Джейку во что бы то ни стало, и не важно, устал ли он и сколько раненых в нем нуждаются.

А врач в эту минуту с горечью убедился, что перед ним самый тяжелый больной во всем самолете. Он назначил огромные дозы пенициллина. Потом ушел в кабину и вернулся минут через двадцать. Вид у него был еще более усталый, но, как ни странно, оживленный и уверенный. У врача появился план.

— Это называется клостридиальный мионекроз, — начал он.

— Газовая гангрена! — с ужасом прошептала Джулия.

Врач с любопытством взглянул на нее. Было само по себе примечательно, что молодая красавица жена генерала летит с ними и лично ухаживает за солдатом-деревенщиной, причем делает это с радостью. А теперь выясняется, что она знает научное название газовой гангрены.

— Да, совершенно верно, — подтвердил он, — мышечная инфекция, вызываемая особыми бактериями. Мышцы отмирают, и это причиняет сильнейшую боль. Что касается лечения…

Он отвернулся и посмотрел на Джейка. Дыхание у того участилось, а кровяное давление, видимо, упало. Однако сознание Джейка оставалось нормальным, он мыслил ясно. Такова зловещая особенность газовой гангрены: человек осознает, что ему угрожает смерть, но тем не менее остается спокойным. Но Джейк таким не казался.

— Лечение заключается в удалении пораженных мышц в кислородной барокамере, если она доступна. Я радировал Уолтеру Риду. Операционная будет готова ко времени нашего приземления. Вы должны подписать согласие на хирургическое вмешательство прямо сейчас. Это сэкономит время.

— Вы можете дать ему обезболивающее? — скорее потребовала, чем попросила Джулия.

— Нет! — ответили в унисон врач и Джейк.

— У него слишком низкое давление, — добавил врач.


Врачи удалили Джейку все мышцы бедра, кроме одной. В операционной возник спор, следует ли ее оставлять. Возможно ли избежать инфекции?

— Проще всего удалить ее сейчас, но стоит рискнуть и оставить. Если она живая, парень, возможно, со временем снова сможет ходить. Давайте ее сохраним.

Так сказал главный хирург-ортопед. Спорить с ним не было оснований: он был человеком предусмотрительным и чаще всего оказывался прав.

Джейк провел в госпитале почти год. Он перенес множество операций и заново учился ходить, а также читать, писать и говорить как джентльмен.

Красиво, грамотно и литературно выражаться его учила одна только Джулия, но, добившись в этом отношении полного успеха, она поручила его дальнейшее образование самым лучшим, дорогим и чрезвычайно заинтригованным преподавателям истории, математики, географии, литературы и других предметов.

Джейк стал всеобщим любимцем. Знаменитым пациентом госпиталя. Любимым больным медсестер. Самым способным и любимым учеником своих преподавателей. Невероятно успешным воплощением замысла Джулии.

— Он сделался игрушкой, Джулия. Твоей игрушкой, игрушкой врачей, игрушкой преподавателей. В этом нет ничего хорошего. Ему необходимо предоставить возможность развиваться самостоятельно. Сейчас он подавлен. Его индивидуальность — обаятельная мальчишеская личность — подавляется.

Последние три месяца этого года Фрэнк провел дома. Он часто навещал Джейка, но вплоть до одного июньского вечера не возражал ни против забот о Джейке, ни против программы обучения, составленной для него Джулией.

— Мне и в голову не приходило, что у тебя такие мысли, Фрэнк.

— Меня озарило только сегодня, дорогая. Мы должны забрать его из госпиталя и на время освободить от занятий. Пусть отдохнет, придет в себя.

Джейка выписали из госпиталя на следующий день. Джулия расплакалась, увидев, как он счастлив. Фрэнк был прав. Она освободила Джейка от занятий на все лето. Ему предоставили возможность привыкнуть к своему новому, но покалеченному телу и к своему тонко организованному разуму.

— Мы с Джулией хотим, чтобы ты жил с нами, сынок, но решай сам. Я понимаю, что тебе нужна независимость, самостоятельность. У нас отличный большой дом.

— Спасибо, сэр… то есть Фрэнк.

Джейк поселился в комнате для гостей на первом этаже белого особняка в колониальном стиле в Арлингтоне. К удивлению Джулии, он предпочитал одиночество — сидел у себя в комнате или гулял, медленно и с трудом, по дорожкам сада среди лилий и роз.

— Он должен найти себя, решить, кто он и кем хочет стать в будущем. Должен соединить в себе нового Джейка с прежним, — говорил Фрэнк, который чрезвычайно гордился молодым человеком, казалось, заново родившимся этим летом.

Джулия не знала, как себя вести. Джейк больше не нуждался ни в сержанте-инструкторе, ни в чрезмерно заботливой матери. Она не понимала, что ему нужно, и чувствовала себя неловко в его присутствии. Джейк должен был сам проявить инициативу. Дать ей знать, как он намерен прожить следующий этап своей жизни. И она ждала.

Однажды вечером в начале июля, за обедом, Джулия сказала, что собирается на концерт симфонической музыки.