Анна Смолякова - Ты — мое дыхание

Правда, баул с вещами вид имел откровенно дамский, так что пришлось покупать большой пластиковый пакет и засовывать сумку внутрь. Но зато естественным образом решилась проблема с деньгами. На Полином бирюзовом платье с воздушными вставками карманов просто не было, положить кошелек ей оказалось некуда. И она предложила:

— Вот что! Давай деньги тоже будут у тебя, распоряжайся ими по своему усмотрению. Только сразу договоримся, не спрашивай каждый раз, как маленький мальчик: можно ли потратить их на то или на это?

Последняя фраза, видимо, оказалась совсем нелишней. Потому что мгновенная скорбная складка меж черных бровей Антона после нее расправилась, а в глазах запрыгали веселые чертенята.

— Значит, я могу покупать что угодно? — он озорно усмехнулся. — Хоть оловянных солдатиков, хоть шестисотые «Мерседесы»?

— Конечно, — Поля пожала плечами. — Только на «Мерседес» здесь вряд ли хватит. Пожалуй, только на какую-нибудь малолитражную потрепанную «Шкоду»…

— Ну, это ничего! Дело не в сумме, а в принципе… Значит, я могу совершить свою первую покупку?

Антон куда-то скрылся и через минуту появился с букетом белых роз в шуршащем целлофановом пакете.

— Это тебе! — сказал он, прижимаясь мягкими губами к ее виску. — Тебе, самая прекрасная женщина на свете…

Она еще успела отстраненно и больно вспомнить Борины ромашки, а он уже схватил ее за руку и повел вперед по Невскому, к маячащему в утренней синеве неба золотому шпилю Адмиралтейства.

На Аничковом мосту они остановились. Слева и справа взнуздывал своего коня каменный юноша, внизу плескалась Фонтанка.

— Помнишь, я рассказывал тебе, что был здесь прошлой осенью? — Антон вытащил из кармана пачку «Парламента» и закурил.

— Помню…

— Видишь, ты помнишь, а я уже нет… То ощущение не возвращается. Я ждал его, ждал… А сейчас все по-другому. Может быть, потому, что время прошло? Может быть, потому, что со мной ты?.. Нет, это не хуже, это просто по-другому…

Он прищурил глаза, словно силясь что-то разглядеть в серой воде, и неторопливо, нараспев произнес:

— …Чувствуешь, все уже не так? — Потом потер лоб и печально улыбнулся. — Не устала еще от меня со всеми моими причудами и странностями?

— Нет, не устала, — ответила Поля почти искренне. Этот Антон почему-то нравился ей больше, чем тот, с которым она ехала в купе-люксе мягкого вагона. За время дороги ее, откровенно говоря, утомила и его неутомимость, и постоянная, дежурная готовность к сексу, и улыбка, с которой он протягивал проводнице деньги, почти приказывая: «Принеси-ка, пожалуйста, нам еще шампанского из ресторана!» И главное, его непоколебимая уверенность в том, что он желанен каждый миг, каждую секунду, что его совершенно невозможно не хотеть…

— Я просто хочу посидеть у окна и подумать, — сказала она ему уже глубокой ночью, почти отбиваясь от его торопливо-ласковых рук. — Могут быть у меня какие-то свои, никого, кроме меня, не касающиеся проблемы?

— Какие у тебя… могут быть… проблемы? — прошептал он, губами расстегивая верхние пуговички дорожной блузки. — Ты молодая, безумно красивая, безумно сексуальная женщина. А если ты собралась опять печалиться о своем кобеле-муже, то это тем более зря. Факт его существования надо просто принять как данность, смириться с этим и не забивать себе голову…

Да, этот Антон, с какой-то затаенной грустью всматривающийся в серые воды Фонтанки, нравился ей гораздо больше. Поля перевела взгляд на розы, холодящие ладонь все еще влажными стеблями, и неожиданно почувствовала что-то вроде укора совести. Да и в самом деле, какое право она имела думать о нем с этим отвратительным оттенком высокомерного презрения? Какое право имела его осуждать? «Мадам утомило обилие секса!» А не сама ли мадам торопливо прыгнула в его постель, недвусмысленно дав понять, что ей это необходимо?..

— Я люблю тебя, — неожиданно произнес Антон, не отводя глаз от бегущей по воде ряби. Поля промолчала и коснулась его руки кончиками пальцев.

А потом была Дворцовая площадь, Александрийская колонна и ангел с крестом, попирающий змею. Стремительно взлетающая ввысь башня Адмиралтейства, колесница Победы над аркой. Поля видела все это уже тысячу и один раз. Один раз во время школьной экскурсии, а тысячу — на многочисленных открытках и фотографиях. Каждый, кто приезжал из Питера, непременно привозил с собой снимок: собственная многозначительная физиономия на фоне ослепительной белизны колонн Зимнего дворца. Поэтому она нисколько не удивилась, когда усатый молодой человек подвел к ним белую лошадь и предложил сделать круг по площади. (Лошадь, именно эта, а может быть, другая, но очень похожая, тоже присутствовала на большинстве фотографий.) Поля уже собиралась вежливо отказаться, когда Антон неожиданно взглянул на нее почти умоляюще.

— Ты хочешь проехаться? — спросила она удивленно. Он кивнул и обезоруживающе улыбнулся.

Она ожидала, скорее, детсадовского развлекательного зрелища — еще одну коняжку вместе с седоком по площади печально вели под узцы. Но Антон неожиданно попросил у хозяина сделать круг самостоятельно.

— Я хорошо держусь в седле, — сказал он, ласково похлопывая лошадь по морде. — А эта красавица к тому же еще и умная. Посади на нее хоть полного идиота, она и то не набедокурит.

То ли усатый молодой человек купился на «лошадиный» комплимент, то ли все-таки решил, что перед ним не полный идиот, — во всяком случае, он, подумав, согласился. И Поля только удивленно ахнула, когда Антон легко взлетел в седло, пришпорил пятками белоснежную кобылицу, прицокнул языком и пустил ее рысью. Его темные волосы развевались на ветру, сильные икры упруго сжимали лошадиные бока, на губах играла полухмельная счастливая улыбка. Люди вокруг останавливались, восхищенно показывали на него пальцами, что-то говорили друг другу. Ах, как он был неподражаемо красив в этот момент! Поля на какое-то время позабыла и про Надю с ее сладкими, безвкусными духами, и про сумку, стоящую у ног, и про то, что когда-то нужно будет возвращаться в Москву, к реальным, неизбежным проблемам. Она смотрела только на Антона и уже сквозь него, вокруг него — на позолоту лепнины, на белизну колоннады, на маски львов и головы ангелов. Теперь она действительно видела все по-другому и думала о том, что на самом деле есть в Антоне что-то дворянское, княжеское и что, наверное, он очень похож на своего прадеда, когда-то в далеком декабре гарцевавшего на Сенатской.

Он остановил лошадь, намотав кругов, наверное, десять. Вынул деньги из кошелька, спокойно и с достоинством рассчитался с хозяином. А потом подошел к Поле, поднес к своему разгоряченному лицу ее ладошку и виновато потерся о нее щекой.

— Наверное, уже жалеешь, что мне деньги доверила? — глаза его все еще лучились недавней радостью. — Просто не смог удержаться, но больше ничего подобного не повторится, честное слово!

— Не болтай ерунды! — сказала она почти сердито и прикрыла кончиками пальцев его рот.

Пообедать решили в небольшом ресторанчике на Герцена. Антон заказал себе и ей по телятине с грибами, по фирменному «Невскому» салату и по большой кружке темного пива. Есть Поле не хотелось, и она вот уже минут десять продолжала старательно ковыряться в тарелке, разрезая мясо на мелкие кусочки.

— Ты почему такая грустная? — спросил Антон, сдув белоснежную пену и сделав очередной глоток.

— Да так… — Поля неопределенно поморщилась. — Просто настроение какое-то странное. Такое чувство, что мы с тобой расстаемся. Не прощаемся, а именно расстаемся. Как будто ничего от нас уже не зависит…

— Да брось ты! С чего бы нам расставаться? Мне, кроме тебя, никакие другие женщины не нужны… Если ты, конечно, не решишь восстановить мир и согласие в своей семье, а меня послать к чертовой бабушке…

— Нет, это уже вряд ли, — она задумчиво покрутила на пальце массивное обручальное кольцо.

— Вот и я думаю, что нам с тобой отступать уже поздно и делать вид, что ничего не произошло, — тоже…

Поля согласно кивнула. Ей не хотелось говорить, что «уже» в ее фразе относилось, скорее, к их отношениям с Борисом, к тому, что там уже ничего не склеишь.

Когда официант в белой рубахе и белой же атласной бабочке принес по второй кружке пива, двери ресторана открылись, и в зал вошла пара: мужчина в тонкой черной водолазке и очках и женщина с длинной светлой косой.

— Вот те на! — удивленно воскликнул Антон. — Славка, собственной персоной! Это мы к нему ведь домой вечером собирались зайти, а тут он сам — явился не запылился… А это кто с ним? Жена, наверное. Я ведь ее и не видел ни разу, они в январе только расписались.

Он быстро встал из-за стола и стремительной походкой направился навстречу мужчине. Тот близоруко прищурился. Через секунду лицо его озарилось по-детски искренней улыбкой.

— Антоха? — мужчина снял очки и протер стекла носовым платком. — Ты-то здесь откуда?

— А я не один, — улыбнулся Антон и указал глазами на Полю.

Девушка с косой и в самом деле оказалась женой Славки. Звали ее Тома, она год назад окончила Академию художеств и теперь преподавала в детской художественной школе. Голос у нее был мягкий и тихий. Да она и не говорила почти, все больше смотрела на мужа ласковыми серыми глазами. Почему-то уже через минуту после знакомства с ней Поле нестерпимо захотелось спрятать под стол руку с обручальным кольцом. В отношениях Томы и Славки, в том, как затаенно они обменивались взглядами и мимолетными прикосновениями, в том, как просветленно улыбались друг другу, чувствовалась такая высокая чистота и нежность, что она со своим банально-истеричным адюльтером ощущала себя неуместной, словно калоши на черноморском пляже. Да и дело было даже не в адюльтере. Если бы она чувствовала в себе хоть каплю этой пронзительной любви, тогда бы все было верно, оправданно и честно. Хоть со штампом в паспорте, хоть — без…