Надежда сидела на подоконнике, обхватив свободной рукой колени, и смотрела на нее спокойно и насмешливо. На ней было довольно дешевенькое темно-синее платье со стоечкой и американской проймой, но великолепного достоинства и какого-то самолюбования и во взгляде ее, и в каждом жесте, даже в манере подносить к губам сигарету было столько, словно одета она была, по меньшей мере, в туалет от Диора. А еще Надя определенно видела, что Поля ждет вопроса, но задала его, только выдержав солидную паузу, и как бы неохотно. Впрочем, это была всего лишь привычная и безобидная особенность ее поведения.

— Ну, рассказывай, что у тебя случилось? — спросила она. — Выражение лица у тебя такое, будто произошла мировая катастрофа.

— Да самое странное, что ничего, — пожала плечами Поля, — понимаешь…

— А-а, ну тогда понимаю. Это сейчас называется «психологический синдром жен «новых русских».

Надя затушила окурок о карниз окна и, разжав пальцы, уронила его вниз. Там, под окном, торопливо шептались клены и заливалась отчаянными трелями сигнализация чьей-то машины. Редкие освещенные окна дома напротив казались далекими и нереальными.

— Ты, наверное, дешевых женских журналов типа «Лизы» не читаешь? — продолжила она. — А в них сейчас стало очень модно писать про духовное отчуждение богатых жен от богатых мужей и про то, какие они от этого одинокие и несчастные. Муж, дескать, весь в работе, дает жене тысяч по десять долларов в месяц на мелкие расходы, а она ощущает себя красивой, но нелюбимой вещью и жалеет о тех временах, когда благоверный был простым инженером… Что, неужели ничего подобного нигде не читала?

— Да читала, конечно, — Поля поморщилась. — Ты лучше скажи: у тебя самой-то что случилось, что ты такая злая сегодня?

— А, не обращай внимания! — Надя небрежно махнула рукой. — У меня «психологический синдром жен бедных журналистов». Я вообще в последнее время от разговоров о деньгах зверею.

— Что, у Олега все так же плохо? Может быть, вам еще занять?

— А что толку? — Надя с каким-то отчаянием взглянула на свою руку с единственным тоненьким обручальным кольцом. — Ваши деньги кончатся, наших — не появится. Зарплату уже черт знает сколько не платят, другую работу он не ищет… «Не может предавать свой талант и размениваться на мелочи», — ухмыльнулась Надя. — Вот такой он у меня правильный!

Поля вдруг подумала о том, что Хорошилова-Сергеева внешне совсем не постарела за десять лет, что сделай ей точно такую же, как раньше, прическу с длинными крупными локонами, и показалось бы, будто лет этих и вовсе не было! Но вот взгляд ее состарился определенно и как-то еще больше похолодел, хотя и прежде особой теплотой не отличался.

— А самое нудное, — Надя дотянулась до пачки и достала новую сигарету, — что он меня постоянно спрашивает: «Ты во мне разочаровалась? Тебе нужен муж, который будет зарабатывать деньги? Ты меня просто терпишь?» Но на самом деле, ты учти, на самом деле ему совершенно не важно, что я там думаю. Ему важно, чтобы я просто произнесла вслух с более-менее искренними интонациями: «Нет, что ты! Конечно же я тебя по-прежнему люблю!»

— А ты уже не любишь?

— Нет, люблю! — она снова ухмыльнулась с недоброй издевкой. — Ребенку жрать нечего, мне носить, за квартиру не платим второй месяц… И ладно бы, даже Бог с ними, с деньгами, если бы не это постоянное нытье: «Ты меня не любишь, да? Я должен предать свой журналистский талант, да? Я должен пойти торговать лифчиками и трусами, да?»… Короче, надо искать нормального мужика и выходить замуж второй раз.

Из окна потянуло слишком уж ощутимым холодом. Поля притворила одну створку и перебралась на диванчик, закиданный стильными и яркими разноцветными подушечками. Надежда как бы нехотя спустила свои длинные стройные ноги с подоконника.

— Что, пойдем к народу? — спросила она уже спокойно и как-то лениво.

— Давай еще немного посидим, — Поля похлопала ладонью по диванчику рядом с собой. — Знаешь, я вот хочу спросить: если бы Олежка неожиданно нашел классную высокооплачиваемую работу, у вас бы все нормализовалось или как?

— Естественно «или как»! — Надя досадливо пожала плечами. — Деньги-то деньгами, но не в них же дело?

Поля почувствовала, как в носу начинает щипать противно и постыдно, и, чтобы не расплакаться, заговорила быстро, сбивчиво, обрывая незаконченные фразы:

— Вот, понимаешь, и я об этом же! Я про «синдром жен «новых русских». При чем, при чем здесь деньги, я не понимаю?.. Если между мужем и женой все нормально, то сиди они хоть на сундуках с золотом и бриллиантами, хуже друг к другу относиться не станут! И не в занятости дело, и не в нагрузке этой пресловутой психологической!.. Что, раньше Борька не работал? Или работа у него когда-нибудь была механическая, словно у дворника: маши метлой — и ни о чем не думай?.. Или какой-нибудь слесарь, токарь не может вот так взять и перестать любить свою жену? Я же точно знаю, я чувствую, не в бизнесе, не в деньгах дело… Господи, Надька, если бы ты знала, как все плохо! И ведь фактов-то вроде никаких нет, а я чувствую, просто чувствую, что все разваливается. Иногда думаю даже, может, у него женщина есть? По статусу-то как бы положено!

— Женщина? — Надя с холодным удивлением приподняла правую бровь. Она казалась уже совершенно спокойной, ледяной, будто и не срывалась пять минут назад на яростный, раздосадованный полушепот. — Ты этих стандартных девочек-моделечек, что ли, имеешь в виду? Так не думаю. У Суханова вроде бы вкус хороший. Да и вообще… Хотя, конечно, кто его знает? Мужик, он и есть мужик.

Что-то в ее лице мгновенно и неуловимо изменилось. Поля вдруг подумала, что грехи Олега, наверное, тоже не исчерпываются нытьем и малоденежьем, что просто о другой женщине в жизни мужа Надя никогда и никому говорить не станет — гордость и самолюбие не позволят. Естественно, бывшей звезде курса как-то неловко и стыдно будет признаваться в том, что ей кого-то предпочли… Поля, привстав, достала с полки зеленого испанского дракончика и посмотрела в его честные вытаращенные глаза.

— Я вот только одного не понимаю, — прервала наметившуюся паузу Надежда. — Почему тебя должно так смертельно волновать наличие у Суханова другой женщины? Даже если она есть, возвращается-то он все равно к тебе. Сегодня она есть, завтра — нет. Не побежишь же ты сломя голову разводиться, если подтвердится факт ее существования?

— Побегу, — Поля не шевельнулась, — потому что это будет предательством!

Лицо ее побледнело, линия рта сделалась горькой и скорбной. Но тем не менее она ясно чувствовала, что теперь уже опасность постыдно разрыдаться ей не грозит — она просто физически не сможет заплакать: так сухо и невыносимо горячо в глазах.

— Н-да, — раздумчиво и иронично протянула Надя, — все слова, слова, слова… Или ты за эти шесть лет так изменилась? Хотя не думаю… Это я, идиотка, выходила замуж по большой и сумасшедшей любви, а ты ведь еще тогда все четко просчитала. Чувствовалась ведь в Суханове какая-то изюминка, ясно было, что и мужик из него получится настоящий, и деньги у него всегда будут. А ты ведь была умненькая девочка и точно знала, чего хочешь от жизни. Так зачем теперь что-то изображать? А главное, перед кем? Передо мной!.. Любовью-то ведь большой никогда и не пахло, и тебе сейчас просто страшно за свое пошатнувшееся материальное положение. Или я не права?..

* * *

Они познакомились в огромной аудитории, сплошь пронизанной золотыми, пыльными столбами солнечного света, льющегося из квадратных окон под потолком. Точнее, Поля сначала просто увидела его. Вообще настроение у нее с утра было отвратительным. Голову она вчера помыть не успела, а сегодня, перед самым входом в учебный корпус, сломалась заколка. Просто отскочила с противным визгом и упала на асфальт: пружинка — в одну сторону, голубая пластмассовая крышечка — в другую. И темные прямые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Прическа, несомненно, оставляла желать лучшего, но времени на пробежку по соседним киоскам «Союзпечати», торгующим, кроме газет, еще и мелкой галантереей, уже не было. Поля просто слегка взъерошила волосы растопыренными пальцами и вошла в аудиторию, злобная, раздосадованная, обиженная на весь мир.

Вошла и на секунду замерла на пороге. Всего лишь на секунду: чему было особенно удивляться? О том, что их группу со дня на день должны «осчастливить» своим появлением новенькие, послеармейские мальчики, неизвестно где болтающиеся вот уже почти неделю с начала пятого семестра, все знали уже давно. Новость принесла из деканата староста Наташа Масляшова, и женская половина группы активно принялась строить прогнозы на тему того, симпатичные будут армейцы или нет.

Один действительно оказался симпатичным. Высокий, с темными волосами и красивым четким профилем, он сидел во втором ряду и оживленно размахивал руками, что-то объясняя своему товарищу. Чувствовалось, что энергия в нем кипит и бьет ключом, словно в молодом жизнерадостном щенке. А еще у него оказалась смешная, но с его точки зрения наверняка очень эффектная манера резким «атосовским» взмахом головы отбрасывать челку со лба. Вероятно, и челка эта, длинная, прямая, постоянно падающая на глаза, была отращена с единственной целью — дать хозяину прически возможность покорять публику мушкетерски-поэтическим жестом. Поля мысленно окрестила его «поэтом», а вот для второго прозвище никак не придумывалось. И не потому, что он был «никакой», — он был непонятный.

Второй мирно складывал из разноцветных шариковых ручек неустойчивый шалашик и внимал своему говорливому другу, периодически кивая и, судя по движениям губ, вставляя что-то вроде ироничного «ну-ну». Волосы у него были очень светлые, выгоревшие, похожие по цвету на белесый пляжный песок, глаза небольшие и, скорее всего, серые, загар совсем не южный, с каким-то красновато-бронзовым оттенком.

А ручки упорно не желали складываться в шалашик, раскатывались по узкому пюпитру, норовили упасть на пол. Он поднимал их и снова устанавливал с великолепным олимпийским спокойствием. Внешне он несомненно проигрывал «поэту».