Анна Смолякова - Ты — мое дыхание

— Ну что же ты? — спросил Борис, обнимая ее за плечи. — Что же ты стоишь?

— Я не верю, что все это кончилось, — прошептала она, обернувшись.

Тогда он подхватил ее на руки, как когда-то в день свадьбы, и понес по коридору, прижимая к себе.

А в спальне в самом деле ничего не изменилось. И тюбики ее помады вперемешку с флаконами духов действительно стояли на туалетном столике. И крем с перекисью водорода, который полагалось хранить в прохладном темном месте. На позолоченной крышке баночки переливались закатные блики и такие же блики перетекали по черному шелку прохладной наволочки.

Впрочем, подушка достаточно скоро упала с кровати и осталась валяться на полу рядом с торопливо сброшенной одеждой. А дальше было невозможно громкое тиканье часов над головой, солнце, слепящее глаза, и пронзительное, острое ощущение счастья…

Поля очнулась первой. Шевелиться не было никаких сил, и она только устало скосила глаза на Бориса. Он лежал рядом, спина его, покрытая мелкими бисеринками пота, еще вздымалась часто и судорожно, но руки уже казались странно неподвижными.

— Эй, ты живой? — тихонько спросила она, прихватывая губами темные волосы у него под мышкой.

— Угу, — невнятно промычал Борис, не поднимая лица от матраса.

Она ласково рассмеялась и провела указательным пальцем по его позвоночнику. Впервые за много дней Поле было хорошо и спокойно. И душа ее переполнялась теплой невыразимой нежностью.

Суханов наконец встряхнул головой, словно пытаясь окончательно прийти в себя, и перевернулся на бок. Она вдруг заметила, как сильно он похудел за те дни, что они не были вместе.

— Борька, — проговорила Поля, боясь отвести взгляд от его лица, — мне так и не верится, что все по-прежнему. Ведь по-прежнему, правда?

— По-прежнему. Или даже лучше, — промурлыкал он, переходя на свой обычный, чуть насмешливый тон. — Тебе так не показалось?

— Да я не о том, балбес!

— А я о том!

Борис приподнялся на локте, поцеловал нежную ямочку между ее ключицами и добавил уже совершенно серьезно:

— Я люблю тебя, Поля. Очень люблю…

— А я в это уже и верить перестала. Правда, тетя Даша вселила немного надежды, когда сказала, что ты запретил убирать мои вещи…

— И ты обрадовалась, бедная девочка? Я же тебе сразу сказал, что готовлю их для продажи на барахолке!

— Суханов! Ты невыносим! — простонала она и с коротким смешком шлепнула его по лбу. — Кстати, крем мой любимый ты безнадежно испортил. Его надо было хранить в темноте и прохладе, а отнюдь не на тумбочке.

— Кто же виноват, что ты его до холодильника вовремя донести не могла? И, кстати, по поводу твоих кремов и бальзамов на моей полке с бумагами…

— Все! — Поля шутливо подняла руки вверх. — Теперь я наконец чувствую, что вернулась домой…

…Крылатское медленно погружалось в густые фиолетовые сумерки. На небе зажигались первые звезды, а в окнах дома напротив — многочисленные люстры. Надо было встать и задернуть гардины. Но она лежала, боясь пошевелиться и потревожить мужа, уткнувшегося во сне в ее плечо. Становилось прохладно, резче обозначились длинные тени предметов, а контуры, наоборот, словно подернулись серебристой дымкой. И этим же небесным серебром отливали теперь светлые волосы Бориса, так, будто на них оседала звездная пыль.

И Поле вдруг подумалось, что ни звезды, ни деревья, ни старые камни не ощущают боли, когда с них пылью слетает ненужная шелуха. И что участи этой не избежали только люди…

А сумерки все густели и густели. И рука Бориса во сне нежно обнимала ее талию…

Господин Лаварев в своем безупречном синем костюме снова торопливо прошел мимо ее стола, коротко кивнув и не притормозив даже на секунду. Вообще с директором телекомпании у Поли складывались довольно странные отношения. Удовлетворение ее работой он выражал в основном через посредников, общался с ней через редактора и к более близкому личному знакомству отнюдь не стремился. Да она, в общем-то, и не переживала бы по этому поводу, если бы у остальных сотрудников Геннадий Николаевич не пользовался репутацией общительного и довольно компанейского человека.

— Не знаю, почему он от тебя шарахается? — пожимала плечами Ирка Завацкая. — Нет, я тоже вижу, что это так, но никакого логичного объяснения не нахожу… Слушай, может быть, ты ему нравишься и он просто смущается?

— Ир, не говори ерунды! — Поля досадливо махала рукой. — «Нравишься»!.. У меня вообще такое ощущение, что я ему где-то, когда-то на хвост наступила. Знаешь, часто бывает такое: смотришь на человека, понимаешь, что где-то его видел, а где именно — вспомнить не можешь… Вот и мне кажется, что мы с Лаваревым уже пересекались. Может, где-нибудь на дороге, в конфликтной ситуации?. Я водитель-то, откровенно говоря, так себе… Может, в магазине? Да мало ли где!..

Ирина неопределенно пожимала плечами. Время шло, а ситуация не менялась. И ощущение — странное, тревожное, почти мучительное — никуда не исчезало…

Вот и сейчас Поля, потирая пальцами лоб, пыталась вспомнить: казино? ночной клуб «Джокер»? автосервис?.. Но память, как забарахливший компьютер, отказывалась выдавать нужную информацию. А Лаварев, между тем, остановился возле стола Ольги Тимошенковой и о чем-то негромко ее спросил. Та тоже ответила полушепотом. Он кивнул и стремительной походкой направился в свой кабинет. И тут вдруг Ольга сорвалась с места, выудила из-под кипы бумаг какой-то листок и закричала чуть ли не на весь просторный кабинет:

— Геннадий Николаевич! Подождите, Геннадий Николаевич! Вы же обещали мое заявление об отпуске подписать. Подпишите прямо сейчас, пожалуйста!

Лаварев обернулся, смерил Тимошенкову несколько удивленным взглядом, но все же принялся хлопать себя по карманам.

— Давай, давай быстрее свою бумажку, — проговорил он, доставая из пиджака перьевую ручку. И тут же лицо его приняло раздосадованное и виноватое выражение.

— Ну вот, опять у кого-то ручку стырил! — Геннадий Николаевич повертел в руке черный с золотым пером «Паркер», рассматривая его почти с ненавистью. — Это что же за напасть такая!.. Так, ребята, у кого «Паркер» пропал? Подайте голос, я хочу вернуть награбленное…

Поля почувствовала, как кровь жаркой волной приливает к ее лицу. Теперь она вспомнила, где видела эти темно-серые с крапинками глаза, эти чуть полноватые губы. А главное, где слышала это характерное «стырил»… Борька тогда еще тоже очень смеялся…

Было это от силы два года назад. Она вернулась от родителей и застала в гостях незнакомого мужчину.

— Познакомься, Поля, Геннадий Лаварев, глава молодой телекомпании, — сказал Борис, кивая на незнакомца, сидящего за столом. — У нас тут кое-какие общие дела намечаются…

— Я тогда соберу на стол, наверное? — Поля машинально поправила прическу.

— Давай…

И Борис снова склонился к бумагам, которые они просматривали.

— Нет, желающие вложить деньги в программы конкретно коммерческого толка найдутся, — гость досадливо цокнул языком, — а вот в передачи о культуре, о музыке, в игру-викторину для знатоков русского языка… Складывается впечатление, что это никому не нужно, что всем плевать и на Чехова, и на Моцарта, и на то, как мы говорим… А впрочем, ладно, давай пока распишем все по пунктам, — он похлопал себя по карманам, вытащил ручку и с какой-то детской обидой в голосе воскликнул: — Нет, ну надо же, опять у кого-то ручку стырил! Просто клептомания какая-то… Мне пишущие предметы можно только на веревочке давать…

Она подавила смешок и выскочила на кухню. Вскоре следом зашел Борис.

— Слушай, вот это, я понимаю, настоящий борец за чистоту родного языка! — Поля прикрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться. — Это надо же, «стырил»!..

— Ну, по крайней мере, свои личные деньги он в эту программу вкладывает! — усмехнулся Суханов и потеребил ее за нос…

После этого Лаварев еще однажды появлялся у них в гостях, и пару раз она сталкивалась с ним в офисе фирмы…

Ольга Тимошенкова, донельзя довольная, вернулась с подписанным заявлением на свое рабочее место. А Поля щелкнула кнопочкой монитора и поднялась из-за стола. За те несколько метров, что отделяли ее от директорского кабинета, она не успела придумать не только то, с чего начнет разговор с Лаваревым, но даже что скажет секретарше. Поэтому мимо Ларисы, удивленно вскинувшей на нее глаза, прошествовала молча, сделав лишь предупредительный жест рукой, который можно было расценивать и как «это важно», и как «подожди».

Геннадий Николаевич сидел в своем рабочем кресле и с помощью ножниц пытался вскрыть корпус настольных электронных часов. Заметив Полю, он торопливо отложил часы в одну сторону, а ножницы — в другую.

— Геннадий Николаевич, — она прокашлялась и почувствовала, как на смену волнению приходит холодная решимость, — мне кажется, настало время прояснить ситуацию… Мы ведь с вами старые знакомые, не так ли? Это я могла вас не вспомнить, потому что у меня вообще отвратительная память на лица. Но вы-то! Вы ведь бывали у меня дома, имели, в конце концов, общие дела с моим мужем. Неужели даже фамилия моя ни о чем вам не сказала…

— Ах да! Конечно же! — неудачно попытался «обрадоваться» Лаварев. Но Поля только молча покачала головой.

— …И дело не в том, что вы не выразили ко мне какой-то особенной приязни, а в том, что вы начали просто бегать от меня… А это как раз натолкнуло меня на одну печальную мысль… Скажите, пожалуйста, только честно, моим фантастическим появлением в телекомпании и поездкой в Венецию я обязана собственному супругу, так ведь?

Он замотал головой так решительно, что ей на секунду даже стало смешно.

— Геннадий Николаевич, только честно, пожалуйста. Я ведь так или иначе все узнаю!