Она уронила лицо в ладони и тихо заплакала.

* * *

Ксюха вертелась у зеркала уже, наверное, минут сорок и все никак не могла подобрать подходящий туалет для очередного вечернего свидания со своим мальчиком. Поля сидела в кресле, поджав под себя ноги, и старательно изучала «Супермаркет» из последней «толстушки». Сестрица стянула на затылке теперь уже баклажановые волосы, недовольно оттопырила губу.

— Слушай, это что, последнее рандеву в твоей жизни? Или первое? — Поля отложила газету на подлокотник и встретилась с отраженным в зеркале Ксюхиным взглядом. — Что ты так стараешься? Надевай свои бежевые джинсы и короткую майку да иди. Ты в них очень хорошо смотришься. И потом, не в ресторан же вы, в конце концов, собрались?

— В бежевых джинсах я уже ходила раз восемьсот, — Ксюха тряхнула головой, снова распуская волосы по плечам, и с ненавистью стащила через ноги розовую юбку с высокой талией.

— Слушай, ты меня уже раздражать начинаешь своим мельтешением! Уйдешь ты когда-нибудь или нет?

— Не нравится, сама уходи. Вон в гостиной места много, там и устраивай избу-читальню.

Поля вздохнула и убрала со лба челку:

— Слушай, Ксюха, тебе уже двадцать лет. Понимаешь, двадцать! А ты все такая же дурная и вредная, как шесть лет назад!

— А кому не нравится… — снова начала сестрица. Но Поля только остановила ее демонстративно усталым жестом.

Вялые и беззлобные переругивания были их обычным занятием. Это уже за много лет стало определенной игрой и приносило обеим какое-то азартное удовольствие. Причем нисколько не уменьшало их любви друг к другу.

Тем временем Ксюха выудила из груды шмоток на кровати абсолютно дурацкую, но зато модную юбку, фасоном напоминающую обернутый вокруг тела рулон бумаги, и натянула это чудище на себя. Полю вообще раздражал этот длиннющий шедевр портновского искусства, усеянный огромными яркими цветами, но сейчас ей к тому же неудержимо хотелось сказать какую-нибудь гадость. То ли скучные, откровенно рекламные статьи из «Супермаркета» портили настроение, навевая тоску, то ли просто день сегодня был неудачный.

— А в этой юбке ты вообще как на четвертом месяце беременности, — как бы вскользь заметила она, снова разворачивая газету. — Ни талии, ни бедер. Так, одна сплошная бесформенность…

К ее удивлению, Ксюха отреагировала неожиданно. Она только пожала плечами, повернулась к зеркалу в профиль и погладила себя по намеренно выпяченному животу.

— Ну и пусть, — проговорила она неторопливо и задумчиво. — Пусть будет эффект беременности. Может, это наведет Стаса на кое-какие мысли…

— На какие еще мысли? — Поля подозрительно прищурилась.

— На какие, на какие… Пусть подумает, что я и в самом деле беременная. Я отрицать не буду… Четыре месяца — это, конечно, слишком. А месячишко вполне подойдет…

Она стояла у зеркала, тоненькая, длинношеяя, как балерина, с густыми, отливающими фиолетовым волосами, и несла откровенную чушь. Чушь, от которой Поле мгновенно стало и неприятно, и страшно.

— Ну и зачем тебе это нужно? — поинтересовалась она, стараясь выглядеть абсолютно спокойной.

— Затем, чтобы он пошевелился и подумал на тему того, что пора уже перевести наши отношения на новый уровень.

Со Стасом, довольно неглупым молодым человеком и притом сыном весьма обеспеченных родителей, Ксюха встречалась вот уже три года. Когда они начали спать вместе, Поля не поняла. Просто как-то, болтая с сестрой о всякой ерунде, почувствовала, что это уже произошло. Взгляд у Ксюхи стал совсем другой, светящийся изнутри загадочно и странно. А мама, так та про ее стремительное взросление до сих пор ничего не знала. Или предпочитала делать вид, что не знает.

— То есть ты хочешь выйти за него замуж? — Поля подцепила большим пальцем велюровый тапок, стоящий рядом с креслом, и поболтала ногой в воздухе.

— Да. — Ксюха просто кивнула. Ее, похоже, если и занимал, то уж точно не тревожил и не напрягал разговор с сестрой. Гораздо важнее сейчас было правильно подобрать лифчик под топик. К самому авангардному отряду молодежи она себя не относила и ходить с откровенно выделяющимися под одеждой сосками опасалась.

— Ты мне не «дакай»! Ты лучше объясни: а дальше что, по твоему представлению, будет? Ну скажешь ты Стасу, что беременна. Ну женится он на тебе. А дальше что?

— Господи, ну ты дремучая какая-то, прямо первобытная! Вроде и замужем шесть лет была?.. Главное, подтолкнуть его к женитьбе. Это, знаешь, как к ледяной проруби. Прыгнул — а дальше хочешь не хочешь придется барахтаться… А насчет ребенка? Это еще проще. Я думаю, узнав, что он уже есть, Стас так и так предохраняться перестанет, ну а дальше — дело природы… Хотя это все еще только наметки, ничего я точно не знаю…

— Я тебя не об этом спрашивала, — Поля с яростью зашвырнула тапок на середину комнаты. — Я спрашивала: а дальше что? После того, как ты выйдешь замуж. После того, как родишь…

— А-а-а! — невыразимо противным голосом протянула Ксюха и уселась на банкетку, закинув ногу на ногу. — Так бы и сказала сразу, что вопрос риторический, то есть ответа не требующий. И зачем тебе нужны были мои объяснения? Начинала бы сразу свою морально-нравственную проповедь… В принципе, можешь и сейчас начать: я слушаю!

— Не думала, что ты такая идиотка и тебе надо объяснять очевидные вещи!

— А ты все-таки объясни! У тебя красочно получится и, главное, доступно. Так сказать, из личного опыта… Я до сих пор помню, как шесть лет назад бедная мама все не могла взять в толк: почему ей надо врать Боречке что-то про Ленинград, в который мы якобы собирались уехать всей семьей и в самый последний момент не поехали?.. Почему то, что можно было тебе, теперь нельзя мне? Почему ты, устроив свою жизнь, сейчас считаешь себя вправе читать мне мораль?

Поля побледнела. Она, в принципе, ожидала, что услышит от сестрицы нечто в этом духе, но все-таки оказалась не готова. Слова были обидные и жесткие, но, самое главное, справедливые. Однако она не чувствовала ни злости, ни желания оправдаться. Просто смотрела на обиженно искривленные, полные Ксюхины губы, на ее дрожащие под тяжестью непролившихся слез ресницы и думала о том, как объяснить, как удержать и остановить…

В конце концов, сестра все-таки всхлипнула, повела носом и торопливо запрокинула к потолку лицо, чтобы не растеклась тушь. Поля выбралась из кресла, подошла и обняла ее за худые угловатые плечи.

— Не надо, Ксюшенька моя хорошая, не надо, миленькая, — прошептала она, слегка касаясь губами края теплого розового уха. — Ты же сама все прекрасно понимаешь, ты же умненькая девочка…

— Вот именно, умненькая! — проскулила та, по-детски искривляя рот. — И я ненавижу, когда со мной разговаривают менторским тоном классной дамы. Ну что, нельзя было поговорить по-хорошему? Без этих пафосных вывертов «а что дальше?».

— Прости меня. Ну прости, пожалуйста. Я в самом деле неправа… Просто я в последнее время тоже так издергалась…

Ксюха убрала с колен свои тонкие руки и порывисто обвила ими Полину шею.

— Ну что, я сама не понимаю, что ли, что так нельзя?.. Да он и не поверил бы, Стас-то… Он, знаешь, какой в этом отношении аккуратный? И потом, я, когда в консультацию ходила, видела там девчонку, которой только что сказали, что она беременная. Она из кабинета выскочила с кучей направлений на анализы и улыбкой до ушей. Такая вся была радостная! Я еще подумала тогда: вот так надо к зачатию ребенка готовиться, чтобы и сама его ждала, и муж, чтобы это как праздник было. А не так: раз уж есть — надо рожать…

Полино плечо уж совсем промокло от Ксюхиных слез, но на душе стало чуть полегче. Последний страстный монолог, если исключить из него, конечно, реплику про очень «аккуратного» Стаса, внушал надежду, что не все еще потеряно и Ксюха просто порола откровенную чушь. Сама она ощущала себя сейчас монахиней, изрядно нагрешившей в миру и теперь наставляющей на путь праведный обычных земных людей. И, Боже, как же ей хотелось вернуться в эту земную жизнь, где остался любимый и единственный Борька!

Спустя пару минут сестра утешилась, печально и придирчиво рассмотрела в зеркале свои опухшие красные глаза, потом вздохнула и сообщила, что пойдет забрать почту из ящика. За почтой, которую оставляли в ящике на втором этаже, она всегда ходила не менее десяти минут. А потом изо рта у нее густо пахло жевательной резинкой, а от волос — табаком. Ксюха курила в подъезде, но почему-то не признавалась в этом даже родной сестре. Видимо, этот грех казался ей гораздо более достойным осуждения, чем ее постельный роман со Стасом.

Поля никогда не выказывала своей осведомленности по поводу ее курения. Промолчала она и теперь. Тем более Ксюхе необходимо было успокоиться. Когда за сестрой захлопнулась дверь, она снова забралась в кресло и развернула несчастный «Супермаркет». Но строки, которые она и прежде заставляла себя читать усилием воли, теперь просто категорически не желали лезть в голову. Поля вздохнула и со светлой надеждой подумала о том, что на днях, может быть, даже сегодня, должен прийти свежий выпуск «Искусства кино». Тогда можно будет отложить ненавистную газету и почитать журнал, придумав для самой себя маленькое, неказистое оправдание — «это тоже полезно для работы»!

— Ксюшка, журналы какие-нибудь есть? — крикнула она, услышав шорох открывающейся двери.

— Не-а, — отозвалась та. — Письмо тут тебе какое-то странное. В официальном конверте. Вскрыть?

— Нет, я сама! — Поля торопливо всунула ноги в тапки и прошлепала в коридор. Но уже один вид конверта внушил ей глубочайшее разочарование. Это был обычный голубой прямоугольник с прозрачным окошечком для реквизитов фирмы. Такие она видела, и не раз. Компании, что победнее, рассылали свои рекламки на квадратиках серой, плохого качества бумаги, а те, что побогаче, позволяли себе и красочные буклеты, и дорогие конверты. Кстати, точно так же выглядело письмо, которое получила как-то ее бывшая соседка по лестничной клетке в Крылатском. Текст его гласил, что Сафронова Юлия Александровна (так звали соседку) в результате компьютерного отбора стала участницей конкурса, в котором будут разыгрываться ценные призы, и уже вошла в сотню потенциальных победителей. Для того чтобы не потерять свое право на приз, ей предлагалось подписаться на какое-то подозрительное издание и срочно выслать квитанцию об оплате. Умная Сафронова ничего подобного делать не стала. Недели через две пришло второе письмо, в котором ее уведомляли, что она вошла в число двадцати потенциальных призеров, но теперь-то уж подписку нужно оформить обязательно. Так продолжалось почти два месяца. Предпоследнее послание гласило, что директор фирмы, проникшись к ней симпатией, заплатил за ее подписку и теперь необходимо вернуть долг. Финальный конверт Юля, не распечатывая, отправила в мусоропровод.